Зинаида Лихачева - Вася Чапаев
— Ох! — Енька шлепнула сестру по губам, но было уже поздно.
— Кто топился? — страшными глазами посмотрела мать. Клава зажала рот рукой и отрицательно мотала головой.
Мать рванула Еньку за руку.
— Когда Леник топился? Отвечай!
Енька, желая оттянуть время, обдуманно заревела.
— Да что же это... — беспомощно озиралась мать.
— Ма-а! — просился на руки подползший малыш.
— Детка моя, — схватила его мать. — Скажи мне, Леничка, ты в водичку бух? Когда бух?
Малыш восторженно замахал ручонками и, заливаясь смехом, повторял:
— Бук, бук...
— Мальчики, — спохватилась женщина, — скажите...
Мальчиков не было.
— Вот дура-то, — на бегу ругал Вася Клаву,
— А зачем ты убежал? — удивился Васята. — Ведь ты его вытащил. Она бы тебя не ругала.
— Конечно, не ругала бы, а плакать бы начала обязательно... Не люблю я, когда бабы плачут! — признался Вася.
Целую неделю приятели навещали Еньку, и Вася всегда успевал удрать, как только появлялась тетка Настя — мать девочек.
Однажды, подходя к бесприютной семье, мальчики увидели, что там происходит настоящее светопреставление. Орала и отчаянно ругалась Енька. Тоненько подвывала Клава. Мужицким голосом ревел Леник, а двое Растяп, как рыжие черти, скакали вокруг, бросаясь песком и поддавая ногами подушки. Енька бросалась из стороны в сторону, но одной ей было не под силу совладать с обидчиками.
— Побирушки подзаборные! Побирушки подзаборные! — дразнилась Тонька и топтала матрацы.
Коська хлестал Еньку по ногам длинным прутом:
— Голы ноги не казать! Голы ноги не казать!
— Забегай с той стороны, чтобы домой не удрали, — приказал Вася и, повалив Коську, отнял у него прут.
Не давая ему подняться, Вася стегал Коську прутом и приговаривал:
— Не форси, что в башмаках! Не форси! Не форси!
— Архи-и-п! — завизжала Тонька, бросаясь к дому. Но Васята крепко ухватил ее за косу.
— Енька! — звал он. — Иди скорей! Подоспевшая Енька с наслаждением принялась тузить кривляку.
— Вот тебе! Вот тебе! — Потом, набрав две горсти песку, она затолкала их Тоньке за шиворот.
Из ворот растяпинского дома выскочил дворник Архип.
— Ах вы, мазурики! — устрашающе заорал он, размахивая метлой и делая вид, что спешит на помощь своим молодым хозяевам, но на самом деле не трогался с места.
Окрик дворника подействовал. Ребята прекратили расправу, и Коська с Тонькой, жалобно стеная, направились к дому. Вот тогда Архип бегом пустился навстречу барчатам и увел их с собой, оглядываясь и грозясь:
— Ну погодите, шалаберники, я вам ухи поотрываю!
— Не поотрывает, — успокоил Вася. — Захотел бы, уже оторвал. А он только метлой махал. Видать, хороший мужик!
Не успели дети навести порядок, стряхнуть песок, как прибежала радостная мать.
— Деточки, сейчас в дом пойдем!
— Бабка-мачеха отдала, да? — запрыгали девочки.
— Отдала, отдала! Пристыдили ее в управе. Отец тетки Насти женился второй раз, и после его смерти мачеха забрала все себе, ничего не выделив падчерице. Тетка Настя не стала оспаривать наследства. Но, овдовев и попав в безвыходное положение, она обратилась в городскую управу с просьбой отдать ей с детьми маленький флигелек при доме отца...
Началась кутерьма. Енька носилась, как вихрь, собирая и запихивая в корзину разбросанную одежонку. Клава охорашивала Леника: поплевав на подол его рубашечки, старательно оттирала замазанные щечки. Мать увязывала в узлы остальной скарб.
— Помогите нам, мальчики, — просила она. Но мальчиков и просить было не надо. Они уже схватили по узлу.
— Куда нести, тетя Настя?
— Идем, я покажу! Я знаю! — крикнула Енька и важно пошла вперед, таща на животе двуручную корзину, доверху набитую тряпьем.
Флигелек находился во дворе добротного дома. На крыльце стояла пожилая женщина в накинутом на плечи красивом платке. Увидя тетку Настю, она скривилась в недоброй улыбке:
— Выплакала? Ну пользуйся, я не обедняю!
Тетка Настя плотно сжала губы и, сгибаясь под тяжелым узлом, молча прошла в калитку.
— Гляди-ка, опять пришли! — толкнула Енька Васю, когда они возвращались на площадь за оставленными вещами. Длинноносый барин и барыня, наклонившись над Клавой, что-то ей давали. Клава прижимала к себе Леника и отворачивалась.
— Клавка, в побирушки записалась? — строго позвала мать. Господа увидели тетку Настю и, улыбаясь, подошли к ней.
О чем они говорили, ребятам не было слышно, но они видели, как тетка Настя замахала обеими руками и пошла прочь. Господа, постояв у калитки, ушли.
— Жаловаться на нас приходили, — испугалась Енька и лисичкой подкатилась к матери. — Мамочка, мы не озоровали! Он сам палкой намахивался.
— Кто? — не поняла мать.
— Ну, он. Барин долгоносый. Он тебе жаловался?
— Ох, да отстаньте вы от меня! — прикрикнула мать.
У КОЛДУНА
То, что Иван Степанович сразу нашел работу, позволило семье не расходовать деньги, полученные от продажи избы и коровы в Будайках,
— Шуйские наотрез отказались брать с Чапаевых пласту за квартиру, и это дало возможность прикопить еще немного денег на покупку дома.
В начале зимы отец позвал Шуйского и Новикова в Сиротскую слободу — пригород Балакова, — чтобы посмотреть продающийся там дом. Вернулись они довольные. Домик был старенький, но не требовал большого ремонта, а главное, продавался по сходной цене.
На другой день отец привел хозяина домика. Мать засуетилась. Хозяйка достала маленькие стеклянные стопки, разрисованные красными цветочками с ярко-зелеными листиками.
Мужчины сидели за столом праздничные, торжественные и чинно выпивали под селедочку. Потом отец шлепнул на стол пачку денег и, послюнив пальцы, стал считать по бумажке и класть перед хозяином домика. Тот, в свою очередь, разглаживал каждую кредитку, складывал в кучку и пристукивал ладонью. Мать и хозяйка засмеялись, обнялись, как подруги, и заплакали. Через день Чапаевы, сердечно распрощавшись с Шуйскими, перешли в свой дом.
Маленький, в три окошка, домик был тесноват для чапаевской семьи, поэтому отец сделал полати, где спали Вася и Гриша. Отец с матерью укладывались на печке, а Мишка и Андрюшка на лавках.
На покупку необходимых в хозяйстве вещей ушли все оставшиеся деньги. Пришлось обходиться без приварка, но семья не унывала.
— Не привыкать бедняку голодать! — шутил отец. — Руки при нас, — выправимся! Главное, что в своем дому живем. Как стары-то люди говорят: «Не лихо тому, кто воет в своем дому, тому лише, у кого нет крыши».
Вскоре в семье произошло еще одно событие — Михаил ушел от лесоторговца Цветкова и уехал работать в Царицын, а через некоторое время прислал письмо, в котором извещал родителей о своей женитьбе. Катерина Семеновна, как полагается, всплакнула.
— Реви не реви, дело житейское! — пробурчал Иван Степанович. — Мишке-то самая пора жениться, только нам это не в пору пришлось. Теперь от него подмоги не спросишь — отрезанный ломоть! Ну, совет им да любовь!
Иван Степанович и Новиков уже кончили заказ, и оба приуныли, так как зимой на плотницкую работу спроса не было. Работал один Андрей, но его заработок не мог обеспечить семью.
Снова над чапаевским домом нависла нужда.
— Мука вся, — тихо сказала мать, подавая на стол каравай черного хлеба. Иван Степанович макнул в соль очищенную луковицу, с хрустом разгрыз ее и крякнул.
Андрей шлепнул по столу ладонью.
— Работаешь, как вол, а платят, как воробью!
— Ты хоть работаешь. Мы с Новиковым, как собаки, по городу гоняем, а толку что?
— Вася, ты чего не ешь? Об чем задумался? — заботливо спросила мать.
— Ничего, мать, скоро наш Василий на купеческий харч пойдет. Каждый день приварок хлебать будет
— Это как же? — радостно встрепенулась мать.
— Чего-то я один буду приварок хлебать, а вы? — запротестовал Вася, не понимая, к чему клонит отец.
Иван Степанович отпил из кружки холодной воды, утер рушником усы и бороду, перекрестился и встал из-за стола. Семья следила за каждым его движением.
— Бог напитал, никто не видал!.. Мать, дай Василию чистую рубаху, и пойдем мы с ним в гости глодать кости... там такая благодать — не успеешь обглодать!
Мать не выдержала:
— Не мори ты, Христа ради. На кой Васе чистая рубаха. Шуткуешь, что ли?
Отец угрюмо хмыкнул:
— Не до шуток, Катерина Семеновна. Вправду к Залогину Ваську поведу. Сегодня к нему ходил работу просить, а он и говорит: «Отдай мне мальца на побегушки». Несладкое это дело, да коли нужда приперла — хоть один рот с хлеба долой... И в дом, гляди, какой-нибудь полтинник закатится.
— Тятя, а как же в школу?
— На этот год погодишь. Гришанька пускай учится — он помоложе...
