Федор Кнорре - Оля
Там, где заканчивался, собственно, самый парк, начиналось обширное самодеятельное футбольное поле, оснащённое парой жердевых ворот. И вот однажды эти жёрдочки выдернули из земли, пустырь вокруг них расчистили, возвели каркас и натянули на него громаднейшую палатку.
Давно уже по городу были расклеены афиши:
СКОРО! АНОНС! СКОРО!
Теперь же их заклеили новыми:
ЦИРК! ШАПИТО!
ОТКРЫТИЕ СЕЗОНА
ВПЕРВЫЕ!
Всё это было напечатано гигантскими разноцветными буквами, выпуклыми, как кубики, а среди них бежала, извиваясь, длинная вереница совершенно одинаковых лошадок с султанчиками на головах; в букву «О», как в обруч, прыгал лохматый лев, а из верхнего левого угла летел, вытянув руки, по воздуху гимнаст (явно рискуя по пути разбиться о громадный восклицательный знак) в правый нижний угол, где его поджидал другой гимнаст, раскачиваясь вниз головой на трапеции.
В больших городах, где есть свои постоянные цирки, даже представить себе не могут, что такое приезд цирка в город, где цирк видели в последний раз лет пять тому назад!
Сказать, что мальчишки и девчонки были зачарованы афишей, взволнованы, что кругом только и разговоров было что о билетах, о цирке, о вчерашнем представлении, о завтрашнем, о клоуне Козюкове с его поразительной обезьянкой и прочем, — было бы несправедливо: ведь взрослые тут ничуть не отставали от ребят.
Глава десятая
— Почему ты не ходишь в цирк? Все ребята перебывали! Почему?.. Другие уже по два раза были… А ты почему?
Оля равнодушно спросила:
— И ты два раза побывал?
Володя хмыкнул и пожал плечами:
— Я бы хоть каждый день… хоть бы по два раза! Да где денег взять?.. А вот ты что же?
— Меня мама не пускает в цирк.
— Ой, что ты! Неужели? Я думал, она такая добрая, вообще покладистая.
— Ты думаешь, она со злости меня не пускает? Есть причина. Ясно?
— Тайна?
— Вроде того. Причина.
— Вот жалость-то… Здорово там так! В кино-то я видел цирк, так это чистая буза по сравнению, а тут всё настоящее… Хочешь, я тебе на билет достану?
— Как это? Когда ты себе-то и то не можешь!..
— Откуда я знаю как! Для себя — другое дело. А для тебя!.. Как это может быть, чтоб не достать? Разобьюсь в лепёшку, придумаю что-нибудь. Достать?
— Чудак… Говорят тебе, мама против, значит, всё.
— Ах, ты… Тогда хочешь, я тебе всё расскажу? Я всё, всё помню, кто что говорил, кто на чём вертелся, как летали, кто чем жонглировал. Я даже представить тебе могу, как они там!.. Например, этот клоун выходит и пищит вот так!.. А обезьяна, это сдохнуть надо!.. Называется Куффи!..
Оля невесело как-то засмеялась:
— Нет, пожалуйста, не надо мне рассказывать. Мне же ещё обиднее станет, что я сама никогда этого не видела.
Володя помрачнел.
— Верно, это я дурак. Не подумал… А если мы попросим твою маму? Я скажу, у меня случайно бесплатный билет?
Оля медленно отрицательно покачала головой.
Разговор, происходивший у дверей Олиного дома, на этом и кончился. Володя нехотя повернулся, прошёл несколько шагов до ворот двора и обернулся.
— А мы ещё когда-нибудь постреляем? — кивнул он в ту сторону, где за забором виднелась поленница хозяйских дров.
— Не знаю… Постреляем… — Оля грустно улыбнулась и скрылась за дверью.
Заскрипели ступеньки лестницы, всё выше… Хлопнула дверь на втором этаже.
Володя, морщась, точно у него что-то болело, поплелся домой.
На другой день, в воскресенье, погода была солнечная, жаркая, на водную станцию, где поставили вышку для прыжков, собрались с раннего утра все пловцы и купальщики, даже такие неженки вроде Зинки, которая в обычную воду и то влезала, как нервная кошка в снег: отдёргивая лапы и пугливо вздрагивая при каждом шаге.
Все собрались, кроме Оли. Сперва все удивились, что она опаздывает, потом позабыли и стали купаться, а кто похрабрее — прыгать с нижней площадки вышки, пока ещё мало было взрослых парней, настоящих прыгунов.
Домой теперь после купания ходили обычно мимо цирка шапито: иногда там на пустыре и днём можно было увидеть кое-что интересное.
Так и на этот раз. Вся компания первооткрывателей купального сезона и с ними ещё несколько попутчиков, сделав круг по бульвару, опасливо подобрались к большой загородке на задах цирка. Конечно, билетов там не спрашивали, но все понимали, что эта загородка на пустыре не простое какое-нибудь место, а задворки волшебного мира цирка. Пускай задворки, но всё-таки волшебные — это все чувствовали.
Многие очень взрослые и очень умные люди. наверное, не чувствовали бы ничего подобного на их месте.
Они ведь отлично знают, что если шестеро лилипутов вылезают из маленькой коробочки, куда только что посадили клоуна, — это просто такая аппаратура. А если тут же вместо исчезнувшего клоуна в ящичке оказывается полным-полно кроликов, а клоун уже верещит, помирая от хохота, и с грохотом скатывается по ступенькам прохода среди зрителей с самого верха, ну что ж, за это деньги получают, вот и дурачатся!
Вероятно, увидев джинна, вылезающего из бутылки, они сказали бы: "Ага, это, значит, такая джинновая бутылка. Наладили где-то выпуск, только и всего, чего тут удивляться-то!"
И не удивляются, и не замечают, до чего же скучновато жить на свете человеку, не умеющему удивляться и радоваться своему удивлению…
К своему счастью, ребята ещё не доросли до того, чтоб стать такими умными и такими взрослыми, и им цирковые задворки вместе с их аппаратурой казались восхитительным, удивительным, праздничным местом.
Они были обыкновенные дети и стояли на обыкновенном пустыре, и сетчатый забор отделял их магической чертой от сказочно-прекрасного мира, где всё не как в обыденной жизни: люди ходят вверх ногами, тигры ласкаются к девушке в курточке, те, кто летают, не падают, на кастрюльках можно отлично играть разные приятные мелодии, разбросанные по воздуху шарики слушаются и сами возвращаются в руки жонглёру и лошади раскланиваются на аплодисменты. И вот за этой магической чертой, в том полусказочном царстве, обыкновенный серый ослик дремал, отмахиваясь от мух, а около большущей кучи сена преспокойно стоял слон. Он набирал хоботом охапку сена, разевал свой удивительный рот и запихивал туда, как будто подкладывал топливо в печурку, торчащие пучки сена. А на его спине… сидела, свесив ноги на одну сторону, Оля, поглаживая по голове слона, и всхлипывала, закрываясь локтем.
Сидела как будто у себя дома на диване, изредка вытирая мокрый нос тыльной стороной ладони.
Слон поднял хобот, достал до неё, пошарил, вроде чтоб убедиться, что она ещё тут, и снова стал нагребать себе охапочку.
Ребята молча, остолбенело стояли и смотрели. Они не охали, даже не завидовали, они наслаждались радостным изумлением: вот Оля, которая ползимы сидела с ними рядом на парте, обыкновенная Оля как Оля, оказывается, может быть совсем другой, значит, и для других когда-нибудь может открыться ход в иные области, о которых они мечтали, то веря, то сомневаясь, а вот ничего нет невозможного, оказывается!..
Хриплый мужской голос как-то грозно и вместе смешливо прокричал:
— Куффи, чертёнок полосатый, ты куда удираешь! Иди сюда! Слышишь?
Откуда-то выскочила вприпрыжку на четвереньках обезьянка, обернувшись состроила хулиганскую рожу тому, кто за ней гнался, подбежала к слону, сделала вид, что собирается его дёрнуть за хобот, но тут же улепетнула, промчалась по огороженной площадке и с разгона вскочила на спину ослика. Тот даже не обернулся на неё.
Толстый человек, отдуваясь от жары, появился следом за обезьяной, увидел девочку на слоне и умоляюще сказал:
— Оленька, помоги, душенька, он сейчас начнёт дразнить Мышку, ну вот, уже за уши тянет.
Оля что-то сказала слону и стала сползать, придерживаясь за его ухо. Слон загнул хобот, Оля ступила на него, сползла пониже и спрыгнула на землю.
— Ну, пойдём, ну, Куффи, будь умником! — ласково сказала Оля, протягивая руки обезьяне.
Та немножко покривлялась, скаля зубы и вытягивая губы трубочкой, дёрнула ещё раз на прощание за ухо осла и сама потянулась на руки Оле.
Тут ребята не выдержали, стали молящими до испуга голосами окликать через сетчатую ограду Олю. Она их заметила, минуту поколебалась, но подошла с обезьянкой на руках.
Пока все восхищались, потешались, разглядывая обезьяну и любуясь ею, под общий шум Оля тихо, многозначительно объяснила Володе:
— Куффи меня давно знает, он ещё совсем маленький был. Ребёночек, а уже был похож на старичка.
— Да, — понимающе кивнул Володя, — просто совершенно точно — Старичок и Деточка. Да?
Оля таинственно и заговорщицки ему утвердительно улыбнулась.
Толстяк, попеременно нежно обзывая своего Куффи чертёнком, уродиком, ангелочком и красавчиком, унёс его.
