Астрид Линдгрен - Бойкая Кайса и другие дети. Рассказы
О! Гнездо было таким прелестным: в нем лежали пять маленьких нежно-голубых яичек. Льняные головы детей придвинулись друг к другу: всем хотелось получше разглядеть яички…
Да, потом они не очень-то и думали о Мэрит.
Спокойной ночи, господин бродяга!
Перевод Н. Беляковой
В воскресенье накануне Рождества мама с папой отправились на похороны. Время для похорон было вовсе не подходящее, однако случается, что люди умирают в разгар рождественских хлопот.
Дети остались дома одни. Вроде ничего плохого в этом не было. Им велено было сидеть в кухне за столом и вырезать елочные украшения из глянцевой бумаги. Мол, если проголодаются, в кладовой полно еды, наготовленной к Рождеству. И еще у них было целое блюдо с тянучками, замечательными светло-коричневыми тянучками в красивых бумажных формочках. В них было много миндаля, и он так вкусно застревал в зубах. Это твердое, липкое лакомство варили только на Рождество. Маму беспокоило лишь одно: — Смотрите, держите дверь запертой. Упаси Боже, не пустите в дом какого-нибудь бродягу.
Потому что в ту пору по дорогам бродило ужасно много бродяг. Бродяги были самые разные. Добрые и тихие, которые садились на стул, не проронив ни словечка. Болтливые бродяги, которые без устали выдумывали разные небылицы. Пьяницы, которые иной раз бывали в хорошем расположении духа, а иной раз хватались за нож. А еще — бродяги до того завшивленные, что маме приходилось после них сметать вшей со стула. Мама терпеть не могла бродяг, хотя всегда подавала им большой ломоть хлеба и кусок сала.
Но сейчас дети оставались дома одни.
— Не пускайте в дом бродяг, — были последние мамины слова перед тем, как она вышла из дома и уселась в сани, где папа уже давно сидел, еле сдерживая коней.
Нет, дети и не думали пускать в дом бродяг. Они с удовольствием мастерили бумажные корзиночки. Свен показывал маленьким сестренкам, как надо их плести. Они говорили про рождественские подарки и сошлись на том, что мягкие пакеты никуда не годятся. В мягкие пакеты кладут чулки, рукавицы и прочие пустяки. А в жестких лежат куклы, оловянные солдатики и другие замечательные вещицы, доставляющие детям радость. Они набивали рот тянучками, отчего походили на круглощеких церковных ангелов.
Кухонная дверь была заперта на крюк. Но вот Свену понадобилось выйти на двор, а когда он вернулся, то забыл запереть дверь. Потому что как раз в эту минуту Анна и Инга Стина подрались из-за ножниц, и ему пришлось разнимать их.
Стенные часы в спальне пробили семь дребезжащих ударов. И, как раз когда они смолкли, раздался стук в дверь.
— Войдите! — поспешил крикнуть Свен. — Нет, нельзя… — добавил он несмело.
Но было уже поздно.
Дверь отворилась, и кто-то вошел. И это был бродяга. Это поняла даже Инга Стина, которая от страха ударилась в слезы.
— Что это с тобой? — спросил бродяга. — Никак у тебя живот разболелся?
Инга Стина заревела еще громче. Свен и Анна сильно покраснели. Свен подошел к бродяге и, заикаясь, промямлил:
— Мы… мы дома одни, так что, господин бродяга, идите своей дорогой.
Сказав это, он тут же понял: никак нельзя говорить, что они дома одни.
— Хотя мама с папой скоро придут, — добавил он, — совсем скоро.
— Да, они придут с минуты на минуту, — подтвердила Анна и, сказав это, немного успокоилась.
Инга Стина продолжала реветь.
— Вы, я вижу, вырезаете елочные игрушки. Давайте-ка я вам что-то покажу, — сказал бродяга и подошел к кухонному столу.
Он взял ножницы и глянцевую бумагу, сложил бумагу в несколько раз и прорезал в ней дырочки. Потом он развернул ее и… о, какая замечательная кружевная звездочка у него получилась! Прямо волшебник, а не бродяга!
— Вот это да! — сказали дети, вытаращив глаза.
Потом бродяга сплел корзиночку, да такую крошечную, что невозможно было понять, как такие здоровенные ручищи могли сплести такую малюсенькую штучку.
— Какая маленькая-премаленькая корзиночка, — сказала Анна.
— Когда повесишь ее на елку, положишь в нее всего одну изюминку, — объяснил бродяга.
— Подумать только, что вы умеете, господин бродяга! — сказал Свен.
Он нарочно сказал «господин бродяга», решив, что нужно быть как можно вежливее.
— Я еще много чего умею! — воскликнул бродяга. — Я умею колдовать.
— В самом деле? — спросили дети.
— Смотрите сами, — сказал бродяга и вытащил тянучку из уха Инги Стины, которая перестала реветь.
Потом бродяга вытащил по тянучке из ушей остальных ребятишек.
— Вот это да! — сказали они.
— Теперь мне надо поговорить с моим братом, который живет в Америке, — заявил бродяга.
— А как же вы, господин бродяга, будете с ним говорить?
— С помощью моего секретного изобретения. У меня в животе есть аппарат, и через него я слышу, что мой брат говорит!
— Вот это да! — воскликнули дети.
— Привет, Чарли! — закричал бродяга. — Чарли — это мой брат, — объяснил он ребятишкам. — Когда он жил в Швеции, его звали Калле. Привет, Чарли! — снова закричал он.
И подумать только, Свен, Анна и Инга Стина услыхали, как чей-то голос в животе у бродяги сказал:
— Привет, Ниссе, какая есть твоя жизнь?
— Да так, помаленьку. Ну а как ты там сам-то?
— Копаю золото, — ответил голос из живота. — Сегодня накопал пятнадцать кило.
— Финос пурос, — произнес бродяга непонятные слова.
— Завтра пошлю тебе в куверте сто далеров,[14] — посулил голос.
— Финос пурос, — повторил бродяга, — тогда я куплю себе костюм в красную полоску с маленькими бантиками. Привет, Чарли!
Но Чарли больше ничего не сказал.
— Завтра я получу сто далеров, — сказал радостно бродяга и посмотрел на детей с улыбкой.
— Вот это да! — сказали Свен, Анна и Инга Стина.
На минуту наступила тишина.
— А вы еще что-нибудь умеете, господин бродяга? — вежливо спросил Свен.
— Я могу представить пьяного мужика, которого забрал полицейский, — ответил бродяга и начал представление.
Инга Стина сунула в рот еще одну тянучку, в свой церковноангельский рот. Но бродяга представлял так смешно, шатаясь и петляя ногами по кухонному полу, что Инга Стина расхохоталась, и тянучка застряла у нее в горле.
— Тянучка, — взвизгнула Инга Стина, и лицо у нее посинело. Она отчаянно замахала руками.
— Плюнь! Плюнь! — закричали Свен и Анна. Но тянучка застряла крепко-накрепко.
Тут бродяга в один прыжок оказался рядом с Ингой Стиной. Теперь это был уже не пьяница, еле стоящий на ногах. Он засунул в горло Инге Стине два пальца и вытащил тянучку.
Инга Стина взвыла и плюнула на клеенку. Потом она улыбнулась и спросила:
— А вы умеете еще что-нибудь, господин бродяга? Представьте еще пьяницу, это было так смешно.
— Я умею петь песни, — ответил бродяга. И он спел очень печальную песню про красивую девочку, которую разорвал лев.
— Мы тоже умеем петь песни, — сказала Анна, и дети спели бродяге песню:
Пророк Иов до Ниневии
идти обязан был пешком,
но, убоявшись злой стихии,
ослушался приказа он.
Он к морю на корабль спешит,
но гибель шторм ему сулит.
Бродяга сказал, что ни за что не поступит так, как пророк Иов.
— А еще вы умеете что-нибудь, господин бродяга? — снова спросила Инга Стина. Она хотела спать и начала капризничать.
— Я умею говорить по-арабски, — ответил бродяга.
— Надо же! — воскликнули дети.
— Петчингера, петчинчера бюш, — сказал бродяга.
— А что это значит? — спросил Свен.
— Это значит: я хочу спать.
— И я тоже, — сказала Инга Стина.
Тогда Анна вспомнила, что они еще не ужинали. Она пошла в кладовку и принесла рождественскую колбасу, студень, солонину, рагу, каравай хлеба, сладкие хлебцы, хлеб из просеянной муки, масло и молоко.
Они убрали со стола глянцевую бумагу и ножницы и поставили еду.
— Хлеб наш насущный даждь нам днесь, аминь, — сказала Инга Стина, и они приступили к еде.
Бродяга тоже ел. Долгое время он молчал, все ел и ел. Он ел и колбасу, и студень, и солонину, и рагу, и хлеб и запивал еду молоком. А после он съел еще колбасы, студня, солонины и рагу и выпил еще молока. Просто удивительно, сколько он мог съесть. Под конец он рыгнул и сказал:
— Иногда я ем ушами.
— Вот это да! — воскликнули дети.
Он взял кусок колбасы и запихал его в свое большое ухо.
Дети сидели, ожидая увидеть, как он начнет жевать ушами, но он этого делать не стал. Однако колбаса вдруг куда-то подевалась.
Это был в самом деле удивительный бродяга. Но потом он вдруг замолчал и долго-долго сидел, не проронив ни слова.
— А еще вы что-нибудь умеете? — снова спросила Инга Стина.
— Нет, больше я ничего не умею, — ответил бродяга совсем другим, усталым голосом.
