Виктор Московкин - Человек хотел добра
Валерка шел в школу. Мартовский утренник подернул лужи тонкой коркой льда, а там, где вчера была грязь, образовались мерзлые бугорки, и дорога стала шершавой, как огромный сапожный рашпиль.
Школа была недалеко. Вскоре мальчик остановился перед большим четырехэтажным зданием с огромными окнами и тяжелыми дверями. По обеим сторонам дверей высились железные столбы, а на самом верху — старинные шестигранные фонари с обыкновенными электрическими лампочками.
На стене висела мраморная доска. На ней было написано, что здесь до революции собирались рабочие-забастовщики. Отсюда они ходили однажды к фабриканту с требованием увеличить заработную плату, а их встретили солдаты и стали стрелять.
«Ух ты! Вот где учиться буду!» — Валерка с уважением посмотрел на доску, открыл дверь и сразу был оглушен громким криком:
— Валерка! Куда же ты вчера делся? Я искал, искал, думал, ты на старую квартиру побег. Пойдем скорее.
Конечно, это был Ромка. У входа он специально поджидал новичка.
Мальчики прошли в конец коридора и очутились в классе, выходящем окнами в пришкольный парк. Ученики сразу с интересом уставились на Валерку.
— Это новичок, — охотно сообщил Ромка. — Его зовут Валеркой, фамилия — Неудачин. Отец у него на фабрике мастером работает. Он Рыжика за уши отодрал. Не отец, а Валерка. А Федькина мать пришла к Валеркиному отцу и сказала: «Сынок-то у тебя, Алексей Николаевич, зимогором растет, ни дна бы ему ни покрышки. Налетел, — говорит, — на моего Федьку и давай за уши трепать. Ужас какой! Если, — говорит, — не выдерешь сынка, жаловаться буду». А отец вовсе не испугался. «Иди, — говорит, — тетка Марья, домой, без тебя разберемся». Она тогда пошла домой и со зла Федьку выдрала. Такие дела.
Федька, который тоже был в классе, заметил:
— А тебя не драли? Еще как драли.
Но Ромка не обратил на это никакого внимания. Сообщив все, что знал о Валерке, он шепнул ему:
— Кланяйся.
— Зачем? — спросил Валерка.
— Так надо. — И Ромка помог ему нагнуть голову.
Ребята удивленно переглянулись, а потом рассмеялись. Рыжик даже взвизгнул.
— Еще нагнись! — закричал он, хохоча вместе со своим соседом, широкоплечим и темноволосым увальнем с большой головой.
И сосед кричал тонким голосом:
— Еще!
И только маленькая девочка с задней парты была серьезна. Она встала и поклонилась покрасневшему и злому Валерке. В классе стало еще веселее.
Ромка взял Валерку за плечо и усадил рядом с собой.
— Еще! — визжал сосед Рыжика. — Нагнись, еще!
И он громко забарабанил пальцами по парте.
— Кто это? — робко спросил Валерка.
— Это Диамат Песочкин, — шепнул в ответ Ромка.
— Здоровый! Он, наверно, по два года в каждом классе сидит.
— Все время переходит. Отец ему помогает. Отец у него все науки знает.
Маленькая девочка с задней парты не мигая смотрела на Валерку большими, будто удивленными глазами. Рот ее был полуоткрыт. Казалось, она что-то хотела сказать и не решалась. Валерка украдкой поглядывал на нее.
В это время в класс вошла учительница. Шум сразу стих.
— Новенький? — спросила она.
— Новенький, — быстро ответил Ромка. — Он у нас в доме живет…
— Я спрашиваю не тебя, Белосельцев.
Она стала проверять домашние задания по русскому языку. Валерка смотрел на нее и думал, что она мало похожа на учительницу: совсем молодая и волосы короткие, как у той девочки с задней парты. «Варвара Алексеевна, — думал он о своей старой учительнице, — не такая. Посмотрит — сразу присмиреешь».
Он старался привыкнуть к незнакомому голосу и напряженно вслушивался. Но скоро ему это надоело.
Урок тянулся долго. Потом была география. Учительница сказала:
— Сейчас Песочкин скажет, какие он знает реки в Советском Союзе.
Диамат грузно поднялся и начал тоненьким голосом:
— Реки… я знаю, например, большую… реку…
— Реку, — поправила учительница.
— Ну да, реку, — согласился Диамат и замолчал.
— Дальше, — нетерпеливо сказала учительница.
Диамат вздохнул, незаметно толкнул ногой Рыжика.
— Волга, — подсказал Рыжик.
— Ну да, Волга… Все реки стекают с гор и… куда-нибудь впадают… Например…
Но примера Диамат так и не привел.
Потом отвечал Ромка, который бойко перечислил все реки и даже упомянул пошехонскую Согожу, на которой он как-то с отцом ловил рыбу.
— Хорошо, — одобрила учительница.
Тогда Ромка завертелся по сторонам, как будто сел на перевернутую крышку чайника и не мог принять устойчивое положение. Он был очень доволен своим ответом.
Потом он достал, из кармана катушку с резинкой, надетой на стерженек, показал Валерке.
— Что лучше: шестеренки от будильника или эта штука? Василий Самарин сделал, он много всякого делает. Эту катушку я у него выменять хочу на шестеренки. Вот только думаю: стоит менять или нет. Горохом здорово стреляет.
— Дай посмотрю, — загорелся Валерка. — Дай!
Рассмотрев катушку, он догадался, что если оттянуть стерженек, и в отверстие засунуть горошину или маленький камешек, то можно стрелять и довольно метко.
— Ну, дай же!
— Только не вздумай стрелять, — предупредил Ромка. — На перемене постреляем, а после уроков пойдем по воробьям бить. Я каждый день стреляю, только еще ни одного не убил.
Увидев, что Валерка оттянул стерженек, Ромка испуганно схватил его за руку. Резина выскользнула, и сухая горошина звонко щелкнула в окно.
Уж очень быстро все произошло. Валерка поспешно сунул катушку в парту и стал смотреть в учебник. Ромка с сердитым сопеньем начал писать в тетради, позабыв обмакнуть перо в чернила.
Учительница подняла глаза, окинула класс пристальным взглядом.
— Кто кинул?
Все молчали. Только было слышно, как скрипит в тетради Ромкино перо. Прошло еще несколько секунд тягостного молчания, затем раздался чей-то неуверенный голос:
— Сознавайтесь, ничего не будет.
— Я подожду, — сказала учительница и стала листать классный журнал.
— Ну, сознавайтесь, из-за вас урок срывается, — неслось со всех сторон, словно и в самом деле все были огорчены тем, что урок прервался.
— Ты хочешь, Федя, что-то сказать?
Рыжик встал. На его лице непонятная улыбка.
— Это Бука, — отчетливо проговорил он.
Весь класс разом повернулся к девочке с задней парты. Она смутилась от неожиданности и опустила глаза. Лицо ее залилось густым румянцем.
— Елена Григорьевна, — продолжал Рыжик. — Это она кинула, у нее привычка кидаться.
У Валерки задрожали кончики губ. Он сидел съежившись, боясь пошевелиться.
— У Борисовой есть имя, — сухо сказала Елена Григорьевна. — Садись, Сыроегин. Кто кинул, тот должен встать и сказать об этом сам.
— Она кинула, — упорствовал Рыжик.
— Маруся, это ты сделала?
Девочка медленно поднялась, в классе стало еще тише. Ждали, что скажет Маруся. Ромка смотрел на Валерку так, как смотрят на человека, когда испытывают желание дать ему хорошего подзатыльника.
— Ну, чего ты? — не вытерпел Валерка. — Знаю… сам знаю. — Он нерешительно приподнялся и срывающимся голосом тихо проговорил:
— Это я… кинул… нечаянно.
Ему было не по себе. Теперь все разглядывали его, кто с любопытством, кто с насмешкой. Щеки у мальчика горели, пальцы теребили пуговицу на пиджаке. Пуговица отлетела и со стуком закатилась под парту. Валерка пополз было за ней.
— Сядь на место, — сказала учительница.
Больше она не обращала на него внимания. Валерка решил, что разговор состоится после уроков.
В перемену к нему подскочил Федька и, прыгая на одной ноге, запел:
— Попался! Попался! — Потом добавил: — Я знал, что это ты кинул, только не хотел про тебя говорить. Пусть уж Бука, на нее все говорят.
Диамат Песочкин дал Федьке щелчка и сказал:
— Врешь ведь, не знал ты, что новичок бросил. А то сразу бы съябедничал. Здорово ты, — похвалил он Валерку.
— Я не нарочно.
— Говори, «не нарочно!» — не поверил Диамат. Пришлось ему показать катушку и объяснить, как все произошло. Диамат разохотился:
— Меняем! А? На оловянный пугач меняем. Совсем хороший пугач, только без курка.
Но тут появился Ромка, отобрал у Валерки катушку, а Диамату сказал:
— Знаем твой пугач.
— Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь? — вскинулся Диамат, подступая к Ромке. Они стали спорить и про Валерку забыли. Он встал к окну.
Валерка не слышал, как к нему подошла девочка с задней парты. Касаясь теплыми губами его уха, она сказала:
— Зачем вы сознались? Пусть бы думали, что это я. У Валерки от этих слов как-то сразу потеплело на сердце, захотелось подпрыгнуть или пробежаться сломя голову, но он взял себя в руки и скороговоркой сказал:
— Ждите больше — всякий раз обойдемся и без вас. И гордо отошел. Он считал, что поступил так, как поступают настоящие мужчины.
