Михаил Львовский - Сигнал надежды
— Кто там?
— Из Первой городской больницы. По поводу диспансерного осмотра.
Дверь открылась, и в хозяйке дома Таня сразу узнала ту девушку, которая ранней осенью спустила на верёвочке свёрток из окна хирургического отделения. Тот, кто когда-то за обе щеки трескал бутерброд с больничными тефтелями, держал на поводке хорошо ухоженную собаку. Всё вокруг соответствовало входной двери. Отличные, со вкусом подобранные и аккуратно приклеенные обои, великолепно отциклёванный и покрытый лаком пол.
— Зинаида Петровна?
— Да.
— Вам столько открыток послали, а вы ни разу не откликнулись. После такого заболевания надо обязательно некоторое время показываться Николаю Александровичу.
— Он меня, спасибо ему сердечное, окончательно вылечил.
— Доктору лучше знать, Зинаида Петровна. Раз вызывает — надо.
Собака заскулила.
Забывший про больничные тефтели, слегка располневший парень погладил её успокаивающе и рявкнул жене:
— Значит, ты с Гулькой выходить отказываешься?
— У меня стирка, Феденька, — виновато ответила жена. — Я же вся распарилась.
— А это что? — Феденька ткнул пальцем в аккуратный листок, висевший на стене. Чертёжным шрифтом на листке было изображено какое-то расписание.
Таня прочитала заголовок: «Прогулки с Гулькой». Под ним два имени — «Федя» и «Зина». Против каждого имени — число. Миновавшие дни месяца отмечались галочкой.
— Мне не трудно, — продолжал Феденька. — Но ты пойми. Так мы в жизни ничего не добьёмся, если железно не соблюдать.
— А чего вы хотите добиться? — спросила Таня.
— Чего все добиваются, — ответил располневший парень. — Мы с Зиной знаете сколько по общежитиям намаялись! Вспомнить страшно. Всё на людях, всё на людях. А теперь у нас дом! И ещё не то будет!
— Когда маялись, ты меня любил, — всхлипнула Зинаида Петровна.
— И сейчас люблю! — опять рявкнул Федя.
— Тогда ты на меня так не орал, — хныкала Зина. — А когда минутка не на людях была — счастье невозможное, вспоминаю — плáчу!
— Ладно, Зин! Неудобно всё-таки при посторонних… Вы из диспансерного отделения? — спросил Федя Таню.
— Нет. Я операционная сестра. А вашу карточку взяла специально.
— Почему?
— Захотелось на вас посмотреть.
— За что удостоились?.. Не скули, Гуленька. Сейчас, сейчас я тебя выведу, раз наша мамка нас не жалеет.
— Удостоились потому, что я видела, как ваша жена из окна хирургического корпуса на верёвочке маленький такой свёрточек опускала, — сказала Таня.
Стало очень тихо. Только Гулька слегка поскуливала.
— Вы продолжаете работать на строительстве? — спросила Таня кое-что припомнившего Федю.
— Нет, я в ремонтконторе. Наряды оформляю, подбираю ремонтные бригады. Квартиру получили, теперь пожить хочется. Насладиться плодами своих рук.
— Обои кто клеил? — спросила Таня, поглаживая ладонью по стене.
— Зинуля! — впервые ласковым голосом ответил Федя. — Разве бы мы пустили кого постороннего? Я сам линолеум отодрал и паркет положил. Циклевал сам. А в ванную загляните! Как плитки уложены! Кто, кроме меня, во всём городе так сумеет?
— Никто, — согласилась Таня. — Значит, теперь наслаждаетесь?
— Угу, — после паузы мрачно ответил Федя.
— Вижу! — вздохнула Таня.
— А что, разве мы плохо живём, Зин? Всё у нас есть…
Зина заплакала.
— Правильно, — сказала Таня, — только зря талант губите. Такие мастера редкость. Ишь как обои приклеены! Это же суметь надо. Зачем только кирпичи было таскать. Не женское дело…
— Тогда казалось — всё нипочём, — объяснила Зина.
— Зинуля, — сказал Федя, — я пойду с Гулей. А то ей надо.
— Иди, Феденька!
— До свидания! — попрощался с Таней бывший строитель и вышел с рванувшейся на поводке собакой.
— Вот и сидим мы здесь по разным углам! — уныло призналась Зина. — Он всё: «Стремиться надо, стремиться», а к чему, непонятно.
— Так вы зайдёте к Николаю Александровичу?
Таня собралась уходить.
— Ну зайду, а что он мне скажет? На что мне здоровье, если любовь не вернёшь?
— Первое, что он вам скажет: «Рожайте, голубушка, у вас все условия», — ответила Таня.
— Рожать? Когда наконец-то пожить можно в своё удовольствие?
— Рожают, Зинаида Петровна, в своё удовольствие. И обои клеют вот так, как эти, то же самое.
— А у самой-то дитё есть? — доверительно спросила девушку Зинаида Петровна.
— Будет, — ответила Таня. — За меня не беспокойтесь.
В том же осеннем пальто, но уже не в троллейбусе, а в огромном автобусе с табличкой «Заказной» ехала Таня по улицам Москвы. Рядом с ней сидела Светка. Куда же её денешь?
— А это Выставка достижений народного хозяйства, — прохрипел динамик. — Перед вами знаменитая скульптура Мухиной.
— Точь-в-точь, — подтвердила Светка, сидевшая с путеводителем в руках. — Видишь, я же не спорю. Что верно, то верно.
Автобус подъехал к подъезду одной из гостиниц, каких много в районе ВДНХ.
— Обедаем, отдыхаем, а ровно в шесть сбор у автобуса. Предупреждаю — ждать никого не будем. Начало концерта ровно в семь тридцать… Фестивальные значки все получили?
— Все! — ответил нестройный хор пассажиров.
— У меня их три, — похвастала Светка. — И показала сестре три бронзовые бляхи с надписью «Фестиваль песни». Медицинская эмблема на них ухитрилась слиться со скрипичным ключом.
…Закулисные комнаты Дворца культуры медработников наполнились звуками настраиваемых инструментов. Звуки эти доносились в комнату, где встречали членов жюри. Здесь был накрыт стол. Бутылки с лимонадом, блюда с бутербродами, пирожными и яблоками. Обычный ассортимент для подобных случаев.
Члены жюри собирались медленно, и поэтому хозяева, стараясь быть гостеприимными, всё же торопили события.
— Возьмите бутербродик, Иван Петрович. А то опаздываем, — предложил главный из хозяев председателю жюри — знаменитому композитору; к лацкану пиджака композитора очень красивая девушка в это время прикалывала значок фестиваля.
Председатель жюри хотел казаться скромным и остроумным. Он думал, что ему это удаётся, — привык председательствовать.
— Вы тоже поёте? — спросил председатель красивую девушку.
— Нет, — смутилась она.
— Слава богу! Такая красавица, и вдруг бы всё рухнуло.
— Вре-мя! Вре-мя! — доносился из зала «скандёж» нетерпеливых любителей песни.
— Видите, что делается! А там ещё телевидение. Им два сюжета снять, и они сразу уедут, — волновался главный из хозяев. — Слегка закусим и начнём помаленьку. Остальные члены жюри потом подойдут.
— Закусим после! — ответил председатель. — А сейчас бы неплохо программу.
— Пожалуйста! — другая девушка, ещё более ослепительной красоты, протянула композитору яркий пригласительный билет.
Председатель неумело сыграл испуг:
— А вы не поёте?
— Нет.
— Преклоняюсь! — Иван Петрович прижал руку к груди и свесил голову — это он так шутил. — Как прекрасно когда-то было! Домашнее музицирование. Пели чистенько. Нотки знали. А теперь одни слухачи с гитарами. И все на сцену хотят! У вас сколько бит-групп?
— Восемь, — ответил главный из хозяев.
— А солистов с нормальными, не козлиными голосами?
— Шесть.
— Вот видите!
— Иван! Ты же сам когда-то статью написал в защиту инструментально-вокальных коллективов, — заметил другой знаменитый композитор в затасканной кожаной куртке, к которой одна из красавиц прикалывала значок фестиваля.
Знаменитые композиторы представляли два противоположных направления в манере одеваться для публичных выступлений. Иван Петрович надел строгий костюм с бабочкой, а его коллега демонстрировал пренебрежение к подобным условностям. Он и пепел сигареты стряхивал куда попало из тех же соображений.
— Каюсь! — твёрдо сказал Иван Петрович. — Сейчас бы я их всех разогнал! — Он заглянул в программу, напечатанную на билете. — Так! Первое место можно определить заранее. Лидия Броневицкая — акушерка из Москвы. Давно профессионалка. Даже в Италию ездила. Ну-с, наверное, больше никого не дождёмся. Можем идти.
— На костёр! — сострил другой знаменитый композитор.
Все гостеприимно захихикали.
— Вре-мя! Вре-мя! — неистовствовали зрители.
— Певиц вперёд, — командовал председатель. — Они наше украшение… Постойте! А это что такое? — Иван Петрович ткнул пальцем в программу концерта. — Татьяна Ищенко, «Марш милосердия». Странное название… Её кто-нибудь слушал?
— Ищенко прошла три тура блестяще, — заступилась за Таню одна из красавиц.
— В Краснодарском крае? А нам за неё здесь отвечать. Текст и музыка исполнительницы. Ничего себе! Музыка не беда. Всегда можно кому надо заморочить голову. А текст кто-нибудь знает?
