Николай Федоров - Богиня победы
А я сидел и думал: почему моя мама такая красивая и так скучно говорит. А мама у меня действительно красивая. Нет, не потому совсем, что это моя мама. Знаете, как в песенках для малышей: нет на свете лучше моей мамы. Она самая красивая, самая добрая. Ну и так далее. Совсем не поэтому. Просто бывают ведь в жизни красивые люди. Вот и мама у меня красивая. Когда мы с ней по улице в хороший солнечный день идём, я вижу, как на неё прохожие смотрят. И мне приятно.
Вообще я иногда думаю: почему говорят — красивый человек или красивый цветок. Посмотришь — действительно красивый, то есть такой, что всё время на него смотреть хочется, и тебе как-то хорошо делается, легко. А почему? Не понятно. Вот если мы скажем: это растение полезное. Тут всё ясно. Значит, из него лекарство можно сделать, или в нём нектара много — пчёлы нектар соберут, будет людям мёд. Или мы говорим: сильный человек. Тоже всё понятно. Значит, может железа много поднять, подкову согнуть. А если человек красивый, как объяснишь?
— А подарок Вере я сама куплю, — говорит в это время, мама. — Ты не сумеешь.
Вот видите. Всё уже решено. Так что лучше не спорить.
Ночью мне снилось, что я качусь на велосипеде с японского вулкана Фудзияма. Я отнимаю руки от руля, ветер толкает меня в грудь, отрывает от велосипеда, и я лечу. Ещё мне снилось, что один великий музыкант пригласил меня и Веру на музыкальный понедельник. Вера играла на электрогитаре и пела на каком-то иностранном языке. А я стучал на барабане.
И только про уроки, которые нам задали на завтра, мне не снилось ничего. А зря.
Глава 2. Если бы я был футбольной командой
Первую двойку я получил на первом уроке.
— Титов, к доске, — сказала Мария Николаевна нехорошим голосом. Вот таким голосом в детективных фильмах говорят: «К стенке!»
— Возьми мел, пиши слова. — Она открыла мою тетрадь с диктовкой: — «Пальто. Выражение. Оттоманка…»
Я писал, и пули летели мне в спину. Было тихо, и никто даже не пытался подсказывать.
— Достаточно. Теперь отойди и посмотри, что ты написал.
Я отошёл и посмотрел. Бледные корявые буквы грустно ползли в угол доски. Если прищуриться, они походили на следы какой-то мокрой птицы.
— Мел сырой, — сказал я. — Плохо пишет.
— Ты прав, — сказала Мария Николаевна. — Очень плохо. С ошибками даже. Может быть, ты задумал реформу русского языка? Расскажи нам.
Тут бы мне помолчать. Постоять и помолчать. Тем более, что огромная красная двойка уже пылала в моей тетради. Но я бодро сказал:
— Чтобы проверить неударную гласную в корне, надо поставить её под ударение.
— Поставь, — сказала Мария Николаевна.
— П́ольта. Рожа. Атаман, — выпалил я.
Тут, конечно, смех и общее ликование. В дневнике двойка и приглашение родителям прийти в школу.
— Есть первых два очка, — шепнул Мишка, когда я сел за парту.
Но это было только началом.
Вторую двойку я получил на математике. На втором уроке. Тут всё было просто. Наш математик, Сергей Сергеевич, человек дела. Он всегда говорит: «Старайтесь отвечать ясно, коротко и точно». С ним лучше не хитрить и не тянуть резину.
Это мы все хорошо усвоили.
— Учил? — спросил он меня.
— Нет.
— Задачу решил?
— Нет.
— А пытался?
— Нет.
— Дай дневник и садись.
Вот это я понимаю! Ясно, коротко и точно.
Когда началась география, я думал, что здесь-то наконец проскочу. Янина Георгиевна сразу сказала, что сегодня большой новый материал и она начнёт с объяснения. «Ура!» — закричал я про себя и сыграл туш. Потому что, когда Янина Георгиевна объясняет, — это целый урок. Иногда вместе с переменой. Ей всегда не хватает времени. Если она рассказывает про какое-нибудь плоскогорье, то заодно мы узнаём про третий ледниковый период, про Тунгусский метеорит или про камчатские гейзеры.
Всё шло отлично.
Я рисовал на промокашке ворон, Мишка разбирал свою авторучку, а Янина Георгиевна говорила об африканских пигмеях.
А когда до конца урока оставалось минут десять, она попросила принести журнал, который она, как всегда, забыла в учительской. Зачем я сунулся?! Наверно, потому, что я уже ликовал. Я думал, пронесло.
Я не торопясь сходил за журналом, попил по дороге воды в туалете — и уже собирался сесть на место, как вдруг Янина Георгиевна сказала:
— Постой, Дима. Раз уж ты у доски, давай я тебя, голубчик, спрошу. У нас осталось как раз несколько минуток.
Это был удар — расплата за потерю бдительности. Но я ещё не верил и надеялся выкрутиться.
— Так ведь звонок сейчас, Янина Георгиевна, — сказал я. — Может, в другой раз?
— Ничего, успеем. Ты кратенько, основное. Ты ведь учил? Помнишь, я обещала тебя спросить на том уроке.
Наверняка ещё можно было выкрутиться. Потыкать указкой в карту, помычать. Ну, сами знаете. Но я как будто одеревенел. Я стоял и молчал как пень.
— Ну, что же ты, голубчик?
Я видел, как мучается Янина Георгиевна, как ей не хочется ставить мне двойку.
Но помочь я ей не мог.
Прозвенел звонок, и в моём дневнике появилась третья двойка. Это уже становилось интересным. Нет, мне, конечно, и раньше случалось получать двойки. Но вот так, на трёх уроках подряд! Такого ещё не было.
— Ты чего это, старик, разошёлся, — сказал Мишка на перемене. — Финишный спурт[2]?
— Это судьба, — сказал я.
— Да ты не нервничай, с кем не бывает. Зато теперь всё. Сейчас физкультура. А по физкультуре, сам знаешь, двоек не ставят.
Мишка был прав. Получить двойку по физкультуре трудно. Потому что Игорь Иванович их просто не ставит. Даже Сашке Веселову, который не может подтянуться на перекладине и одного раза, он никогда не ставил двойку. Единственное, чего не выносит Игорь Иванович, — это когда забывают физкультурную форму. Тут уж будь ты хоть мастер спорта, хоть чемпион Олимпийских игр, он тебе два очка зарисует. Он и урок всегда с вопроса начинает: кто забыл форму?
И вот, когда наш класс пришёл в физкультурный зал, случилось невероятное. Случилось то, чего я себе до сих пор объяснить не могу.
— Кто сегодня забыл форму? — спросил Игорь Иванович.
Тут во мне будто рычажок какой соскочил. Я шагнул вперёд и сказал:
— Я забыл.
А в это время моя форма, завёрнутая в телепрограммку, преспокойно лежала в портфеле. И я это отлично знал!
— Как это тебя угораздило форму забыть, — сказал Мишка, когда мы шли из школы.
— А я и не забывал, — сказал я.
— Как не забывал?!
— Вот так. — Я открыл портфель и показал Мишке форму.
— Ну ты даёшь, — Мишка даже растерялся. — Чего же ты тогда. А вообще правильно. Так им и надо!
И хотя я не понял, кому «им», я был ему благодарен.
— А представляешь, — продолжал Мишка, — если б ты был футбольной командой. Восемь очков из восьми возможных. Да ещё на полях противников. Отличный результат!
Мы помолчали. Потом Мишка сказал:
— А вообще ты не расстраивайся. Мелочи жизни. Значит, так. Сейчас идём ко мне. Надо сегодня обязательно решить, как мы будем соединять трубки каркаса. И с парусом надо что-то делать.
— Нет, Мишка, сегодня не могу, — сказал я. — Я на день рождения иду.
— Это ещё к кому?
— Да так. К родственнице одной. Но я не долго. Посижу немного, сорвусь и — сразу к тебе. Ты жди.
Глава 3. Надень свою шаль и капот
К счастью, маме было не до моих очков на полях противников. Она с ходу начала готовить меня к визиту на день рождения.
— Вымой голову и шею, подстриги ногти, вычисти башмаки, надень новые брюки, — рухнули на меня приказания. Мама уже не говорила: «Мне думается, Дмитрий, тебе не плохо бы вымыть голову». Сопротивление было бессмысленным.
— Вот подарок. Я купила «Рассказы о Русском музее». А посмотри, какие замечательные астры. Ну, иди, сынок, не опаздывай. Точность — вежливость королей.
Учиться вежливости у королей и приходить вовремя я, конечно, не собирался. А то, чего доброго, придёшь первым и будешь сидеть как дурак.
Ещё меня смущали цветы. Книгу подарить можно, но преподносить цветы мне почему-то не хотелось. Сначала я решил их просто выбросить. Но потом пожалел. Астры и вправду были красивые. Я стоял посреди двора и не знал, что с ними делать.
Тут я увидел нашу дворничиху Полину Васильевну. Она возвращалась из магазина. Вопрос был решён. Я подбежал к ней и сунул цветы в сетку.
— Это вам, Полина Васильевна.
— Ой, да что ты, Дима, — удивилась она. — Или праздник сегодня какой? Восьмое марта вроде не скоро.
— Разве вы не знаете? — сказал я. — Сегодня большой праздник. Сто лет лошади Пржевальского.
— Господи, а я-то здесь при чём?!
Но я уже бежал со двора. Под аркой я обернулся. Полина Васильевна поставила сумку на землю, вынула из неё астры и, как-то робко оглядевшись, прижала их к груди. А я вдруг подумал, что зря я про какую-то дурацкую лошадь наплёл.
