Ромуальдас Ланкаускас - Луна и кузнечики
Темнело. По вечернему небу, как вереница диких уток, протянулись голубые облачка.
Недалеко от озера, на опушке, стояла изба, крытая жестью. Подойдя поближе, мы увидели развешанные на заборе сети и толстую женщину, которая черпала воду из колодца.
Припадая на левую ногу, рыбак шел впереди нас. Его огромные клумпы[3] сбивали росу с густой травы, росшей вдоль тропинки. Во дворе он пощупал сети и, повернувшись к толстой бабе, сказал:
— Эти ребята заночуют у нас на сеновале. Дай им что-ни-будь укрыться. Должно быть, заблудились.
Толстуха молча окинула нас взглядом с головы до ног и поплелась в избу с полными ведрами воды.
Сквозь раскрытые двери избы на двор долетал запах шипящего на сковороде сала. Запах этот снова напомнил нам, что мы здорово проголодались.
— Заходите в избу, — произнес рыбак. — Подождете, пока жена вам одеяло найдет.
Мы пошли за ним.
На кухне я заметил, что толстая баба быстро прикрыла сковороду крышкой. Но когда Джюгас спросил, сможем ли мы что-нибудь получить на ужин, она только тяжело вздохнула:
— Откуда же теперь что-нибудь взять? И сами-то мы кое-как перебиваемся: куснем хлеба кусок, тем и сыты.
— Вот, гадина, врет! — прошептал мне Джюгас на ухо.
С плиты, к которой прислонилась жена рыбака — толстая, краснорожая, в фартуке с жирными пятнами, — пахло салом.
Я проглотил слюну. Проглотил и в ту же минуту вспомнил, что у нас есть деньги. Вот что нужно этой бабе — денег! Она, наверно, очень падка на них.
Сжимая пальцами десятирублевку, я подошел к столу и положил деньги:
— Дайте нам поесть.
Глаза у бабы забегали. Она даже улыбнулась:
— Ну уж, если вы очень проголодались, чего-нибудь отыщем.
Минуту спустя на столе появилась соленая рыба и вареный картофель.
Баба засыпала нас вопросами. Узнав, что я из Вильнюса, она подошла поближе и осведомилась, не знаю ли я, почем в Вильнюсе яйца. В этот момент губы ее улыбались так ласково, будто по ним текло топленое масло.
— Не знаю, — ответил я, обсасывая хвост соленого окуня. — Яйца люблю в готовом виде… вареные.
Я взглянул на стену, которая вся была увешана иконами. Один бородатый угодник указывал пальцем на пламенеющее, засиженное мухами сердце, словно сам удивлялся, отчего оно такое большое, прямо как лошадиное, и мало того — еще горит!
Когда я опустил глаза, на столе денег уже не было. Толстуха успела ловко сунуть их в карман своего фартука.
Вместо одеяла мы получили старый широкополый тулуп. Рыбак куда-то исчез, поэтому на сеновал нас повела его жена.
— На ночь пса с цепи спустим, — сказала она. — С сеновала ни на шаг, а то укусит!
Мы свернулись на сене под тяжелым тулупом.
Сквозь дыру в крыше я видел клочок ночного неба. На этом клочке, как основательно истертая пуговица моей рубахи, сверкала звезда. Пахло сеном.
— Витас…
Я приподнял голову.
— …ты никому не рассказывай…
— Про что?
— Про того мужчину, которого мы на острове видели. Ты чуть было рыбаку не проболтался. (В голосе Джюгаса я услышал упрек.) А мы лучше помолчим. Только Вилюсу расскажем. Неизвестно, что это за человек. Может, убийца какой-нибудь!
* * *Я долго ворочался на сене, не в силах уснуть. Проклятая рыба! До чего же она была соленая! Во рту у меня пересохло, язык стал как деревянный. Пожевал травинку — не помогает.
Я слез с сена, тихонько приоткрыл дверь сарая и засеменил к колодцу. Там в ведре оставался глоток холодной воды. Встав на колени, я наклонил ведро, сунул туда голову, и в рот мне полилась удивительная на вкус влага.
Луна еще не появлялась. Двор тонул в темноте. Где-то неподалеку, в болоте, квакали лягушки.
Я стал осматриваться, втягивая в легкие живительный ночной воздух. Справа чернеет лес, а там, где светлое пятно, — озеро: слышно, как оттуда доносится кряканье диких уток.
Передо мной клеть. Но почему там горит свет?
«Загляну в окошко, — решил я, подкрадываясь поближе к стенке. — Интересно, что там внутри?»
В каморке кто-то разговаривал. Я влез на колоду и заглянул в запыленное окошко. Сначала ничего не мог разобрать, но потом мои глаза привыкли к свету.
Трудно передать, до чего я удивился: по каморке расхаживал тот самый бледный гражданин, который в поезде играл в шахматы с Вилюсом и которого мы видели на острове. Он выглядел очень сердитым и, повернувшись в сторону рыбака, ругал его последними словами.
— Болван! Баранья башка! Зачем тебе понадобилось красть сено? Попросил бы у меня денег и купил бы… А теперь, как назло, все можешь испортить. Не понимаешь разве, что начнут искать вора, и тогда…
Мужчина подошел к столику, налил в стакан водки и опрокинул себе в горло. Утершись ладонью, закусил салом.
— Болван! — снова произнес он, на этот раз особенно громко.
— Простите вы меня, дурака, пан Шаркявичюс… — промямлил рыбак. — Кругом я виноват. Видно, нечистый меня попутал, не подумал я как следует.
Шаркявичюс немного смягчился:
— Ну ладно, ладно… Не будем больше говорить об этом. Рассказывай теперь все, что знаешь. Мне все будет интересно. Ведь немало лет прошло, как я уехал из этих краев… — Шаркявичюс снова налил водки и выпил.
— От поместья, пан, ничего не осталось… Да, чуть было не позабыл: одну вещичку для вас сохранил…
Рыбак подошел к стене, вытащил из щели паклю и достал какой-то предмет, завернутый в платок. Когда он снял платок, я увидел красивый финский нож с ручкой из лосиной кости.
— Вот и все, что уцелело… Помню, как вы ножичек этот носили, когда в гимназии обучались. — Рыбак угодливо улыбнулся.
Шаркявичюс взял финку и снова вытащил ее из ножен. Сверкнул металл.
— Великолепно! Это мне может пригодиться! Видно, ты был неплохим управляющим, если и сейчас доказываешь свою верность!
— Долго пан собирается здесь пробыть? — набравшись храбрости, спросил рыбак. — Как бы не заметил вас кто-нибудь. Нам с вами обоим тогда не сладко придется!
— У тебя пока нет причин волноваться. На, возьми для поправки настроения! — Шаркявичюс бросил на стол объемистую пачку денег.
Рыбак ловко подхватил ее и спрятал в карман.
— Премного благодарен!
— Через несколько дней я уеду в Клайпеду, — произнес Шаркявичюс. — Мне необходимо попасть в порт. Достань мне костюм рабочего.
Он все еще держал в руках финку. Вдруг его взор скользнул в мою сторону.
Я в один миг откатился от окошка. Ей-богу, я здорово тогда перепугался. Помню, у меня даже коленки дрожали.
Очутившись снова на сеновале, я зарылся в сено.
— Джюгас!
Джюгас не спал.
— А? — отозвался он.
От волнения мне не хватало слов:
— Джюгас! Он кого-то собирается убить… Может, нас…
Мне пришлось рассказать Джюгасу все с самого начала, потому что он никак не мог понять, что же произошло.
Разинув рот, Джюгас глядел на меня широко раскрытыми глазами.
— О-о! — только и вымолвил он, когда я умолк.
Мы решили не оставаться здесь ни минуты. Спрыгнули с сеновала и что было духу пустились к деревне. Дальше, дальше, пока не поздно! А как сверкала финка! Только бы этот человек не успел удрать!
— Гав! Гав! Гав! — Огромный пес вдруг преградил нам дорогу и, оскалив клыки, накинулся на меня.
Я упал на землю. Горячая собачья слюна брызнула мне в лицо. Клыки ухватили меня за руку и скользнули по рубашке. Послышался треск — это собака разорвала мою рубашку.
В то же мгновение пес жалобно взвизгнул и, задрав лапу, пустился прочь.
Я встал на ноги. Джюгас прерывисто дышал, сжимая в руке булыжник.
— Я в него, гада… камнем бросил…
Мы побежали дальше, все время оглядываясь, нет ли погони. Но все было тихо. Только собака завывала без перерыва, зловеще, злобно, и темный лес повторял этот вой.
Небо бледнело. Гасли звезды. Скоро должно было взойти солнце.
— Там! Там! — испуганно крикнул Джюгас и прижался к дереву.
К озеру шагал какой-то человек.
Глава шестнадцатая
ФИНСКИЙ НОЖ
У озера стоял человек.
Он осторожно огляделся.
Ни звука. Кругом тишина.
Озеро еще дремало — серое, окутанное прозрачной дымкой, но солнце уже взошло, и на востоке ярко пылало небо, окрашивая верхушки сосенок в красный цвет.
Человек отвязал лодку и хотел уже было оттолкнуться от берега, как вдруг послышался чей-то звучный голос:
— Эй, погодите!
Зашевелились ракиты, густо разросшиеся на берегу, и оттуда вынырнул молодой парень в поношенной морской форме.
Человек еле заметно вздрогнул.
— Доброе утро! — поздоровался моряк.
— Здравствуйте, — послышалось в ответ.
Моряк взглянул на сидевшего в лодке:
— О… какая неожиданная встреча! Как вы сюда попали?
