Евгений Аврутин - Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия
– Его надо вернуть, – тихо сказал Саша. – Мне его…
Данилыч чуть не двинул себя кулаком по лбу – прочие бойцы с удивлением взглянули на него.
– Ох, дурья башка! А я-то решил, что вы офицеришку пристукнули да принарядились. Его вам Жанночка справила? – уже тихо и с улыбкой спросил он.
– Да. Меня чуть не расстреляли англичане, ей пришлось… – Саша, тоже шёпотом, добавил ужасное слово, так не подходящее Джейн: – Пришлось выкрасть мундир, чтобы меня спасти. Его надо вернуть.
– Да, Лександр Петрович, любят вас приключения, – сказал Данилыч. Повернулся, вынул из-под бурки мундир, аккуратно сложил, протянул Саше. На его лице не было ни капли досады; так честный мужик, найдя на дороге рукавицы или кнут, упавший с чужих саней, поначалу считает добычу своей, но, не споря, отдаёт хозяину, когда тот встречается на дороге. – А как возвратить, это мы придумаем, – добавил он. – Александр Петрович, оденьтесь-ка, хоть по-простому, да в чистое. Как оденетесь, я вас в госпиталь отведу. Катерина Михайловна обрадуется, да и успокоит меня, что с головой в порядке. Все равно уже рассвело, не будет нам пластунской работы до заката.
«Если это у них чистое, что же тогда считается грязным? – подумал Саша, натягивая штаны и рубаху. – Ладно, Джейн проплыла-проехала половину пути, одетой мальчишкой, почему бы мне не погулять одно утро, одетым гарнизонным рабочим?»
* * *Саша не раз слышал, вернее читал, как приятно подняться из мрачного, сырого подземелья на поверхность, к солнцу и свежему воздуху.
В это утро все было наоборот: он вышел из пластунской норы и решил, что попал в преисподнюю.
Наверное, и вправду рассвело. Наверное, солнце уже встало и пыталось светить. Но сейчас его не было видно из-за клубов дыма и пыли. Во время обычного артиллерийского обстрела дым после разрывов разносится ветром, пыль оседает. В это утро бомбы союзников сыпались на севастопольские укрепления, обгоняя друг друга. Казалось, дым не успевал улететь, а вырванная земля – упасть на землю.
Полтора месяца, проведённые в тюрьме, треть из которых прошла в ожидании смертного приговора, да ещё недавний удар по голове, помогли Саше не ужасаться и не искать укрытий. А вести себя, как и все встречные бастионные рабочие, пехотинцы, моряки и офицеры: спокойно идти по своему делу, лишь изредка оглядываясь, и бросаться на землю, лишь когда кто-то кричал: «Наша!» – значит, бомба падает на нас.
Упасть пришлось единожды, да и то толкнул Данилыч. Уже лёжа сам, он извинился, объяснив, что пообвыкся и видит, когда бомбе и кланяться не надо, а когда падать ниц.
Лёжа, Саша все же вздрогнул до озноба. Он отчётливо видел, как в саженях ста от него мощным взрывом – верно, ещё и зарядный ящик прихватило, от бастиона оторвало, – подняло лёгкую пушку. Перевернуло в воздухе и сбросило в ров, будто сердитый ребёнок подкинул тележку-игрушку.
Данилыч разрешил Саше с минуту постоять на бастионе – «все равно ихние стрелки ещё не проснулись». Саша посмотрел на вражеские осадные работы, удивился, как близко подошёл неприятель, уже не тихой сапой, но летучей сапой – не таясь – выкапывал траншеи ввиду бастионов. Солдаты в синих мундирах суетились, как муравьи, строящие новый муравейник возле прежнего. Саша понял, что находится не на Большом Редане, напротив англичан, а против французов, и порадовался, вспомнив полушутливое обещание, данное когда-то Джейн.
В отличие от Джейн, он ни разу не был на батареях при бомбардировке. Зато сейчас увидел пушки врага, обращённые дулом к Севастополю. Каждое дуло изрыгало огонь.
Данилыч дёрнул Сашу за рукав, тот отпрянул, иначе был бы сбит. По узкой бастионной тропинке пробежали с тачками трое рабочих. Один из них, малый Сашиного возраста, чумазый, будто скупо облился водой и покатался в пыли, взглянул на Сашу с гневным удивлением: чего же ты стоишь тут как барин, неужто работы нет для тебя? Саша вспомнил, как он одет, и подумал: да будь он хоть царевич, все равно не стыдно присоединиться к этим людям. Что-то таскать, куда-то бежать с поручением, наводить орудия, подносить снаряды и падать ничком в серую пыль, когда товарищи крикнули «наша». Заняться этим хоть сейчас.
– Пойдёмте, Лександр Петрович, – крикнул Данилыч, умевший различить ружейные выстрелы в любом грохоте, – у них уже штуцерники работать начали. Без дела на бастионе торчать, так совсем обидно будет, если что…
Саша кивнул, и они спустились.
* * *На тыльную, городскую сторону бастионов бомбы сыпались реже, правда, здесь об их падении никто не предупреждал. Судя по фундаментам, в мирное время за бастионами начинались дома, но их разобрали на полезные материалы, а все неразобранное разнесло бомбами, до фундаментов.
– Не люблю такую войну, – проворчал Данилыч, когда в полусотне шагов от них из перевёрнутой земли взвился очередной чёрный фонтан. – Говаривал ваш тёзка, Суворов, что пуля – дура, штык – молодец. Если пуля дура, то бомба тогда кто? Я от пуль увёртываться научился, да ещё увидишь, кто в тебя пульнул. А тут зарядили за версту, бабахнули – не знаешь, кого благодарить. Честно говоря, Лександр Петрович, я даже Катерину Михайловну просил меня на Кавказ отпустить, тамошняя война для меня привычней. Зачем ей кучер в осаде? Хотел только дождаться, как с вами определится.
Саша рассказал Данилычу, как с ним определилось. Данилыч вздохнул, ещё раз похвалил «Жанну Францевну».
– Уж извините, Лександр Петрович, что за вами второй раз не пришёл. Меня в ту ночь штыком слегка поддели, я уж до коня доковылял, пришлось отлежаться немножко.
Саша рассказал подробности забавного вечера, когда он променял свободу на именинный пирог. Данилыч усмехнулся и снова стал жаловаться на Севастополь:
– Начальство здешнее мне не нравится. Нет, не городское, что под бомбами сидит, особенно Павел Степаныч[99], а те, что внешние, – Данилыч указал на северо-запад, и Саша понял, что он говорит про внешнюю армию, стоящую у Бельбека. – Вот взять тот же ночной визит. Мы нарочно не пошли через траншеи, здесь пластаться нужно. Перебрались на Северную, прошли Инкерман, залезли ночью в их лагерь. Я и раньше заметил: к союзникам заехать с горной стороны – просто. Хоть верхом, хоть пушку провести, даром что у них редуты выкопаны. Знаете, почему? Донцы их не щиплют. Начальство не даёт. Говорит: раздразним – на Бельбек пойдут. Так на то и война, чтобы врага дразнить.
Данилыч вздохнул, пошла любимая тема.
– Знаете, Лександр Петрович, как меня зовут здесь? Прожектёр. Чего только я не предлагал! И пороховые погреба разом взорвать, и десант на лодках в Камышах высадить – уж с моря-то они совсем не ждут. Ещё обещал их командующих связать да приволочь в наш штаб, только двух подручников дайте, справлюсь. И это не разрешили! С этим ещё ладно, один флотский мне разъяснил: у англичан лорд Раглан старик стариком, от него англичанам больше вреда, чем проку. А Пелисье, который у французов, он побойчее, позлее, зато без удержу. При нем французы попадут как медведь на рожон, а без него будет командовать и храбрец, и с мозгами. Лучше бы, – тут Данилыч говорил совсем уж шёпотом, – наших командующих взял на аркан да и спровадил, куда – знаешь.
Саша рассмеялся.
– Данилыч, а как ты в командиры здесь выбился?
– Да как везде. Катерина Михайловна про меня с офицерами поговорила, сразу посоветовали к пластунам. Ну, познакомились, народ-то понятный – кубанские хохлы, бывал у них. Решили они меня проверить, сразу пошли к траншеям. Говорю: «Кого притащить надо?» Отвечают: «Ночь лунная, французы встревожены, хотя бы рядового». Я вообще по французу работать люблю – язык знаю чуток, да и народ привычный, повадки помню. Ну, не повезло: притащил капрала. На другую ночь полезли, хотят, чтоб не было обидно, тоже капрала прихватить. Я им: «Ночь хорошая, без лейтенанта не вернусь». Так и вышло. Хлопцы капрала прихватили, да помяли немножко, притащили, а говорить не с кем. Я, как и обещал, один лейтенанта взял, только уже в поле его хлопцам передал, дотащить до бастиона. Все зауважали, даже есаул Даниленко, главный пластун, ко мне на «вы». Говорит, лучше вас только матрос Кошка. Ну и ладно, значит, на Кавказ уехать будет не стыдно, есть кому остаться.
За разговорами дошли до центра города. На Большой Морской миновали баррикаду. Саша улыбнулся от мысли, что русским, как каким-нибудь французским социалистам-республиканцам, придётся отбиваться от французской армии на баррикаде, если она ворвётся в город.
Вообще же, Саша не очень-то улыбался, а, напротив, глядел по сторонам с испуганным недоумением: как такое может быть? Большинство каменных домов центра или были разбиты бомбами, или опалены пожарами, или хотя бы потеряли стекла, и их не пытались чинить.
Саше и раньше приходилось видеть покосившиеся или сгоревшие избы, поэтому пепелище севастопольского предместья его не удивило. Но здесь, в центре, прежде стояли каменные дома, как в Москве и Петербурге, а теперь и они стали развалинами. Это Саша видел только на старинных гравюрах, в книгах про осады городов. Дагеротипия ведь существует уже лет двадцать, но ему ни разу не приходилось видеть фотографический снимок разрушенного дома. Как давно не было в Европе больших войн…
