Валентина Осеева - Васек Трубачев и его товарищи (книга 3)
В один из таких дней в госпиталь привезли тяжелораненых.
Васек вместе с ребятами стоял во дворе и смотрел, как санитары осторожно выносят из машины носилки, как старшая сестра в халате и теплом платке, озабоченно хлопочет, распределяя раненых по палатам. Нина Игнатьевна не позволяет ребятам помогать, но они стоят наготове, украдкой поправляют сбившиеся одеяла, открывают пошире двери, провожают каждые носилки. Им хочется сказать раненым какие-то теплые слова, дотронуться до чьей-то бледной руки, выразить сочувствие, ласку.
— Вы не бойтесь, вы поправитесь. У нас хорошие доктора, — выскакивая во двор без пальто, шепчет Нюра бородатому пожилому красноармейцу.
За пожилым красноармейцем санитары выносят из машины носилки с молоденьким бойцом, почти мальчиком. Ребята смотрят на бледное безусое лицо, на запекшиеся от жара пухлые губы, жадно хватающие морозный воздух, на втянутые щеки с лихорадочным румянцем. Голова раненого в расстегнутой шапке с ушами беспокойно съезжает с подушки, глаза в беспамятстве блуждают по сторонам. Ребята подходят ближе. Васек идет рядом, поддерживая носилки.
— Отойди, отойди — сестрица рассердится! — хмуро шепчет санитарка.
Васек нехотя отходит. Раненый поворачивает голову, его беспокойный взгляд провожает мальчика и упирается в высокие сугробы, наметенные около крыльца. Мягкие снежинки тают на его горячих щеках, оставляя мокрые следы.
— Товарищ комбат… Это я, Вася Кондаков… Товарищ комбат! — вдруг жалобно окликает раненый, приподнимаясь с подушки.
Старшая сестра быстро подходит к санитарам:
— Бредит… Несите скорей!
— Он тяжело ранен? В какую палату? Что с ним? — допытываются у взрослых ребята.
— Не мешайтесь тут! — сердится Грозный. — Где не можете помочь, там не мешайтесь.
Мальчики и девочки идут за школьным сторожем в его каморку, усаживаются на сундуке, покрытом цветным половиком.
— Комбат… Кто это комбат? — встревоженно спрашивает Лида.
— Комбат — это командир батареи, да, Иван Васильевич? — говорит Коля Одинцов, вопросительно взглядывая на Грозного.
— А он сам — Вася Кондаков, — шепчет Нюра.
— Хоть бы узнать, что у него! — вздыхает Сева.
— Нина Игнатьевна сама еще не знает. Потом можно будет спросить, — говорит Саша Булгаков. — Посидим тут немножко, а после обхода врачей спросим.
— Нечего тут сидеть, идите по домам!.. — вмешивается Грозный. — Ты что в одном платье выскочила? — нападает он вдруг на Нюру. — Где твое пальто?.. Одевайтесь сейчас же и идите по домам!
— Да мы только узнаем об этом Васе! — просит Лида.
Но Иван Васильевич выпроваживает их из госпиталя:
— Идите, идите! Не до вас тут.
Васек и его товарищи нехотя уходят.
Снег становится гуще, но ребята не замечают, что на воротниках и шапках у них нарастает белый мех.
— Почему он так крикнул: «Товарищ комбат… Это я, Вася Кондаков…»? — задумчиво вспоминают они.
* * *А в палате для тяжелораненых лежит комсомолец Вася, подносчик снарядов с 4-й батареи. Ему чудится, что он стоит на коленях около большого ящика, похожего на портсигар, и старательно очищает ветошью снаряды от масла. Вокруг широко раскинулось снежное поле, от белизны его саднит в глазах, мороз цепко держит пальцы.
Батарея готовится к бою. Прикрытые белыми, накрахмаленными морозом полотнищами, невидимые для глаз врага, орудия сливаются с волнистыми холмиками сугробов.
Вторые сутки стоит в открытом поле 4-я батарея. Ее задача — прикрывать фланг нашей обороны.
В накинутом на плечи поверх шинели маскировочном халате неподалеку от Васи стоит командир батареи, смотрит в бинокль на виднеющийся вдали заснеженный овраг, по которому фашисты скрытно и неожиданно могут перебросить танки. Но едва танки начнут выползать на открытую местность, батарея встретит их огнем. Комбат указывает на край оврага и, улыбаясь, говорит Васе:
«Вот тут-то мы их и встретим!»
…Вася сбрасывает одеяло и тревожно вглядывается в угол палаты. В его воспаленном мозгу проносятся картины недавнего боя. Он видит спокойное, строгое лицо комбата, неожиданную открытую улыбку на его губах и серьезные серые глаза под темными бровями. Он видит, как комбат обходит орудия, привычной шуткой подбадривая людей и проверяя готовность к бою.
«С таким командиром в самое пекло полезешь — и душа не дрогнет», — говорят о нем бойцы.
Не в первый раз встречается 4-я батарея с фашистскими танками.
«Ну как, ребята, устроим фашистам фейерверк?» — громко шутит комбат.
«Устроим, товарищ комбат!» — бодро откликаются бойцы.
Шутка перебрасывается от орудия к орудию, смягчает суровые лица. И вдруг все настораживаются.
Издали, сначала приглушенно, потом уже явственно, слышится железный скрежет. Окутанный снежной пылью, из оврага медленно выползает первый танк. Закрашенная белой краской броня его с фашистским крестом почти сливается со снегом. За железной спиной первого танка движутся другие.
Расчеты неподвижно застыли у орудий.
«По фашистским танкам, батарея, беглый огонь!» — громко командует комбат.
Бронебойные снаряды, с визгом ударяясь о броню, выбивают искры. Подбитый танк вспыхивает ярким пламенем.
И почти в то же время тяжелый удар фашистского снаряда обрушивается на одно из орудий батареи. Вася видит неподалеку бесформенную груду железа, торчащие из снега колеса, залитые кровью шинели и маскировочные халаты.
Из оврага, разворачиваясь в сторону батареи и прикрываясь от снарядов толстой лобовой броней, один за другим ползут танки.
«Огонь!» — слышится голос комбата.
Бушующее пламя растекается по полю желтыми и синими языками…
— Горят, гады! — торжествующе кричит Вася.
Старшая сестра ласково укладывает его на подушку, смачивает мокрым полотенцем лоб:
— Успокойся, голубчик, успокойся, Кондаков.
Но Вася не слышит ее голоса. Он лихорадочно подает снаряды. Сколько времени идет бой? Из оврага ползут новые и новые танки. Жерла их орудий выбрасывают языки пламени, глухие удары потрясают батарею. Со свистом летят острые брызги осколков. Люди падают.
«Огонь!»
Лобовая броня не спасает железных чудовищ. Уже огромные костры пылают на изрытом поле. Дым застилает край оврага и покореженные груды железа.
Но на 4-й батарее остается только одно орудие.
Неподалеку от него с грохотом обрушивается черный столб земли. На Васю тяжело валится тело убитого бойца. Рядом надает другой.
«Наводчик и заряжающий выбыли!» — кричит Вася.
Комбат поспешно наводит орудие на танк.
Вася окидывает взглядом разбитые орудия батареи.
«Нас осталось только двое!» — снова кричит он.
«Достаточно! — резко бросает комбат. — Снаряды!.. Огонь!..»
Орудие содрогается от выстрелов.
«Есть, готов!» — с азартом кричит Вася.
На поле боя остается только один уцелевший танк. Он упорно ползет к батарее. Из его орудия вырывается короткий огонь.
Комбат выхватывает из рук падающего Васи снаряд…
* * *Ночь идет… Старшая сестра ни на минуту не оставляет тяжелораненого. Иногда Вася затихает, жадно пьет из кружки поданную ему воду, внимательно вглядывается в склонившееся над ним лицо Нины Игнатьевны. Потом в его затуманенном мозгу снова возникают какие-то воспоминания… Вот он лежит на снегу, прикрытый шинелью комбата. Но где же сам комбат?
— Остановил или не остановил он танк? — строго спрашивает Вася, обводя глазами притихшую палату.
Глава 16
РАДОСТНЫЕ ВСТРЕЧИ
Близилась весна. Дни шли за днями. Трудовые будни, заполненные тревожным ожиданием писем от родных, сообщениями с фронта, не давали людям возможности опомниться, подумать о себе. А весеннее солнце уже золотило палисадники, обрызгивало веснушками молодые лица и вызывало невольные улыбки у взрослых.
Маленький городок оживал. Каждый день дальние поезда привозили новые семьи. Люди, не дожидаясь конца войны, жадно тянулись к своим углам; с вокзала шли матери с детьми. Стучали молотки, отбивая доски у забитых, пустых домов, на заборах висели запыленные в поездах одеяла и зимняя одежда.
Ребята жили в радостном ожидании своих близких. Занятия их шли своим чередом, но каждый раз кто-нибудь приносил волнующую новость.
Вернулись родители Нюры Синицыной, приехала с детьми мать Саши Булгакова.
Особенно обрадовал всех приезд Сашиной семьи. В этот день даже обычные занятия были нарушены. Взволнованный Саша Булгаков заранее сообщил ребятам об этом событии, и в назначенный срок, за два часа до прибытия поезда, все, как один, товарищи уже прохаживались по перрону, окружая тесной кучкой сияющего, счастливого Сашу.
— Идет! — кричал вдруг кто-нибудь, завидев на дальних путях серый дымок. — Сашка, идет!
