Ганс Фаллада - Фридолин, нахальный барсук
Фридолин точно опьянел, в упоении он набросился на ближайшие стебли кукурузы, он ломал их и впивался зубами, изнывая от восторга, он пил этот сок, и сок омывал глотку и стекал в желудок, принимавший его с радостным урчанием.
В пьяном угаре разрушения барсук сделал второе открытие: у этого растения есть еще более, гораздо более вкусные вещи, нежели сок из стебля. Приблизительно на середине стебля сидела толстая штука в форме веретена, крепкий початок, завернутый во множество тонких листьев, которые чем ближе к початку, тем нежней и вкуснее. Но самое вкусное находилось внутри — сам початок, усаженный множеством зерен, размером больше молодого гороха и много слаще и нежнее на вкус. Его можно не только вбирать в себя, как сок стебля, нет, его можно жевать, есть, жрать, можно набить брюхо так, что вот-вот лопнешь — именно это и проделал барсук!
Стебель за стеблем падали от его жадных толчков. Но он уже не обращал внимания на только что казавшийся ему восхитительным сок стебля, нет, теперь он брал только самое лакомое — кончики початков. Когда барсук наконец нажрался до отвала, на длинной-длинной полосе кукурузы зияла дыра размером с большую комнату. На ней в диком беспорядке, словно раскиданные ветром, валялись сломанные стебли. Растения уже начинали умирать, вянущие листья издавали печальный горьковатый запах. В свете месяца призрачно светились белесые листочки, в которые были обернуты початки.
Но барсук Фридолин скользил счастливым взглядом по длинной-длинной полосе кукурузы, где стояло еще великое множество стеблей, один к одному, в полном соку. Это была пища, и даже больше, чем пища, это было наслаждение на много, много ночей, на целую вечность, на всю бесконечную барсучью жизнь — так полагал Фридолин, не знавший, что его жизнь когда-то кончится.
От волнения, счастья и слишком обильной еды барсук начал икать, рыгать, и, прерываясь на икоту и отрыжку, он говорил себе:
— Восхитительное растение — Сладкий Воск! Оно создано специально для меня, для того, чтобы наполнять мой желудок сладким соком — хвала тебе, Отвратительно Пахнущий Двуногий, чьи следы я чую везде на этой грядке, на сей раз я хвалю тебя за то, что ты для меня возделал эту грядку, посеял и взрастил Сладкий Воск! И Тебе хвала, Создатель всех зверей! Непереносимое бремя взвалил Ты на барсуков, много суждено нам переживать: суровую зиму с долги ми днями поста, трудные поиски пропитания, слишком короткий сон. Мы должны терпеть мерзкие запахи собак, двуногих и лис, Ты в бездумье упустил наделить нас гордыми огненно-рыжими хвостами, как у Изолейна. Но сегодня я прощаю Тебе все Твои несправедливости, Создатель, и даже хвалю Тебя: в виде компенсации за все эти безобразия Ты дал барсукам восхитительное растение — Сладкий Воск! За Сладкий Воск все Тебе прощается!
Когда барсук Фридолин окончил свою хвалебную песнь, легкий ветерок пробежал по кукурузе. Листья растений с тихим шорохом терлись друг о друга, а внизу на озере плясали серебристые блики.
Со вздохом отвернулся барсук от дивной картины, чтобы продолжить свой путь. Но перед этим еще сказал себе следующее:
— Разумеется, в этом ненормальном мире мне будет неимоверно трудно радоваться созданному только для меня растению Сладкий Воск. Сейчас начнутся сложности с жильем, и конечно же, я не найду подходящей квартиры вблизи огорода. Этот мир ненормален, я, барсук, устроил бы его куда разумнее!
С этими словами барсук угрюмо покачал головой и поплелся вдоль берега. Переполненный живот почти волочился по земле, и с пережору с Фридолином приключилась беда — на краю поля он упал с низкой каменной ограды.
— Ну вот, начинается, — сказал он, лежа на земле, еще оглушенный падением, укоризненно глядя на небо маленькими глазками. — Несчастья не заставили себя ждать. Даже чуточку радости нельзя себе позволить. Только я съел какие-то крохи, просто чтобы утолить жуткий голод, как тут же мне стало так трудно ходить, что я спотыкаюсь на каждом камешке. Ненормальный мир! Да, вот если бы я мог бегать, как лис! Но Создатель, создавая меня, ни о чем не думал, ну совершенно ни о чем!
Фридолин так долго пролежал за поленницей, столько времени потратил на обследование огорода и на кукурузное пиршество, что когда он снова пустился в путь, уже близилось утро с росою и свежим ветром. Он должен был поскорее найти себе пристанище хотя бы на день. Что найти его на плоском берегу озера не удастся, он уже понял и потому повернул от берега.
Поля плавно поднимались вверх, к небольшой, сухой вершине горы. Медленно, пыхтя, преодолевал Фридолин этот легкий подъем, проклиная свой переполненный желудок и уже совершенно позабыв, с каким удовольствием он его наполнял. Барсук чувствовал себя вялым, за последние, часто бессонные дни и ночи он переутомился и теперь почти не смотрел на дорогу…
Внезапно земля ушла у него из-под лап, и он упал второй раз за эту ночь, упал в довольно глубокую яму, из которой Дитцены и Шёнфельды обычно брали песок для своих нужд. Барсук упал на глубину больше метра, но не ударился, так как дно ямы покрывал мелкий мягкий песок. Но, угрюмо оглядев довольно крутые стены, он решил уже не покидать этой самой судьбой разверстой у него под лапами ямы. Ведь кто знает, сколько бы он еще искал себе пристанище. А рассвет был уже совсем близок…
С большим трудом, кое-как, барсук вырыл нору в песчаной стенке ямы, заполз туда и в то же мгновение уснул.
На востоке над большим озером Карвитц всходило ласковое солнце и яркими лучами согревало и освещало мир. Поднялся легкий ветерок, постепенно он набирал силу, заставляя шуршать листья ольхи и прибрежные камыши. По песчаной горе большими скачками пробежал заяц, насторожился, учуяв незнакомый запах барсучьего следа, осторожно его обнюхал и на какое-то время задумался. Затем, безопасности ради, сделал крюк и направился вниз, на луг Шёнфельдов, намереваясь там позавтракать.
А барсук Фридолин спал.
На дороге, ведущей от деревни к Лесному острову, появились двое двуногих. Это были молодой Гюльднер из семьи потомственных кузнецов и бывший каменщик Штудиер, они спешили на лесосеку. Остановившись как раз возле песчаной ямы, Гюльднер хотел раскурить трубку, но ветер задувал спички, одну за другой. Тогда он спрыгнул в яму и встал как раз возле норы барсука; наконец, ему удалось зажечь спичку.
— Глянь-ка! — крикнул он Штудиеру. — Похоже, тут какой-то зверь землю рыл!
— Давай, поторапливайся, — отвечал Штудиер, — мы и так уже припозднились.
Гюльднер вылез из ямы, не доходя до Лесного острова, они сели в лежащую на берегу лодку и на веслах пошли к Коноверскому острову.
А барсук Фридолин спал.
Прошло довольно много времени, почти два часа, прежде чем на дороге появился еще кто-то. Это был француз, который вел на веревке корову фройляйн Шрёдер, или тети Минны, как ее называла вся деревня. Он привел корову на люпиновое поле тети Минны, граничившее с лугом Шёнфельдов, — заяц уже исчез, — привязал ее и пошел назад, в деревню.
А барсук Фридолин спал.
Долгое время ничего не происходило. Солнце поднималось все выше, воздух становился теплее, бабочки перелетали с цветка на цветок, птицы щебетали в ветвях, взлетали, клевали зернышко-другое и вновь заводили свою песню уже на других ветвях. На озере то и дело выпрыгивала из воды рыба и тут же вновь с плеском исчезала в воде. Корова ела люпин и тихонько мычала.
А переутомившийся, обожравшийся барсук мирно спал.
Но тут на дороге из деревни показались трое. В середине шагал папа Дитцен, справа от него шла его примерная дочка Мушка, а слева — светлокудрый Ахим. Мушка несла в руке плетеную корзину, пока еще пустую. Поднявшись на холм, папа и Мушка взяли с двух сторон Ахима за руки, побежали бегом, и на счет «раз, два, три!» он поджимал ноги так, что несколько метров словно летел по воздуху. При этом все трое смеялись, очень довольные. Спустившись таким манером с холма, они начали подниматься на песчаную гору, но папа и Мушка остановились перевести дух, им стало очень жарко, пока они таскали и пускали в полет Ахима. Однако малыш, чтобы показать, что он ни капельки не устал, быстро, бегом, взбирался на гору. Вдруг он заметил яму, остановился на краю и завопил умоляюще:
— Я хочу прыгать, папа! Ну пожалуйста!
Это была излюбленная детская игра — прыгать в песчаную глубину ямы. Но один Ахим еще не решался прыгать, ему надо было держаться с кем-нибудь за руки.
— Погоди! — отвечал отец. — Потом! Сперва побросаем камешки, Ахим!
И они прошли мимо ямы, не нарушив сон барсука Фридолина.
Корова тети Минны подняла голову и замычала, призывая гуляющих. Ей хотелось, чтобы ее привязали в другом месте, а то здесь она лучший люпин уже объела. Но гуляющие не посмели этого сделать, ведь к люпину надо относиться бережно, чтобы его хватило надолго. Они пошли вправо, по маленькому каменистому полю, также принадлежавшему тете Минне, и принялись собирать камни в корзинку.
