Юлия Кузнецова - Самые прекрасные истории о любви для девочек
Данька тем временем потащил меня к выходу через толпу людей, которая как раз вышла из вагона.
– Быстрее! – крикнул он, обернувшись. – Нам надо догонять!
Глава 9
Синяя сумка
Догонять оказалось совсем не так просто. Мы очень стеснялись друг друга. На улице он выпустил мою руку и принялся что-то насвистывать. И почему-то ускорил шаг. Я попыталась идти с ним в ногу. Его рука была совсем рядом, но при одной мысли, что я могу взять его за руку, я чувствовала, что заливаюсь краской.
На светофоре он притормозил. Я тоже, конечно, застыла, пытаясь отдышаться. Вдруг Данька повернул голову и сказал:
– Смотри!
На балконе дома, торцом стоящего к нам, стояла целая стопка тарелок, а на них спала кошка!
– Надо же, как она туда забралась, – удивилась я.
Вдруг по кошке скользнул солнечный луч, она дёрнула головой, открыла глаза, зевнула и… чихнула! Бам! Все тарелки полетели на землю!
На балкон выскочила рассерженная старушка с тряпкой. Мы с Данькой переглянулись и расхохотались.
– Зелёный! – скомандовал он и снова взял меня за руку.
В ЦДХ меня ждал сюрприз. Данька сдал свою куртку, синюю сумку и моё пальто, но тут у него зазвонил телефон, и он, прижав трубку к уху, кивнул мне, мол, дождись номерка, и отошёл. Гардеробщица вынесла мне два.
– Это, – сказала она, – ваш, а этот – вашего жениха.
– Он мне не жених, – фыркнула я.
– Это ваше дело, – сухо ответила гардеробщица.
Мне очень хотелось пересказать эту историю Даньке и вместе посмеяться, но вдруг я поняла, что стесняюсь. Было в слове «жених» что-то неловкое.
– Ну что, пошли картины смотреть? – спросил он, закончив разговаривать.
– Ага, – с облегчением ответила я.
Однако по дороге я заметила стенд с объявлением о другой выставке.
– Погоди, – тихо сказала я и подошла к стенду.
Владимир Ролов. Я слышала эту фамилию! Я быстро просмотрела его биографию, прикреплённую тут же, на стенде, и нашла нужное мне название. Ижевский дом ветеранов. Да, так и знала…
– Даня… Я хочу в этот зал… Ты не против?
Данька не был против. Мы заскочили на фотовыставку и… я пропала. Бродила-бродила, рассматривала чёрно-белые фотографии, вспоминала. Особенно мне приглянулась одна фотография. На ней миловидный старичок хлебал с улыбкой суп, а справа и слева от него сидели старушки в цветастых платочках, одна в светлом, другая в тёмном, и что-то одновременно говорили. Я не отрывала взгляда от бабульки слева. Мне кажется, что в молодости она была невероятной красавицей, у неё такой лукавый и умный взгляд!
– Смешная фотка, – одобрил Данька, внезапно возникнув за моей спиной.
Затылком я ощутила его тёплое дыхание, по шее побежали мурашки.
– Знаешь, если тебя интересуют старички, то в соседнем зальчике небольшая фотовыставка Ксении Егоровой, написано, что она на телевидении работает. Выставка у неё называется «Мои герои», и там есть несколько фоток из дома-интерната «Ромашково».
– «Ромашково»? – громко переспросила я, раскрыв глаза.
На меня обернулся какой-то бородач и сказал сурово:
– Нельзя ли потише? Вы в общественном месте!
– Дорогой, перестань, – сказала его спутница, блондинка с уложенными на голове косами.
– А чего они расшумелись? – продолжал возмущаться бородач.
– Молодым и влюблённым положено шуметь, – кокетливо заметила блондинка, – особенно такой очаровательной паре!
Данька покраснел! Схватил меня за руку и потащил в зал, где были выставлены фото Егоровой. Но покраснел! Покраснел! Я точно видела!
Впрочем, во втором зале я забыла обо всём. Тут мне и вспоминать не надо было, всё, что я знаю и вижу каждую неделю, было у меня перед глазами.
Просто странно было видеть это на таких красивых чёрно-белых фотографиях. Потому что там в принципе были обычные вещи, ряд кресел перед телевизором, стишок в рамочке на тумбочке одной из старушек, старое, шестидесятых годов, пальто на гвоздике. Я видела эти вещи тысячу раз и не находила в них ничего особенного. Но девушка-фотограф как-то смогла их сфотографировать так, чтобы они казались уникальными, удивительными, заслуживающими того, чтобы ты застыл перед фотографией, задумался о чём-то.
Я и застыла перед фотографией рук. Крепких рук, сплетённых в узел.
– «Руки повара Никитичны», – прочёл Данька, который не отходил от меня ни на шаг.
– Никитичны? – переспросила я. – Так это Полина Никитична Бахтина! Она же бывший повар! Послушай, я её знаю! Знаю!
Я схватила Даньку за руку и зачем-то прижала её к подбородку. Точно жест в стиле Стил, выражающий: «Ах, какое чудо!»
– Откуда? – спросил Данька.
Я вздрогнула, отпустила его руку. Отвернулась. И сказала:
– Как-нибудь расскажу. Но не сейчас. А пойдём на ту выставку, куда ты меня позвал?
Через несколько часов, когда картины уже слились в один пёстрый разноцветный ряд, а в голове приятно гудело, мы вернулись в гардероб за курткой, сумкой и пальто. Там на столбе было зеркало в пол. Когда мы проходили мимо него, я поймала наше отражение. Блондинка была права, мы действительно хорошо смотрелись друг с другом.
– Догнали? – спросил Данька, поймав мой взгляд в зеркале.
Ответить я не успела. Его карман сказал «би-ип», словно его телефону нравилось трезвонить именно в гардеробе. Я протянула гардеробщице номерки. К счастью, это была уже не та, что назвала Даньку моим женихом. Она быстро принесла наши вещи.
Данька тем временем достал телефон, бросил взгляд на экран и сказал:
– Мне надо поговорить. Но тут плохо слышно. Я тебя на улице подожду, на ступеньках.
– Давай, – обрадовалась я.
Мне надо было забежать в одно место, но я так и не придумала ни одной нормальной фразы, чтобы сказать ему об этом без смущения. Да и расчесаться не мешало бы. Волосы, которые я с таким трудом распрямила, опять начинали кудрявиться, а зачем ему видеть меня лохматой?
Данька накинул куртку, взял сумку и вышел.
Я заскочила в «одно место», а потом вернулась к большому зеркалу в холле и привела в порядок волосы. Ну что ж, теперь можно было возвращаться. Интересно, он пригласит меня в кафе?
– Это не моя сумка, – сказали у меня за спиной.
Я глянула в зеркало. Толстый парень лет двадцати, в свитере и джинсах хмуро смотрел на гардеробщицу.
– А чья же? – растерялась она.
– Не знаю, – сердито сказал он, – точно не моя. Верните мою.
– Девушка, – обратилась ко мне гардеробщица, – а это не вашего жениха сумка?
Опять «жениха»? Это что, заговор?!
Подавив негодование, смешанное с потаённой радостью, я глянула на сумку. Синяя с замочками, точно, Данькина. Кивнула и только хотела справедливости ради объяснить, что Данька мне не жених, как гардеробщица, видимо, испуганная суровым видом толстяка, сказала:
– Не волнуйтесь, вашу сумку жених этой девушки забрал, он только что вышел…
– Он мне не… – начала я.
– Где он? – сердито сказал парень. – Где ваш жених?
Мне стало не по себе. Настоящий псих. Тут уже неважно, жених мне Данька или сын… Да хоть бы и внук! Только надо поскорее вернуть её психованному владельцу.
Я выскочила из здания.
– Эй, – позвала я Даньку.
Он не услышал. Ходил туда-сюда возле автобуса «Бампера», торгующего книгами, зажав трубку между плечом и ухом.
– Даня!
Я подошла поближе. Смешно всё-таки. Этот толстяк настоящий псих. Чуть не прирезал бедную гардеробщицу из-за своей сумки. Сейчас разберёмся с этим вопросом, и я расскажу Даньке про то, что его целый день моим мужем называют. Может, пронеслась у меня шальная мысль, он скажет, что не против, чтобы его так называли? Нет, это глупость, но посмеёмся над этим обязательно.
Я протянула руку, чтобы тронуть Даньку за плечо.
– Нет, детка, я с тобой, – сказал он в трубку, – вечером обязательно увидимся.
Я отдёрнула руку.
– Детка, дорогая, ты не так всё поняла! – снова сказал Данька. – Я объясню тебе вечером.
Я отшатнулась. Дошла до скамейки рядом с «Бампером» и медленно опустилась на неё.
Данька закончил говорить и вернулся ко мне. Сел рядом и сказал:
– Красивое у тебя платье.
Но я не отрывала взгляда от витрины автобуса, на которой были выставлены книги. «Свен Нурдквист «Где моя сестра?» – было написано на одной из обложек, но именно сейчас мне отчаянно хотелось увидеть Чернышевского и его книгу «Что делать?».
Глава 10
Лекарство от любви
Как-то мы разобрались с сумкой, как-то добрались до метро, как-то я отказалась от кофе. Не помню – как. Помню, что всю дорогу улыбалась до боли в губах. И ещё я держала под контролем глаза. Я помнила правило, что улыбка выглядит фальшивой, когда губы улыбаются, а глаза нет, поэтому слегка прищуривалась, и даже позволила ему поцеловать себя в щёку. Губы у него были ледяными, а всё, что я ощутила – так это боль, резкую и сильную. Такую, которую чувствуешь на физре, если бежишь-бежишь как сумасшедшая стометровку, а потом резко – стоп. И сердце больно-пребольно – бам! Бам! Так и тут.
