Николай Федоров - Напиши мне ответ
Учительница засмеялась, а Генка ткнул меня в бок чем-то железным. Дело в том, что музыкального слуха у него вообще не было.
— Ну, а что же второй Бабаджанян все молчит? — спросила учительница.
— Стесняется, — сказал я. — Все великие люди застенчивые. Вот, к примеру, итальянский поэт Петрарка уж такой застенчивый был, что своей знакомой Лауре только стихи писал. А просто, по-человечески поговорить не мог. Стеснялся.
— Что ж, давай послушаем твоего застенчивого друга.
— Да врет он все! — не выдержал Генка. — Ничего я не сочиняю. У меня и слуха-то нет.
— Тогда зачем же вы все-таки пришли? — удивилась учительница.
— Вот именно, — сказал я. — Зачем же ты тогда пришел?
От таких моих слов у Генки даже челюсть отвисла.
— То… То есть как это «зачем»?! А ты зачем?!
— Я с тобой.
— А я с тобой!
— А я с тобой!
— Тихо, тихо, друзья, — сказала учительница. — Вы что-то окончательно запутались. Давайте-ка сначала разберитесь, кто с кем пришел и зачем. А потом уж заходите. Ладно?
Генка целый вечер дулся на меня за «самородка». Но утром не выдержал и позвонил. Был воскресный день, и мы решили сходить на Неву к Петропавловской крепости, посмотреть «моржей».
Народу на Неве была тьма. Тут и рыбаки, и просто гуляющие, и, конечно, «моржи». Мы сразу направились к проруби. Стоишь рядом в теплой одежде, смотришь, как люди купаются, а тебя от одного этого вида в дрожь бросает.
— Интересно, — сказал Генка, — что они летом делают? Для них небось летом вода как для нас кипяток.
И тут мы увидели учительницу. Она была не одна. Рядом с ней, держа ее под руку, шел какой-то длинный парень в большой кроличьей шапке. Учительница тоже нас заметила и подошла.
— Как водичка? — Спросила она и улыбнулась. — Купаться можно?
— Можно! — ответили мы хором.
— Мои соседи, — сказала она парню.
— Очень рад, — буркнул он.
Я сразу почувствовал, что Генка невзлюбил этого дылду с первой секунды. Да и мне он не понравился. Уж больно у него вид был самоуверенный.
— Интеллектуальное занятие, ничего не скажешь, — промямлил парень, глядя, как очередной «морж» лезет в воду.
— Ты бы, конечно, не смог, — сказала учительница.
— А мне и незачем. Этим можно заниматься и в ванной под душем, а не устраивать цирк на льду. Верно, молодежь?
— Неверно, — сказал Генка.
— Это почему же? — Парень с любопытством посмотрел на Генку.
— Потому, — сказал Генка. — Так трусы думают.
Парень поднял брови.
— Значит, молодой человек считает, что если можешь зимой нагишом в прорубь сигануть, то смелый, а не можешь — трус. Молодой человек, видимо, тоже «морж»?
— «Морж»! — вызывающе ответил Генка.
— Так почему бы нам не искупаться?
— Перестань, Виктор, — сказала учительница.
— Отчего же, — сказал парень. — Я, например, трус и купаться поэтому не буду.
— А я буду! — запальчиво выкрикнул Генка. Глаза у него загорелись.
И тут я понял, что никакая сила не сможет теперь его удержать. Сейчас начнет раздеваться. И точно. Генка стал быстро расстегивать пальто.
— Гена, Гена, перестань сейчас же, — сказала учительница, — что за глупости. А ты, Виктор, соображаешь, что говоришь? Не видишь — дети?
Парень растерялся.
— Ну, старик, брось, — миролюбиво начал он. — Пошутили — и будет. Конечно, ты не трус.
Он попытался остановить Генку, но теперь это было бесполезно: Генка вывернулся, и на лед уже летели пальто, куртка… Стали собираться любопытные. Я сделал последнюю попытку остановить его:
— Да не стоит, Генка. Ты ведь плавок с собой не взял.
Но он меня даже не слышал.
Этой картины я не забуду никогда. Под высокими стенами Петропавловской крепости, на заснеженной Неве, в длинных до колена трусах и в войлочных ботинках стоял Генка. Несколько раз подпрыгнув, он нагнулся, зачерпнул горсть снега и стал им обтираться.
— Эх, хорошо! — приговаривал он. И вот тут-то ему стало холодно. Ветер дунул покрепче, кинув в белое Генкино тело колючие снежинки.
Генка стал синеть. Он растерянно посмотрел на меня, потом сделал несколько неуверенных шагов к проруби и остановился. Тут учительница опомнилась. Схватив Генкино пальто, она побежала за ним.
— А ну сейчас же оденься!
Но это только придало ему решимости. Он подбежал к проруби и уже хотел прыгнуть.
— Геныч, ботинки-то! — крикнул я.
И, быть может, это его и спасло. Не крикни я, он бы наверняка прыгнул, и я не знаю, чем бы все кончилось. Но он услышал и остановился.
— Во балда! Чуть в ботинках не сиганул, — сказал он.
Но я-то видел, что о ботинках он вовсе не думал. Он смотрел на черную ледяную воду и трясся от холода и страха. В этот момент из воды вылез какой-то мужчина. Он посмотрел на Генку, на нас и уж не знаю как, но сразу обо всем догадался.
— Сегодня купаться не советую, — сказал он уверенно.
— Почему? — спросил Генка с надеждой.
— Вода, понимаешь, не та…
— Правда, не та? — Генка с благодарностью посмотрел на мужчину.
— Точно. Вчера была гораздо лучше. Я вот сейчас выкупался — и никакого удовольствия.
— Тогда я, пожалуй, не буду, — неуверенно сказал Генка.
— Конечно, не стоит. Одевайся. Чего напрасно мерзнуть.
— Да я и не замерз ничуть, — сказал Генка, стуча зубами.
Но одеваться стал.
Генка все-таки заболел. В понедельник после школы, когда я пришел его навестить, он сидел с завязанным горлом и пилил какую-то железяку.
— «Моржам» — физкульт-привет! — сказал я.
— Здорово, — сказал Генка и чихнул.
— Чем болен-то? — спросил я.
— Не знаю, чихотка, наверное. Чихаю все время.
— А пилишь чего?
— Понимаешь, есть у меня идея. Ты думаешь, если у меня со стихами не получилось, так все? Дудки. Стихи что. Ерунда. Слова, слова… Вот скульптура — это вещь. Представляешь, бронзовый монумент! Сила!
— Уж не из этой ли железки ты собираешься бронзовый монумент делать?
— Ну, монумент не монумент, а небольшую скульптурку можно попробовать.
— И что же ты собираешься изобразить?
— Учительницу.
Я даже присел.
— Генка, — сказал я, — у тебя, может, не горло, а голова болит? Ты бы с врачом посоветовался.
Но Генка только отмахнулся.
— Ты слушай и не перебивай. Знаешь, какую скульптурку-то я собираюсь делать? Абстрактную. Ведь главное что?
Идея. Ты думаешь, обязательно, чтобы похоже было? Чтоб тебе и нос, и глаза, и всякое такое? А вот и нет. Идею можно разными способами выразить.
На следующий день Генкина скульптура была готова. Надо отдать ему должное, подставочка у него вышла отлично, ничего не скажешь. Из сосновой доски, ровненькая, лаком покрыта. А вот что к этой подставочке было прикручено, сказать трудно. Обыкновенный железный прут, который к тому же извивался, будто червяк, а на конце было припаяно что-то вроде медных усов.
— Я бы на месте учительницы обиделся, — сказал я. — Ты бы хоть проволоку-то выпрямил.
— А это и не учительница, — сказал Генка.
— А кто же?
— Потом скажу. У меня есть предложение. Послезавтра Восьмое марта. Зайдем к ней, поздравим?
— Можно, — сказал я. — Только не вздумай своего червяка дарить.
Но Генка ничего не ответил.
Восьмого марта мы стояли у двери учительницы. Я держал в руках цветы, — Генка — коробку со скульптурой. Он все-таки ее взял.
— Только бы на тетку опять не нарваться, — сказал Генка.
К счастью, на этот раз дверь открыла сама Марина Александровна. Мне показалось, что она ожидала увидеть кого-то другого.
— А-а, это вы, ребята, — сказала она растерянно.
— Вот решили зайти, поздравить, — сказал Генка.
Я протянул цветы, Генка — коробку.
— Ой, какие вы молодцы, — оживилась она. — Да что же мы стоим, проходите.
Мы вошли.
— Ну какие же вы молодцы, что пришли, — повторяла Марина Александровна. — А цветы изумительные! — Она засуетилась, ища вазу. — А тут еще что-то. — Она подошла к коробке. — Посмотреть можно?
— Конечно, — хрипло сказал Генка. Учительница открыла коробку.
— Это скульптура, — сдавленным голосом сказал Генка. — «Весна» называется.
«Сейчас засмеется», — мелькнуло у меня в голове.
Но учительница и не думала смеяться. Она осторожно вынула Генкину скульптуру и, поставив на подоконник, сделала шаг назад.
— Какая прелесть, — тихо сказала она. — Стебелек и два только-только раскрывшихся листика.
Я посмотрел на скульптуру — и замер. Вот это да! В одно мгновение Генкин усатый червяк превратился в веточку с двумя маленькими цветочками на конце. Почему же я раньше этого не разглядел? И как это она сразу все увидела?
— Ребята, милые, — сказала она, — вы просто сами не знаете, какие вы умницы. Давайте-ка садитесь вот сюда, а я для вас любимое сыграю. А потом будем пить чай. У тети есть отличное варенье. Вы ведь любите варенье?
