Кейт Уигглин - Ребекка с фермы Солнечный Ручей
В один из теплых летних дней жажда Ребекки превзошла все границы приличия. Когда она в третий раз попросила позволения утолить ее из общественного источника, мисс Дирборн кивнула в знак согласия, но при этом недовольно подняла брови. Напившись, Ребекка положила ковш на место, и тогда Маятник быстро поднял руку. Мисс Дирборн снова утомленно кивнула.
— Что это с тобой сегодня, Ребекка? — спросила она.
— Я ела соленую макрель на завтрак, — ответила Ребекка.
В этом ответе не было ничего смешного, он был простой констатацией факта, но по школе пронеслось неудержимое веселье. Мисс Дирборн не шутила сама и не любила чужих шуток. Лицо ее вспыхнуло.
— Я считаю, Ребекка, что тебе следует постоять пять минут у ведра. Возможно, это позволит тебе справиться со своей жаждой.
Сердце Ребекки дрогнуло: стоять в углу у ведра с водой под взглядами всех учеников! У нее вырвался гневный жест несогласия. Она сделала шаг к своему месту, но ее остановило распоряжение мисс Дирборн, сделанное более твердым, чем прежде, тоном:
— Встань у ведра, Ребекка! А ты, Сэмюел? Сколько раз сегодня ты просил воды?
— Это ч-ч-четвертый.
— Не трогай ковш, пожалуйста. Вся школа сегодня только тем и занимается, что пьет; на учебу совсем не остается времени. Я полагаю, ты тоже ел что-нибудь соленое на завтрак, Сэмюел? — язвительно поинтересовалась мисс Дирборн.
— Я ел м-м-макрель, к-к-как и Реб-б-б-бекка. (Неудержимое хихиканье всей школы.)
— Я так и думала. Встань с другой стороны от ведра, Сэмюел.
Ребекка низко склонила голову: ее душили стыд и гнев. Жизнь казалась невыносимо мрачной. Наказание само по себе было неприятным, но быть наказанной в паре с Маятником Симпсоном оказалось выше человеческого терпения.
Последним уроком в этот день было пение, и Минни Липучка, заслужившая свое прозвище тем, что вечно совала нос в чужие дела, пожелала спеть «У реки». Выбор был сделан из злых побуждений, и казалось, что песня имеет какую-то тонкую тайную связь как с ситуацией, так и с развитием событий в целом. Во всяком случае, явно была какая-то необычная причина для энергии и напора, с какими ученики снова и снова выкрикивали хоровое приветствие:
Соберемся все мы у реки,
У реки, у реки!
Мисс Дирборн украдкой бросила взгляд на опущенную голову Ребекки и испугалась. Лицо девочки было белым, лишь на щеках горели два красных пятна. На ресницах висели слезы, дыхание было быстрым, а рука, сжимавшая носовой платок, дрожала, как осиновый лист.
— Можешь идти на место, Ребекка, — сказала мисс Дирборн, когда отзвучала первая песня. — Сэмюел, оставайся, где стоишь, до конца занятий. И позвольте мне сказать вам всем, что я велела Ребекке стоять у ведра только для того, чтобы отучить вас от бездумной привычки непрестанно пить, которая есть не что иное, как желание пройтись туда и сюда по классу. Сегодня каждый раз, когда Ребекка просила пить, вся школа, один за другим, отправлялась к ведру. Она действительно страдает от жажды, и мне кажется, что я должна была наказать вас за то, что вы подражали ей, а не ее за то, что она оказалась образцом для подражания. Элис, что мы споем теперь?
— «Дубовую бадью».
— Что-нибудь другое, пожалуйста. Переменим тему. «Звездное знамя», если хочешь, или еще что-нибудь.
Ребекка села на свое место и вынула из парты песенник. Открыто прозвучавшие объяснения мисс Дирборн отчасти сняли тяжесть с сердца девочки и помогли ей подняться в собственных глазах.
Под прикрытием общей раскованности, всегда отличавшей уроки пения, в ее храме начали появляться приношения, свидетельствовавшие о почтительном сочувствии. Ливинг Перкинс, который не умел петь и которого попросили нарисовать на доске карту штата Мэн, проходя мимо Ребекки, бросил ей на колени кусочек кленового сахара. Элис Робинсон прокатила по полу ногой к парте Ребекки совершенно новый грифель для дощечки, а Эмма-Джейн, соседка Ребекки по парте, соорудила маленький холмик из бумажных шариков с вывеской «Пули, сама знаешь для кого».
В целом существование стало заметно веселее, и когда Ребекка осталась наедине с учительницей на свой обычный урок грамматики, она в отличие от мисс Дирборн уже почти полностью вернула себе самообладание.
Звук шагов последнего уходящего ученика эхом отдался в передней; брошенный назад полный раскаяния взгляд Маятника был с вызовом встречен другим, полным холодного презрения.
— Ребекка, боюсь, я наказала тебя сильнее, чем хотела, — сказала мисс Дирборн, которой самой было только восемнадцать, и за то недолгое время, что она преподавала в сельской школе, ей никогда не приходилось сталкиваться с таким ребенком, как Ребекка.
— Я не пропустила ни одного вашего вопроса за весь этот день и ни с кем не шепталась, — дрожащим голосом заявила преступница. — И я думаю, что не следовало позорить меня только за то, что я пила.
— Ты подтолкнула других — во всяком случае, казалось, что это ты начала. Что ты ни делаешь — смеешься, пропускаешь мимо ушей мои вопросы, пишешь записки, просишь позволения попить или выйти из класса, — все они делают то же самое. Этому нужно было положить конец.
— Сэм Симпсон — подражала! — вспыхнула Ребекка. — Я была бы не против стоять в углу — то есть не так, чтобы очень против, — но стоять рядом с ним было невыносимо.
— Я увидела, что тебе тяжело, и поэтому велела тебе сесть на место, а его оставила в углу. Помни, что ты новенькая и все обращают большое внимание на то, что ты делаешь. Так что будь осторожна… А теперь давай займемся грамматикой. Проспрягай в сослагательном наклонении глагол мочь.
— Я мог бы, я могла бы, ты мог бы, ты могла бы, он мог бы, она могла бы, оно могло бы, мы могли бы, вы могли бы, они могли бы.
— Приведи пример.
— Он мог бы быть рад, она могла бы быть рада, оно могло бы быть радо…
— Он или она могли бы быть рады, но может ли «оно» быть радо? — спросила мисс Дирборн, которая очень любила вдаваться в чрезмерные тонкости.
— Почему нет? — удивилась Ребекка. — Разве мы не можем сказать о котенке: «Животное могло бы быть радо, если бы знало, что его не утопят»?
— Да-а, — согласилась мисс Дирборн нерешительно: она никогда не чувствовала себя уверенно под огнем вопросов Ребекки. — Но хотя мы говорим о котенке «животное», а о ребенке «дитя», на самом деле они женского или мужского рода.
Ребекка задумалась, а затем спросила:
— Дерево среднего рода?
— Да, конечно.
— Ну так разве мы не можем сказать: «Дерево могло бы быть радо дождю, но на нем были слабые маленькие бутоны, и оно боялось, что ливень может их повредить; поэтому дерево немного боялось, вместо того чтобы по-настоящему радоваться»?
Мисс Дирборн была озадачена.
— Но, Ребекка, на самом деле дерево не может радоваться или бояться.
— Точно мы этого не знаем, — ответила девочка, — но я думаю, что все-таки может. Что еще надо проспрягать?
— Возьмем для примера фразу «если бы я знал».
— Если бы я знал, если бы ты знал, если бы он знал… О, какое печальное спряжение! — сказала Ребекка чуть дрогнувшим голосом. — Ничего, кроме «если бы, если бы, если бы»! И от этого чувствуешь, что если бы только я, ты и он знали, все могло бы быть гораздо лучше!
Такое никогда прежде не приходило в голову мисс Дирборн, но, подумав, она поверила, что сослагательное наклонение «печальное», а «если» — довольно унылое слово.
— Приведи другие примеры употребления сослагательного наклонения, Ребекка, и этого будет достаточно на сегодня, — сказала она.
— Если бы я не любила макрель, я не хотела бы пить, — закрыв грамматику, сказала Ребекка с ясной улыбкой. — Если бы вы любили меня по-настоящему, вы не поставили бы меня в угол. Если бы Сэмюел не был таким противным, он не поплелся бы за мной к ведру.
— А если бы Ребекка стремилась соблюдать школьные правила, она справилась бы со своей жаждой, — заключила мисс Дирборн, поцеловав девочку, и они расстались друзьями.
Глава 6 Свет во тьме
Были в маленьком школьном здании на холме как моменты торжества, так и сцены страдания, но главное, что учеба, книги, новые знакомства — все это интересовало Ребекку и помогало всегда быть занятой, иначе жизнь оказалась бы слишком тягостной для нее в это первое лето ее пребывания в Риверборо. Она старалась проникнуться расположением к тете Миранде (мысль о том, чтобы полюбить ее, была отброшена в минуту встречи), но потерпела позорную неудачу. Существо несовершенное и пылкое, без всякого стремления стать ангелом, она тем не менее обладала чувством долга и хотела быть хорошей — порядочной и заслуживающей уважения. Каждый раз, когда ей случалось опуститься ниже этого установленного для себя уровня, она была несчастна. Ей не хотелось жить под кровом тетки, есть хлеб, носить одежду, учиться по книжкам, зная, что все это обеспечила ей тетка, и при этом все время испытывать к ней такую глубокую неприязнь. Она безотчетно чувствовала, что это дурно и низко, и каждый раз, когда чувство раскаяния овладевало ею с новой силой, она делала очередную отчаянную попытку угодить своей суровой и привередливой родственнице. Но как могла она добиться успеха, если никогда не чувствовала себя свободно и естественно в присутствии тети Миранды? Испытующий взгляд, резкий голос, жесткие узловатые пальцы, тонкие прямые губы, фальшивая челка из искусственных волос, бросающийся в глаза пробор, который, казалось, был прошит толстой льняной ниткой на черной сетке, — не было ничего, что могло бы оказаться привлекательным для Ребекки. Встречаются порой ограниченные, лишенные воображения, деспотичные старые люди, которые как будто толкают детей на озорство и вызывают проявление самых худших черт характера. Мисс Миранде, живи она во многолюдном соседстве, дергали бы дверной колокольчик, завязывали веревкой ворота, забрасывали грязью дорожки в саду. Маленькие близнецы Симпсоны до того боялись ее, что не решались подойти к боковым дверям кирпичного дома, даже когда мисс Джейн протягивала им имбирные пряники.
