Юрий Третьяков - Рассказы
— Ну как, здорово? Мировое ведь место наш Верхний Оселок?
Шурка сразу вспомнил про Осла, хотел было расспросить про него, но мальчишка, на ходу одеваясь, уже бежал обратно:
— Поскакали! Осталось всего семь разов. А потом — обед!
Солнце поднималось все выше и выше. Шурка давно бросил где-то рубашку, и жаркие лучи прямо-таки пронзали его спину. Сам же Шурка, позабыв про все, богатырски сокрушал сорняки. Кусты осота валились у него почти с одного удара, а про мелкую травку и говорить не стоило! Плохо только, что лицо все время заливалось потом — самый что ни на есть горячий воздух собирался как раз вокруг лица. И никакого ветерка не было, чтоб его сдунуть, а обтирать лицо было некогда — Шурка старался не отстать от мальчишки.
И вот наконец последний ряд был пройден! Шурка с удовольствием оглядывал поле битвы, усеянное трупами сорняков, почти не слушая мальчишку, который деловито говорил:
— Значит, так… Сейчас обед: мы — дома, а вас там дед спрашивает!.. А солнышко начнет садиться, возьмемся за поливку! Лады? Ух ты! Наши уже глянь — потянулись! Да и ваши тоже! Ну, я побежал!
4
Так приятно было отдыхать, что и разговаривать не хотелось. Электросигналы лежали в тени сарая. Шурка разглядывал свои ладони с неизвестно откуда взявшимися пузырями.
— Ого, мозоли появляются, — похвалился он, — интересные какие…
Лелик сравнил его мозоли со своими и позавидовал:
— Скажи! А у меня какие-то маленькие… Почему так?
— Значит, ты работал хуже.
— Ладно, успею еще, — успокоил себя Лелик. — Через денек у меня побольше будут.
— Через какой денек? — забеспокоился Никуля. — Мы ж сегодня вечером смываемся?
Электросигналы промолчали. Например, Шурке почему-то уже не очень хотелось «смываться».
Калина, щупая поясницу, сказал, ни к кому не обращаясь:
— Ишь, пояс больно… Видно, какие-то мускулы у меня недоразвиты. Мелкие какие-нибудь… Придется еще работать, чтоб они до конца доразвились.
— И у меня! — обрадовался Шурка. — Я, пожалуй, тоже поработаю.
— А мне дед обещал показать, как плести из хвороста корзинку, — соврал Ерш. — Пока не научусь, никуда отсюда не уйду.
— Так договаривались же… — заныл Никуля. — А теперь врете. Думаете, я не понимаю? Поясница, корзинка… Просто боитесь. Нанялись эти помидоры полоть…
— А хоть бы и помидоры! — сказал Ерш. — Люди трудились, сажали их, а они засохнут. Их тут тыщи штук!
— Они что — твои? Наняли тебя?
— Мало ли что! — вдруг со злобой обернулся к нему Калина. — Не нанялись, а надо помочь! А кому захочу, всегда помогу! Когда у тебя с пацанами из второго подъезда чего-то там вышло, я за тебя заступился? А что я с этого имел? Только что губу мне разбили.
— Так я свой. А тут деревенские. Еще сам собирался их лупить…
— Мало ли что! Если всех лупить, надо тысячи рук иметь: одни деревенские, другие из второго подъезда, третьи так… Они нам ничего плохого не сделали… Подумают — какие одичалые приехали. Хочешь — лупи сам! Только я за тебя заступаться не буду! И вообще — нечего тебе тут сачковать! Дед без тебя обойдется! С завтрашнего дня — со всеми на работу!
Никуля сразу умолк, потому что с разозленным Калиной шутки были плохи!
Жара спадала. Тень от сарая делалась все длинней и длинней.
Явились деревенские ребята. Каждый нес по два ведра и по две кружки.
Шуркин знакомый еще издали улыбался Шурке;
— Опять вместе будем?
— Давай! — кивнул Шурка, забирая у него ведро.
Они черпали воду из глубоких ямок. Ямки были выкопаны по берегу пруда и соединены с прудом канавками. Сколько из них ни черпай воду — ее не убавлялось. Грязноватая теплая вода пахла тиной. В ней плавали крошечные лягушата. Они то и дело попадали в ведро. Шурка вынимал их, и лягушата спешили обратно в ямку. Наверное, там был их дом.
Под каждый помидор полагалось вылить кружку воды. Земля жадно, с шорохом пила воду. А под землей ее с нетерпением ожидали корни. Шурке было приятно, что больные от жажды кустики помидоров наконец-то напьются! И никакой жадный осот уже не может отнять их порцию воды.
Одно было плохо: Шурка таскал и таскал воду — ведро за ведром, — десять напившихся кустиков, сорок, шестьдесят… Все равно политый участочек оставался очень маленьким рядом с неполитым.
Сойдясь с мальчишкой возле ямки, Шурка спросил:
— У тебя уже сколько? У меня сто десять!
— А я не считаю, — сказал мальчишка. — Чего их считать? Ты просто поливай, и все. Они сами потом сочтутся.
Шурка так и сделал. Он даже перестал лягушат вылавливать, тем более что они прекрасно находили дорогу домой. И верно: политый участок стал расти быстрее, зато и ходить за водой к ямке приходилось все дальше.
Когда уже совсем смерклось и стало прохладно, особенно когда вода выплескивалась из ведра на босые ноги, Шурку явился проведать Ерш. Он стремительно вышагивал, размахивая руками, зато мальчишка, который работал вместе с ним, еле плелся и, подойдя, сразу сел на землю.
— Ну, как? — справился Ерш у Шурки. — Кончаешь, нет? А мы уже свой добили участочек! Так это что! Завтра попрошу, чтоб дали раза так в два побольше! А то руки-ноги у меня только расходились, а он и весь! Видно, придется вам помочь, а то будете вы тут копошиться до завтрашнего утра! Поможем им, Кирыч? — обратился он к замученному спутнику.
— Ну что ж… можно, — уныло пробормотал Кирыч.
— Нечего нам помогать, — сказал Шурка. — Мы и сами справимся.
— Они справятся! — сразу оживился Кирыч. — Ничего. Они, глянь, сила!
— Жалко! — вздохнул Ерш. — Главное, руки-ноги у меня разошлись! А когда они разойдутся, остановить их бывает трудновато. Да. Порядком приходится потрудиться, чтоб они успокоились, такое уж у них устройство, ничего не поделаешь… Ну, пошли, Кирыч!
А Шурка со своим мальчишкой поливали до тех пор, пока совсем стемнело и помидоров стало не видно. Тогда они пошли домой.
И тут Шурка опять вспомнил про Осла:
— А у нас во дворе один ваш живет…
Шедший впереди мальчишка так быстро обернулся к Шурке, что они чуть не столкнулись лбами.
— Василий? Так это ж наш Васька! Неужели? А? Ты скажи! Нет, ты правду? Как же так? Он же вас все время в письмах описывает!
— Как описывает? — осторожно спросил Шурка.
— Да по-всякому! Вчера еще письмо прислал. Пишет, там Шурка какой-то на ходулях его учит ходить! Есть там такой?
— Есть… Как раз я сам…
Мальчишка от восторга затопал ногами.
— Не, ты правду? Вот так так! Значит, учишь?
— Учу… Пока он просто… Присматривается… Но скоро, пожалуй, начнем практику проходить.
— Дела! Ну, дела! — восторгался мальчишка. — Он пишет… Сильно вы его там уважаете?
— А что? — уклончиво сказал Шурка. — Отчего не уважать? Ничего он плохого не делал…
Прощаясь с Шуркой на развилке тропки, мальчишка все радовался:
— Расскажу ребятам — вот удивятся! Ну, удивятся! Завтра же я к тебе его брата приведу. В какого ты из рогатки-то стрелял — его брат! Хо-хо! А ты знаешь еще что? Меня тоже Шуркой звать! Здорово?
Электросигналы уже лежали в сарае, но не спали, хохотали над чем-то. Дед и неутомимый Ерш возле костра подшивали ремень сразу с двух концов. Ерш что-то рассказывал деду.
— Ужин твой вон в ведре. Ешь прямо оттуда. Наши уже поужинали и спать легли. Слышишь, хохочут? Это они так спят. И я спать не могу: все еще руки мои никак не могут остановиться. А ты знаешь, что Никуля смылся? Вот жлоб.
— Может, он и вправду захворал, — сказал, посмеиваясь, дед. — Говорят, живот схватило… Машина была попутная, чего не взять? Да и то сказать: баба с возу — кобыле легче… Ну и как же, — обратился он к Ершу, — стало быть, спрятался он в дереве, а тигра что?
— А тигр всегда приходит доедать, чего не доел, обязательно.
— Ах ты, мать честная! — удивился дед.
Шурка жадно ел прямо из ведра свой ужин. Ерш горячо рассказывал:
— Охотник-то, понимаете, сидит себе в дупле, и тигр достать его оттуда не может!..
— Ловко! — хлопал себя по коленкам дед.
* * *На другой день солнца не было. Оно только чуть просвечивало сквозь серую пелену, покрывавшую небо.
И это было хорошо: полоть не жарко! А неполотого оставалось порядочно. Поэтому электросигналы явились на работу даже раньше деревенских. Шурка и припомнить не мог — спал он или нет: казалось, только закрыл глаза, и вот уже надо вставать.
За завтраком Шурка рассказал ребятам про Осла.
— Будем знать, — сказал Калина. — А вообще мы его и не трогали. А теперь и вовсе не будем.
Сначала у Шурки все болело, особенно больно было нагибаться, но постепенно боль стала проходить и часа через два совсем прошла.
Деревенский Шурка привел с собой того самого маленького мальчишку в военной фуражке — Ослова брата. Мальчишка сразу же проникся к Шурке уважением и начал помогать — собирал сорняки в кучу, шнырял по участку проворно, как мышь. Фуражку он не снимал, хоть она и причиняла ему громадные неудобства, сползая то на нос, то на затылок. И когда, закончив к середине дня прополку, деревенские и электросигналы собрались вместе на влажной бархатной травке у пруда, мальчишка этот сидел в центре, как именинник, и упивался разговором про своего столь известного везде брата.
