Хорст Бастиан - Тайный Союз мстителей
Коротко обсудив еще раз предстоящее нападение, ребята приготовились к выходу. С тех пор как появился Ганс Винтер, прошло всего несколько минут.
— Ты остаешься здесь с Родикой, — приказал Альберт Друге. — Мы скоро вернемся.
Вся ватага бесшумно покинула сарай.
Еще долго после того, как ребята вышли, Друга не мог отделаться от чувства страха.
Подошла Родика, села рядом на ящик и, прищурив глаз, как настоящая бандитка, подмигнула ему.
— Чудной ты какой-то, Друга! Совсем не похож на других ребят.
Друга повернулся и взглянул на нее.
— Только не воображай, пожалуйста! — рассмеявшись, добавила Родика. — Я же не сказала, что ты лучше. — Слова ее звучали искренне, лицо было открытое, словно лесная полянка, залитая солнцем.
Друга конфузливо рассматривал свои руки.
— Не очень-то ты разговорчивый, — снова заговорила она. — Или ты умеешь отвечать, только когда тебя спрашивают?
Друга неопределенно пожал плечами.
Значит, и тогда молчишь? — отметила она и, встав, со злостью подбросила дров в печку.
Друга исподтишка наблюдал за ней. А Родика даже не хорошенькая, она настоящая красавица! Глаза переливаются, как ракушки, и разрез такой же. На брата очень похожа, только нет в ней ничего мрачного. От уголков рта к ямочкам на розовых щеках тянутся маленькие морщинки. Это и придает ей такой добрый и вместе задорный вид. И все движения такие милые. Голову она всегда закидывает назад, и всегда такая гордая, независимая. Все делает так естественно, просто, и вообще в ней много мальчишеского. Вечно дерется с кем-нибудь, всегда за справедливость; целыми днями гоняет в футбол — и нападающим, и в полузащите, и вратарем. И так здорово у нее получается! А то начнет рассказывать, как она кому-то дала по кумполу…
Но вот мысли Други вновь вернулись к ребятам, к их затее.
— Зачем они это делают? — неожиданно спросил он.
— Чего, чего? О ком ты?
— Ну, о тех, что ушли… И о тебе тоже…
Она все еще не понимала.
— Ну, с Лолиесом, — тихо пояснил он.
— А, вон ты про что! — Родика снова подсела к Друге. — Ты, может, в лягавые захотел?
— А ты правда так думаешь?
— Нет.
На этом разговор оборвался. Оба молчали. Печка отбрасывала красный отсвет на их лица, и они были сейчас похожи на заговорщиков. Паутина, которой были затянуты все углы, дрожала при малейшем движении воздуха.
— Иногда я тоже думаю, что мы преступники. — Слова Родики прозвучали как признание.
— А ты считаешь, что вы не преступники?
— Нет, не преступники! — сказала она, принимаясь грызть ногти.
На этот раз молчание затянулось. Прошло несколько тягостных минут. Наконец она снова заговорила, опустив глаза, как будто слова ее были предназначены ей самой, а не Друге.
— Люди говорят, что наша мама ведьма. Она и похожа. И все равно она не ведьма. Все это хорошо знают. И все-таки говорят, что ведьма. Пойми их! Если бы я поняла, может быть, легче стало бы. — В ее голосе звучало разочарование, не злость. — Этот Лолиес самый страшный гад из всех. И в то, что мама ведьма, он наверняка не верит. Но, когда он проезжает мимо нашего дома и на улице кто-нибудь есть, он обязательно сплюнет через плечо и погонит лошадей. И подло так ухмыльнется. Для него мы не люди. Да и что мы можем-то? Мы же бедные! И все равно, мы к нему клянчить не пойдем. Может, он от этого и злится. Мы с Альбертом еще маленькие были, когда он всю нашу семью ославил. С нами и дети никогда не играли, говорили, будто у нас клопы. Вот мы и бегали всегда одни — Альберт и я. Бывало и ревели. Одни раз Альберт до того разозлился, что взял да и отлупил ребят, пятерых сразу. А я их таскала за волосы. С тех пор мы всегда так делали. И тех, кто постарше, тоже лупили почем зря. Тихонькие они все стали, и даже подлизывались к нам.
Мы-то, конечно, на эту удочку не попались, только кулаками с ними и разговаривали. Лучше от этого не стало, но хоть больше не кричат нам вслед, не дразнят. Только между собой говорят. А подойдешь — сразу на другое перескакивают и переглядываются. Мы-то знаем, о чем они говорили, но ничего не поделаешь — при нас молчат. А это еще хуже… — Вздохнув, она закончила: — Не знаю, правильно мы теперь решили с Лолиесом или нет, но он это заслужил.
Они избегали встречаться взглядами. Друга встал, чтобы размять ноги. Слова Родики подействовали на него. Ему хотелось сказать ей что-нибудь хорошее, но ничего подходящего не приходило в голову.
— А тепло здесь, — проговорил он наконец, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Должно быть, Родика восприняла это как поощрение и снова подбросила несколько поленьев в печь. Теперь, когда она стояла к нему спиной, Друге было легче говорить.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — признался он. — А остальные, почему они участвуют?
Обернувшись, Родика внимательно посмотрела на него.
— Ты у нас ведь тоже вроде беженец, да? — спросила она вдруг.
— Да, — ответил он, — но вы-то не все беженцы.
— Нет, не все. Но когда ты бедный — это уже все равно. — Она грустно улыбнулась.
— А почему вы считаетесь бедняками, Родика? У вас же свое хозяйство? — спросил Друга и тут же пожалел об этом.
Она как-то горько рассмеялась. И в этом смехе прозвучал упрек, обращенный не к кому-нибудь определенному, а ко всем.
— А ты спроси у кого угодно, возьмет ли он наше хозяйство? Задаром, конечно. На тебя как на идиота посмотрят. Такое хозяйство никому не нужно. Песок один, и рядом лес — ничего там не растет. Поэтому у нас и мать такая стала. Уж она-то работала-работала, жилы из себя тянула, а расти все равно ничего не росло. Вот она взяла да и бросила. Теперь все в запустение пришло. Отец ругается с ней, а ей хоть бы что. Ей, видишь ли, веселее, когда у нас ничего нет. И что ее люди ведьмой ругают, ей тоже по душе. Даже еще нарочно из себя ведьму разыгрывает. Может, это она им мстит? Отцу одному с хозяйством не управиться, даже если мы с Альбертом ему помогаем. Слабый он у нас очень, а мы в школу должны ходить каждый день. После-то я ведь в город уеду, когда школу кончу. И Альберт уедет.
Друге казалось, что они с Родикой старые друзья. И потому последние слова причинили ему боль. Неужели им придется так скоро расстаться?
— Я бы никуда не уехал, — сказал он не без задней мысли.
— Нет, мы уедем в город! — упорствовала она.
— А вам разве в деревне не нравится? — спросил он грустно.
— Конечно, нравится. Особенно Альберту. Но какие же это крестьяне, у которых нет хорошей земли! И чего стараться, когда все равно нет никакого прока. Лучше сразу в город уйти.
— А вдруг вам хорошую землю дадут, когда вы с Альбертом школу кончите? — спросил Друга с надеждой, вспомнив о том, что он слышал от Шульце.
Тот ведь хотел объединить все земли, как в России, чтобы вся хорошая и вся плохая земля принадлежала всем крестьянам. Пусть этот Шульце старается, чтобы поскорей так было! Может, тогда Альберт и Родика не уедут из Бецова?
Словно угадав его мысли, Родика спросила:
— Ты это про Шульце подумал?
Друга кивнул.
— А ты считаешь это правильно, то, что он хочет?
— Не знаю я… Может быть…
Родика нахмурилась.
— Послушай, Друга, ты же только что говорил: «Вдруг вам хорошую землю дадут». Значит, хотел, чтобы так было, как говорит Шульце. А теперь не знаешь, правильно или неправильно.
— Видишь ли… Дело в том… Мне просто не хотелось, чтобы вы уезжали отсюда. — Друга страшно смутился: а что если Родика опять рассмеется?
Но она только долго и пристально посмотрела на него. Потом подошла совсем близко и сказала:
— А ты парень ничего! — Она улыбнулась, а он покраснел до ушей и не знал, куда глаза девать. — Это тебе куда больше идет, чем когда ты бледный, — отметила она трезво и без всякой видимой связи добавила: — Должно быть, ты ешь слишком мало, вот в чем дело.
Теперь уже рассмеялся Друга, а за ним и Родика. Уж очень у нее смешно насчет еды получилось. Мать ему это тоже всегда говорит. Наверное, все женщины одинаковы — вечно тебя опекают. И молодые и старые.
— А ты что, за кухарку у них? — спросил Друга немного погодя.
— Обалдел, что ли? — Родика не на шутку обиделась.
— Ну, ребята… Понимаешь… Они ж тебя не взяли с собой, — пробормотал он.
Это потому, что моя очередь топить, а не потому, что я у них «за кухарку». Тоже придумал!
— Тогда прости, пожалуйста! — попросил он довольно неловко.
— Так и быть, прощаю, — серьезно ответила Родика. Она подошла к двери, отодвинула засов и выглянула в темноту. — Пора бы им уже вернуться, — заметила она озабоченно и закрыла дверь. — Только бы этот Вольфганг опять чего-нибудь не напутал.
Друга взглянул на нее вопросительно.
— Понимаешь, несамостоятельный он какой-то. Хоть и надежный, а несамостоятельный. Ему всегда надо объяснять все в точности, а то потом горя не оберешься, если что-нибудь забудешь.
