Яков Длуголенский - Сиракузовы против Лапиных
— Ну уж, — сказали.
— Точно, — сказал Ферапонт Григорьевич. — Это я тебе говорю как бывший моряк, ушедший на пенсию. А с тех пор, как я ушёл, карты не стали хуже. Посмотри учебник. Погляди говорящие карты. И тогда с контурными тебе нечего будет делать!..
— Вы думаете? — не очень уверенно спросил я.
— Думаю, — твёрдо ответил Ферапонт Григорьевич.
Тогда я, всё ещё не веря, протянул ему шесть копеек и попросил дать сразу три карты: одну для школы, а две — для дома, для тренировки.
— Вот это другой разговор! — И лицо Ферапонта Григорьевича расплылось в широченной улыбке.
Я никогда ещё не видел, чтобы он так приветливо улыбался. Он даже снял свою морскую фуражку и стал драить козырёк рукавом. А потом снова надел и сунулся под прилавок.
— А то прибежал: мышка… кошка…
Я думал, сейчас он достанет карты, но он там всё шарил и шарил и всё говорил про мышку и кошку, и, по мере того как он шарил, на лице его появилось озабоченное выражение, а потом оно сменилось безграничным удивлением.
— Нет, — наконец сказал он.
И уставился на меня.
— Чего нет? — спросил я.
— Контурных карт!
— А где они?
— Ммм… — сказал Ферапонт Григорьевич, — проклятый склероз… Где-где!.. Скупили! Что ты так смотришь на меня?
Я подумал и убрал свои шесть копеек.
Некоторое время мы молча и с интересом изучали друг друга.
— Следующий! — наконец сказал Ферапонт Григорьевич, хотя никого, кроме меня, в магазине в тот момент не было. — За те же деньги вы, можете купить фирменные карандаши фабрики «Сакко и Ванцетти», — сказал он мне.
И лицо его сразу сделалось не по-родственному официальным.
Пятясь, я покинул магазин. И пришёл в себя только на улице.
«Так, — сказал я, — так… Кто-то скупил… Допустим.
А зачем же он тогда расхваливал эти карты, если заранее знал, что их скупили?»
И тут вдруг отчаянная мысль пришла мне в голову: их не скупили! Они лежали у него там, под прилавком, он только делал вид, что ищет, решив спасти меня и обоих, нелюбимых им, Сиракузовых от верной двойки!
Тёплая волна благодарности затопила меня.
«Какой человек! — думал я. — Верный. Отзывчивый. Настоящий».
Через час по штакетниковому забору, как в старые добрые времена, ударили палкой.
Это были Сиракузовы.
— Купил карты? — сухо и не глядя, спросили они.
— Нет, — сказал я.
— Мы тоже. Под прилавок заглядывал?
— Нет, — сказал я.
— Мы тоже. Но пока молчи. В пятницу Михайла Михайлович сам всё узнает.
И снова мы разошлись во враждебном молчании.
6. Михайла Михайлович пишет книгу
Но я не мог усидеть дома. Я пошёл к Михайле Михайловичу посмотреть, как он выглядит, если уже знает, что контурные карты исчезли. Но он писал книгу.
Тут уже сидели оба Сиракузова, которые, вероятно, тоже пришли посмотреть на Михайлу Михайловича.
— Шшш… — сказала мне жена Михайлы Михайловича, наша Бронислава.
Она с Сиракузовыми грызла семечки.
Я сел рядом и, если включить сюда Сиракузовых, мы теперь вчетвером стали грызть семечки и наблюдать, как Михайла Михайлович пишет книгу.
— Первую главу приканчивает, — шёпотом сказала Бронислава.
Мы кивнули, продолжая есть.
На столе перед Михайлой Михайловичем лежали старинные и нестаринные книги, из которых он, вероятно, делал выписки о нашем городе.
Вот он обмакнул перо, вот поднёс его к бумаге, но передумал.
Пошевелил губами.
Посмотрел в книгу.
Отложил перо.
Я ещё ни разу не видел, как пишут книги.
Вдруг Михайла Михайлович повернул голову, заметил, что мы, все четверо, во главе с Брониславой, перестав есть, на него смотрим.
— Ну что вы на меня смотрите? — спросил он и засопел, а его круглое лицо выразило страдание. — Думаете, легко писать, когда вокруг сопят и смотрят?.. Кажется, я взялся не за своё дело… — Он вздохнул и вдруг оживился. — Я откопал тут любопытное свидетельство… Как ты думаешь, — повернулся он к Брониславе, — некий человек по фамилии Сиракуз мог иметь отношение к вашим Сиракузовым?..
— Очень просто мог, — сказала Бронислава.
— Тогда надо проверить по инвентарным книгам бабушки Василисы… жил ли тут в семнадцатом веке такой Фома Сиракуз, по прозванью Неверный…
— Почему неверный? — удивились Сиракузовы.
— А потому что он всегда и во всём, наверно, сомневался…
— А-а, — удовлетворённо сказали Сиракузовы.
— И поплатился за это: предсказал судьбу самозванному царевичу Лжедмитрию…
— Это какому Лжедмитрию, — сразу оживились Сиракузовы, — который хотел воцариться в Москве?
Потому что, кажется, это был единственный царевич, про которого они знали.
— Тому самому, — ответил Михайла Михайлович. — До похода на Москву он остановился в Монетке. А поскольку среди монеткинцев Фома слыл самым прямым и неподкупным, да ещё к тому же умеющим предсказывать судьбу, Лжедмитрий и решил выяснить, достанется ли ему московский престол… «Достанется», — ответил Фома. И Лжедмитрий уже было обрадовался. «Да вот только ненадолго», — продолжал Фома… — Михайла Михайлович улыбнулся, а Сиракузовы твёрдо сказали:
— Наш это был Фома, наш… У нас многие прямые и неподкупные, а некоторые даже умеют отгадывать судьбу: заранее всё знают…
Бронислава посмотрела на них и неожиданно прыснула, а Михайла Михайлович спросил:
— Если у вас в роду все такие провидцы, то ответьте мне, пожалуйста, на два вопроса…
— Ну? — сказали Сиракузовы.
— Стоит ли мне писать эту книгу?..
— Стоит, — твёрдо сказали Сиракузовы, — если даже не получится, всё равно интересно…
Бронислава возмущённо замахала на них руками, а Михайла Михайлович продолжал:
— И второй вопрос. Не получите ли вы завтра по контрольной двойку?
— Это за контурные карты? — спросили Сиракузовы.
Я замер.
— За контурные карты, — сказал Михайла Михайлович.
— Не, — ответили Сиракузовы, — не получим.
Михайла Михайлович удивился и велел на всякий случай повторить задание.
Мы вышли.
— Понял? — сказали Сиракузовы. — У нас все в роду ясновидцы!..
Я хотел ответить, что не ясновидцы они, а жулики, но тут увидел на дороге бабушку Василису.
Вероятно, нам с Сиракузовыми одновременно пришло в голову завладеть инвентарными книгами бабушки, потому что мы бросились к ней и потянули её в разные стороны.
— Бабушка, — торопливо говорил я, понимая, что, если сейчас не перетяну её на свою сторону, её перетянут немедленно Сиракузовы, — а я решил писать книгу!
— У кого что, — отбиваясь, говорила бабушка, — а у меня ремонт…
— Бабушка… — опять начал я.
Но Сиракузовы меня перебили.
— Что ты пристаёшь к бабушке? — сказали они. — Просто стыдно! Пожилой человек, а ты… — И начали сами: — Ты бы отдала нам, бабушка, свои инвентарные книги…
«Ну, всё, — подумал я, — сейчас отдаст…»
— Зачем? — удивилась бабушка.
— Тоже писать книгу! — объявили Сиракузовы.
— Нет, — сказала бабушка, — четыре человека не могут писать одну и ту же книгу. Я уже обещала Михайле Михайловичу…
И прошла в наш дом.
— Ну, съели? — сказал я Сиракузовым.
7. Бронислава переубеждает Михайлу Михайловича
— Ты знаешь, — сказал Михайла Михайлович, — всё-таки инвентарными книгами бабушки Василисы надо пользоваться с большой осторожностью…
— Это почему? — тут же обиделась Бронислава.
— А потому, что некоторые ваши семейные предания не выдерживают критики. Известно, что фельдмаршал Кутузов не курил, а он у вас прикуривает с помощью вашего семейного кресала…
— В минуту сильного волнения фельдмаршал мог закурить, — сердито ответила Бронислава. — Это во-первых. А во-вторых, я всегда знала, что ты плохо относишься к нашей семье!..
— Помилуй бог, как говорил Суворов! — сказал Михайла Михайлович. — Я чудесно отношусь к вашей семье!
Но всякие нападки на наши семейные предания прекратил.
8. Контурные карты (продолжение)
В пятницу в классе только и шли разговоры, что про контурные карты.
Сиракузовы говорили, что карты эти не скупили, а похитили, и весь вопрос только — кто. И смотрели на меня.
Наш отличник Ватников тоже считал, что похитили: чтобы лишить его, Ватникова, ещё одной заслуженной пятёрки.
— Я давно знаю, — говорил Ватников, — что я у многих — как бельмо на глазу…
«Уж точно», — подумал я и хотел сказать об этом Ватникову, а заодно Сиракузовым, что не нужны мне их дурацкие карты, но тут в класс вошёл Михайла Михайлович, шумно опустил на стол портфель и сказал, чтобы мы достали карты.
