Юрий Третьяков - Рассказы
Шурка все больше разочаровывался: речки нет, леса нет, скакать не на чем. Наврал все Осел.
Дед сказал:
— Харч вам положен с завтрашнего дня, а пока ешьте у кого что есть свое!
— А костер можно развести?
— Валяйте. Только чтоб пожару не наделать!
Шурка немного ожил: ну, раз приехали, хоть у костра посидеть! — и побежал собирать щепочки.
Запылал костер. Шурка достал из своего рюкзака куски колбасы, насадил на палочку и сунул в огонь. Огонь облизал колбасу, она зашипела, затрещала, сразу покрылась копотью. Шурка вынул ее, попробовал: очень здорово, хоть и горчит. Но зато даже не похожа вкусом на колбасу! Глядя на него, остальные ребята тоже начали печь: кто колбасу, кто хлеб, кто сыр…
Стемнело. Дед тоже сидел у костра на полене и сшивал какой-то ремень. Ерш присматривался и вел с дедом разговор:
— И я так умею!
— Ну?
— Умею! Вы думаете, не сумею?
— Да брось.
Никуля, таинственно появившись откуда-то из темноты, на минуту отозвал Ерша.
— Мы сейчас пойдем на разведку. Я и Лелик… Пойдем как будто спать, а сами обследуем, какая у них тут картошка, морковка растет. Тут горох есть! А вы деда заговаривайте…
— Ладно, — сказал Ерш.
Он отошел к догорающему костру, и Шурка, лежа в сарае на шуршащем сене, услышал его голос:
— Дедушка, вы б какую-нибудь сказку рассказали…
Сено не было душистым, как ожидал Шурка, пожалуй, от него даже пахло пылью. За стеной фыркала и равнодушно жевала лошадь, а снаружи в открытую дверь доносился голос деда:
— Значит, пошли они, кобель и медведь, вместе. Глядь, навстречу им жеребец. Медведь давай землю лапами рыть, а сам спрашивает: «Кобель, кобель?» — «Чего?» — «Глянь на меня — глаза красные?» Кобель говорит: «Красные!» Медведь еще сердитее землю рвет: «А что — шерсть взъерошилась?»— «Взъерошилась!» — «А хвост поднялся?» — «Поднялся!» Тут медведь налетел на жеребца — в клочки порвал!
Калина захохотал. Видно, сказка ему нравилась.
…Проснулся Шурка оттого, что кто-то толкал его в бок.
— Шурка… слышишь?.. Шурк…
— Чего? — спросонья не понял Шурка.
— На. — Никуля сунул ему в руку что-то мокрое.
— Что это?
— Морковки!
Шурка, не открывая глаза, сжевал зеленые, горькие, все в песке хвостики моркови и опять заснул под шепот Никули и Калины.
— Ну и морковь! — говорил Калина. — Мелкая какая, она бы большая выросла!..
— Так тогда нас здесь уже не будет! — отвечал Никуля. — Были б яблоки, за яблоками б полезли. А то зачем же мы ехали?
3
Когда Шурка открыл глаза, было уже совсем светло. Очень громко чирикали воробьи — все разом. Видно, они отдохнули за ночь и сейчас старались вовсю. Электросигналы спали или делали вид, что спят, потому что снаружи дед разговаривал с учительницей.
— Без всякого сомнения! — говорил дед, — Все будет в порядке. Ребята они смирные. Я за ними присмотрю.
— Так я буду на вас надеяться, — сказала учительница и, видимо, ушла.
Шурка подождал немного, отряхнул куртку и вышел из сарая. Солнце только еще вставало и было такое красное, что смотри на него сколько хочешь простым глазом. Трава была сплошь покрыта росой, даже на вид холодной.
Поднимался синий дымок от костра, над которым висело закопченное ведро. В ведре что-то булькало и бурлило.
Дед сидел на чурбаке и ковырял свой ремень.
— С добрым утром! — сказал Шурка. Дед подумал и ответил:
— И вас также… Встаете, значит? Валяй, валяй! Вон уже каша всем готова. Только ты вот что… Иди-ка сядь сюда. Чего скажу.
Шурка с опаской присел на краешек чурбака, догадываясь, о чем скажет дед.
— Тут учительница ваша приходила. Я уж ей не стал жаловаться, но только это не дело — по ночам моркву топтать. Это как называется? Озорство, больше ничего. За вас совестно. Ай вы зеленой морквы не видали? Да я вам спелой принесу. Хоть ведро — ешьте…
— Это не мы…
— Брось… Так вот и передай своим друзьям.
Шурка пошел в сарай. Оказалось, что электросигналы все проснулись и с интересом глядели на Шурку.
— Ну как? — спросил Никуля.
— Подъем! — сказал Шурка. — Старик уже кашу сварил.
— Уже сварил! — обрадовался Калина. — Это хорошо! Молодец дед! О чем вы с ним толковали?
— За морковь ругается, — сказал Шурка. — Говорит, наверное, моркови в жизни не видали, голодные… Обещал сегодня нам принести полное ведро, чтоб мы могли наесться хоть раз в жизни.
— А зачем она нам, — буркнул Калина. — Я ее не люблю. Особенно, когда она еще не выросла…
— А чего ж вы ее рвали? — спросил Шурка.
— А как же? — удивился Никуля. — Мы ж договаривались, чтоб все рвать: картошку там, морковку… Я ее не люблю… Только раз договаривались, ничего не поделаешь.
— Давайте сегодня день получше поработаем, чтоб дед не обижался за морковь! — предложил Ерш. — Прополем ему его огород. Сколько мы там сорвали — пустяк! Еще вырастет. Поработаем, значит, сегодня?
Пока они ели кашу, явился вчерашний дядька с чапаевскими усами. Он нес на плече шесть тяпок.
— Налетай! — сказал он, свалив их на землю. — Бери по штуке! Это вам орудия производства. Сейчас я вас разведу по местам. Айда за мной! Один останется тут — деду помогать!
— Я могу остаться! — сразу вызвался Никуля. Остальные ребята разобрали тяпки и пошли за дядькой по огороду. Везде росли одни помидоры. Шурке, да и остальным, никогда не приходилось видеть столько помидоров в одном месте. Вообще это были довольно жалкие, вялые кустики. Зато сорная трава, окружавшая их, как видно, чувствовала себя превосходно. Сколько ее было! И мелкая травка, и ромашка, и какие-то неизвестные цветочки, и высокие колючие кусты с широкими листьями, ростом Шурке до пояса, во все стороны топырили свои ветки. Кое-где, далеко друг от друга, ковырялись деревенские мальчики с тяпками.
Они миновали грязный заросший пруд. Это, наверное, и был тот самый пруд, которым хвастался Осел.
Первый деревенский мальчишка, к которому подошли электросигналы, был тот самый, кто вчера хотел погнаться за Шуркой. Он выпрямился, отер локтем лоб и с любопытством, как показалось Шурке, поглядел на Шурку.
— Идут дела? — спросил дядька. Мальчишка кивнул.
— Получай себе подручного, ну вот хоть бы его, — дядька легонько подтолкнул Шурку в плечо.
— Я хочу, чтоб… — начал Шурка, но дядька его оборвал:
— Не на базаре! Хочешь работать — работай, а не торгуйся… Пошли дальше!
И Шурка остался вдвоем с мальчишкой.
Они некоторое время постояли молча, стараясь не глядеть друг на друга. Чтоб дальше так не стоять, Шурка схватил рукой за макушку самый большой куст и дернул. Но куст, крепкий, как веревка, и не думал выдергиваться. Шурка схватил куст покрепче и сморщился: в ладонь впились мелкие невидимые колючки.
— Это ж осот! — быстро сказал мальчишка. — Его не выдернешь! Его надо вот так!
Мальчишка ударил тяпкой под корень, и куст сразу повалился. Мальчишка, улыбаясь, оглянулся на Шурку — зла он, видно, не помнил.
— Готов! А вот этот? — нацелился он на другой куст. — Стоишь? А мы тебя вот так! Ага! Не любишь? А ты — ишь какой вырос! Готов!
— Правильно, — сказал Шурка. — А то, глянь, как они, гады, разрослись. Все помидоры через них повяли.
— А мы потом польем! — бодро сказал мальчишка. — Они у нас зазеленеют!
Шурка облюбовал куст осота и срубил его с одного удара. Потом второй, потом третий… Выходило не хуже, чем у деревенского! И тот одобрил:
— Можешь! Всего десять рядов надо нам пройти! Один я уже прошел!
Ряды помидоров были такие длинные, что даже конца их не виднелось.
— Много так? — ужаснулся Шурка.
— Чего много? — с удивлением спросил мальчишка, — Это много? Разве это много? Как начнем!
И он набросился на сорняки так, что они не успевали валиться. Шурка пошел по другому ряду, стараясь не отставать. Однако тягаться с мальчишкой он не мог. Мальчишка очень скоро далеко его обогнал. Он иногда оглядывался на Шурку, кивал ему или помахивал рукой и опять врубался в сорняковую гущу. «Задается, — подумал Шурка. — Конечно, если этим все время заниматься…» Но, дойдя до конца своего ряда—конец появился неожиданно, — он перешел на Шуркин ряд и пошел ему навстречу. Когда они сошлись, мальчишка изобразил на лице радость по поводу встречи и протянул ладошку:
— Здрасте!
Шурка подумал, что мальчишка ничего, хороший.
— Я тебе буду помогать, — сказал мальчишка, — пока ты совсем не привыкнешь. А раз мы с гобой закончили по ряду, имеем право окунуться в пруду. Бежим!
И мальчишка побежал вперед, взбрыкивая, как жеребенок. Одновременно он чмокал губами, изображая цоканье копыт, и подхлестывал себя по ногам хворостиной.
Вода в пруду была теплая, а дно заросло какими-то мягкими травами. Ребята разделись и залезли по шею. Побарахтавшись в воде, мальчишка вылез и гордо спросил:
