Чезар Петреску - Фрам — полярный медведь
Возле одной из таких полыней медведица прижала детеныша лапой, чтобы он сидел смирно, и медвежонок послушно вдавился в снег. Она тоже легла, скрытая торосом.
Ждать пришлось долго.
Наконец у края полыньи показалась блестящая круглая голова и зацепилась за лед клыками. Голова осмотрелась — не грозит ли опасность? Потом из воды поднялось туловище, опираясь на короткие обрубки, не то ноги, не то крылья, — ласты. Зверь выбрался на лед и разлегся на солнышке. За ним последовал второй, потом третий, четвертый…
Вскарабкавшись на лед, они выискивали себе место, ложились и засыпали.
Медведица крадучись обошла их, отрезав им путь к отступлению, к воде, и, дождавшись подходящего момента, бросилась на крайнего моржа. Ух, как заколотилось у медвежонка сердце!..
Медведица вцепилась моржу в голову. Медвежонок услышал, как у него хрустнули кости, увидел, как морское чудовище задергалось в предсмертных судорогах. Остальные с испуганным ревом сползли в воду и ушли вглубь.
Когда добыча перестала подавать признаки жизни, медведица негромким урчанием подозвала к себе медвежонка. Тот опасливо подошел, делая два шага вперед и шаг назад. Он еще никогда не видел смерти и не знал, что мертвый зверь не опасен. Распоров моржу брюхо когтями, медведица принялась есть теплое мясо и запивать его горячей кровью, урчанием приглашая медвежонка попробовать.
Он попробовал, но вначале не нашел в моржовом мясе особого вкуса. Оно показалось ему чересчур жирным. И запах у него был противный. Есть мясо он научился позднее, когда этот запах стал возбуждать у него голод.
Но к охоте пристрастился сразу…
Они поплыли дальше, переходя с одной льдины на другую. Завидев греющегося на солнце моржа или целое моржовое стадо, медвежонок вцеплялся зубами в шкуру матери — сигнализировал. Медведица отталкивала его лапой: сиди, мол, смирно, не дело глупого детеныша учить мать охотиться! Она никогда не делала оплошностей, никогда не упускала добычу.
Но охотилась она только тогда, когда ее одолевал голод. Когда она убивала моржа, они надолго прерывали свое путешествие, отсыпались, обследовали окрестности, всегда возвращаясь к остаткам добычи, пока не обгладывали последней косточки. Все это время десятки моржей могли спокойно вылезать на лед: сытая медведица даже не поворачивала головы, чтобы на них посмотреть.
Однажды их плавучий остров уперся в высокий, скалистый берег. Берег тянулся, сколько хватал глаз, — ледяные глыбы вперемешку со скалами.
Медведица обрадовалась: видно, не подозревала, что ее ждет здесь погибель. Она весело вскарабкалась по обледенелой скалистой круче.
Наверху расстилалось плоскогорье, прорезанное неширокими распадками. Медвежонок очень удивился, впервые увидев в них бархатный мох, зеленые лужайки и нечто уже вовсе непонятное: лужицы крови.
Он было сунулся их лизать, но тут же испуганно отпрянул. Это была не кровь. Это были цветы. Цветы полярного мака.
Медведица принялась рыться во мху мордой — искать какие-то коренья. Она урчала от удовольствия и звала к себе детеныша — пусть он тоже полакомится. Очевидно, моржовое мясо и жир ей приелись. Ее организм требовал чего-то более свежего и ароматного.
Дальше они шли уже гораздо медленнее и осторожнее.
На снегу виднелись странные следы. Следы неведомых зверей, следы птиц.
Следы эти терялись в распадках, где снег уже стаял, зеленела чахлая травка и цвели цветы. Медведица не отпускала от себя медвежонка и часто нюхала воздух. Влажный ветер приносил чуждые ей запахи. Почуяв их, она быстро убегала, то и дело оборачиваясь, и пряталась за скалы или вздыбленные льдины.
Именно тут медвежонок впервые услышал собачий лай.
Когда до его слуха донесся этот новый для него звук, он замер на месте, с поднятой лапой.
Медведица тотчас подошла к нему, готовая защитить его от невидимой опасности, медленно поднялась на задние лапы и навострила уши, вращая глазами и широко раздувая ноздри.
Но лай отдалился. Он слышался теперь все слабее и слабее, пока вовсе не смолк.
Несколько минут они ждали не двигаясь. Потом медведица стала поворачиваться на задних лапах, как на крутящемся стуле, принюхиваясь к ветру. Лай не возобновился, но ветер продолжал приносить странный, незнакомый кислый запах. Это был запах людей и собак, неизвестный не только медвежонку, но и медведице.
Коротким урчанием она подала ему знак: надо сейчас же уходить. Оставаться тут было небезопасно. В неприятном запахе и лае неведомого животного таилась угроза.
Они поспешили к берегу, но ледяные острова успели тем временем отделиться от скал. Их унесло океанским течением. Впереди простиралась безбрежная зеленая пучина, в рябой поверхности которой солнце отражалось, как в миллионах чешуек. Лишь далеко-далеко, там, где небо встречается с океаном, маячили плавучие ледяные горы.
Медведица поняла, что она и ее детеныш — пленники острова. Острова, где слышен лай неизвестных животных, где ветер приносит чужой, кислый и противный запах, который отравляет чистый, как родниковая вода, воздух.
Она принялась лизать мордочку медвежонка с удвоенной нежностью, словно знала, что скоро потеряет его, словно предчувствовала свою гибель.
Но несмысленыш-медвежонок стал беззаботно играть и резвиться.
Солнце стояло высоко среди неба. Лучи его преломлялись во льдах. В соседнем распадке стиснутая со всех сторон льдом и снегом зеленела полоска мха, росла травка и алели цветы.
Катаясь по мягкому мху, медвежонок срывал зубами чахлые полярные маки.
VI. ЧЕЛОВЕК, СОБАКА И РУЖЬЕ
В ледяных пустынях, где она родилась и прожила всю жизнь, белая медведица ни разу еще не видела человека.
Она даже не подозревала, что на свете есть такое странное существо.
Она никогда еще не слышала ни собачьего лая, ни ружейного выстрела.
Запахи человека, собаки и пороха были ей неизвестны. Она не знала, что этих трех заклятых врагов диких зверей связывала неразрывная дружба: человек, собака и ружье никогда не отказывались от добычи, когда ее могла достать пуля.
Медведица даже не боялась тоненькой стальной трубки, где в свинцовой пуле притаилась смерть.
Слишком уж далеко от охотников и ружей протекала до сих пор ее жизнь в этой самой нехоженой части земного шара.
Пустынность этого края вечных льдов и снегов защищена лютыми морозами и метелями. Защищена полугодовой ночью и глубоким зеленым океаном.
В те месяцы, когда солнце стояло среди неба, по безбрежным водным просторам на юг проплывали, как таинственные галеры без парусов, без руля и без гребцов, ледяные горы — айсберги.
Потом наступали долгие месяцы полярной ночи, и бескрайние просторы океана превращались в ледяную равнину: миллионы квадратных километров лежали под снежным покровом.
Все застывало в белом безмолвии.
Во всех странах, расположенных к югу от этой неприютной пустыни, светит
солнце, реют ласточки, на сочных пастбищах звенят овечьи колокольчики и резвятся ягнята с кисточками в ушах.
Лютые морозы и ужасы полярной ночи обороняют царство белых медведей, отгораживают его от остального мира стеной более надежной, чем самая неприступная крепость.
Туда, за этот рубеж, не проникает ничего из жизни, бьющей ключом южнее, где изумрудным ковром расстилаются весенние пастбища, где благоухает сирень и в небе заливаются жаворонки.
Разве что иногда залетят вместе с теплыми ветрами из далеких стран стаи белых, крикливых птиц.
Птицы машут крыльями с атласным шуршанием.
Они, возможно, видели пароходы, города и порты, церкви с колокольнями и вокзалы, поезда и телефонные провода, арочные мосты и мчащиеся по автострадам автомобили, парки с духовыми оркестрами, сады, полные роз, площади с высокими памятниками и много других чудес, созданных руками человека. Может быть, они знали, что эти же руки изобрели и другие чудеса, беспощадные для диких обитателей лесов, степей и вод. Может быть, они даже слышали выстрелы, знали, что в тонкой стальной трубке их подстерегает непостижимая, удивительная смерть, которая мгновенно настигнет их, лишь только приблизится человек и приложит к плечу ружье.
Но птицы не могли рассказать всего этого медведице и ее детенышу.
Их пронзительные крики нарушали застывшую тишину белой пустыни, вещая что-то на им одним понятном языке.
Потом, когда начинали дуть злые, студеные ветры, предвестники полугодовой ночи, белые птицы собирались станицами и улетали обратно, туда, где весной цветет сирень.
Оставались лишь звери, хранившие верность вечным снегам: песцы, которых не отличишь от сугробов, да зайцы-беляки, которые пускаются наутек от малейшего шороха льдин. А на скалистые берега островов и на кромку хрустальных плавучих льдов карабкалась излюбленная добыча белых медведей: морской теленок — тюлень и морской конь — морж.
