Владислав Крапивин - Переулок капитана Лухманова
Такие веснушки были только у одной ученицы в школе номер сорок. По крайней мере, так отмечал про себя Мак. Они были заметны не всегда, а лишь при определенном повороте лица. Шевельнет головой — и пятнышки цвета спелого овса на миг отражают свет. И поэтому фамилия у хозяйки веснушек казалась подходящей: они как чешуйки золотистой рыбки.
Однако не надо думать, что Матвей Рощин заглядывался на девчонку. Потому что, кроме веснушек, ничего особенного в ней не было. Чешуйкина, вот и всё. Птичий «клювик», рыжеватые кудряшки, тихий нрав (никогда не бегала, не толкалась в буфете)…
— Еще одно морозоустойчивое существо, — сказал Брагич. — А тебя что за судьба принесла? И почему ты такая… демисезонная?
Чешуйкина была в короткой меховой курточке, из-под которой торчало форменное клетчатое платье, в лыжной вязаной шапочке, в легких сапожках. И колготки, похоже, не шерстяные, а тонкие. Ну прямо осенний наряд.
— Меня папа привез, — виновато объяснила Чешуйкина от порога. — Если в машине, зачем кутаться… Сказал, что после двенадцати заедет, и укатил. Я вошла, а в школе пусто. А дядя Игорь давай рычать: «Ходят тут, когда уроков нету, суета одна! Иди домой…» А как «иди»? Мы на Профсоюзной живем, на автобусе надо, а его не дождешься…
— Полная драма, — заметил Элька, любивший литературные выражения.
— Ну да, — согласилась Чешуйкина и поставила к оранжевым сапожкам такой же оранжевый рюкзачок. — Я стала папе звонить, но батарейка выдохлась. Я такая растяпа — всегда забываю зарядить… А у дяди Игоря я побоялась просить телефон… Пошла наверх, подумала, что, наверно, увижу хоть кого-нибудь и попрошу…
— Страшнее дяди зверя нет, — сообщил юный Ибрагимов.
— Эльф, не чеши языком, а дай девочке мобильник, — велел Брагич.
— Он дома…
— Разгильдяй!.. Чешуйкина, возьми мой.
— Спасибо, Андрей Ренатович.
Она застукала сапожками от порога к учительскому столу. Но Брагич, похлопав по карманам пиджака, с досадой сдернул очки.
— Одно к одному… Кажется, оставил в учительской…
Матвей выдернул из нагрудного кармана свой телефон.
— На, звони…
— Спасибо… Ой, в точности как мой… — Чешуйкина привычно понажимала кнопки, прижала плоскую «Нокию» к уху. — Ну вот… Папа говорил, что у них технологическое совещание. Они в такое время всегда выключают телефоны. Это часа на три…
— Невезуха… — подвел итог Эльф.
Он запустил бумажного голубка через класс и теперь выцарапывал его из-за дальней парты.
— А можно я здесь папу подожду? — попросили Чешуйкина. — У меня с собой есть книжки…
— Какая? — насторожил уши-локаторы Элька.
— «Мы на острове Салькрока…»
— А-а! Я читал…
Брагич почесал очками ухо.
— Здесь, душа моя, оставить одну я тебя не могу. А нам с Ушастым надо скоро ехать домой. Сейчас вызову такси, и давай поедем вместе к нам. Я буду дома печатать всякие отчеты, а ты учить Эльку хорошим манерам.
— Я не поддаюсь дрессировке, — сообщил Элька, выбираясь из-за парты. — А домой нам сразу нельзя. Мы же обещали заехать за мамой, а потом к тете Наде, чтобы забрать у нее в починку ноутбук…
— Тьфу ты… Да подождет она с ноутбуком.
— Будет скандал. Ты не знаешь женщин?
«Одно к одному», — отозвались в Матвее недавние слова Брагича. И что было делать? Вовсе не нужна ему была эта Чешуйкина, несмотря на ее симпатичные веснушки. Но если человеку некуда деться…
— Двигаем ко мне, Чешуйкина… — И чуть не добавил: «Ничего другого не остается».
И шевельнулось вдруг ощущение, что все это не просто так, а… какая-то «подсказка судьбы». Правда, не сильно шевельнулось, чуть-чуть…
— Пешком? Девочка закоченеет, — сказал Брагич.
— Не успеет. Бегом тут полторы минуты…
— Ой… наверно, неудобно… — засомневалась Чешуйкина.
— А что удобно? Замерзать под забором, как Девочка со спичками у Андерсена?
— Я читал… — вставил Эльф.
— Правильное решение, — рассудил Брагин. — Напои гостью горячим чаем…
— Да. А за это буду эксплуатировать на домашней работе…
Чешуйкина, кажется, обрадовалась:
— Тогда ладно!.. — И натянула на шапочку капюшон с такой же курчавой оторочкой, как ее кудряшки.
За дверью Чешуйкина заспешила по коридору, а Мак оглянулся на пороге.
— Андрей Ренатович, а про Огонька… ничего больше не слышно?
Брагич сказал насупленно:
— Как не слышно… Слышно. Только ничего нового…
Горячая вода
На улице, в синем рассветном воздухе, опять перехватило дыхание. Чешуйкина ойкнула и прижала к губам варежку. Матвей ухватил ее за другую. И побежали, как бы проламываясь через длинные ледяные иглы.
Чтобы отвлечь девочку от холода (но и не только для этого), Матвей выговорил на бегу:
— Послушай… ты не обижайся, но… я даже не помню, как тебя зовут… потому что чаще по фамилиям…
Она не обиделась и не удивилась. Выдохнула из-под варежки белый парок:
— Маша меня зовут… А тебя, я знаю, Матвей… или Мак…
— А откуда знаешь… что Мак?..
— Слышала, как тебя брат окликал. Мирослав… Я его тоже знаю: мы вместе в концерте выступали.
Ее мигом застывшие сапожки твердо стучали по заледенелому асфальту.
— Уже сейчас… будем дома… — пообещал Матвей.
Как бы не так!
Ну кто мог ожидать такую подлость!
Когда свернули на Пароходную, увидели, что над тротуаром извергается гейзер. Клубы пара синели в утреннем воздухе, вода урчала и заливала перекресток. И когда успела случиться авария? Ведь полчаса назад все здесь было спокойно! Видать, от мороза лопнула труба…
Неподалеку чернела аварийная машина, переругивались рабочие. От гейзера несло теплом, но вокруг уже наросла бугристая наледь. По ней сбегал кипяток, дымился, растекался в широченную лужу и остывал, но замерзал не сразу. Матвей охнул, представив, какой окружной путь им предстоит. Озеро на полквартала! Он потянул Машу:
— Давай вон туда! Может, проскочим!
Слева, в полусотне шагов, кто-то успел проложить мостки — хлипкие досочки на фанерных коробках и перевернутых ведрах.
— Маша, жми вперед! Если сорвешься, я поймаю!
— Ага! — храбро отозвалась она.
Не успел он поймать, балда неуклюжая! Сапожок сорвался с доски, вода хлынула в коротенькое голенище.
— О-ой!.. — Наверно, здесь, вдали от фонтана, вода была уже ледяная.
Мак ухватил Машу за бока, рывком поставил на доску, толкнул в рюкзачок:
— Беги! Вон к тому дому!
Двухэтажный деревянный дом громоздился над застывшими кустами совсем рядом. Но все же, пока бежали к воротам, ноги успели заледенеть — не только у Маши, но и у Матвея. Он успел зачерпнуть воду меховым ботинком.
Ворвались в калитку, дернули дверь на старинном крыльце. Полутемные сени сразу дохнули теплом с запахами столетнего дома. Тоже не лето, но можно отдышаться. А потом — на второй этаж, по лестнице с пузатыми столбиками рассохшихся перил… Ключ — в скважину. Обитую стеганым войлоком дверь — на себя! Ух… Загоревшаяся в прихожей лампочка показалась удивительно уютной.
Мак сдернул с Маши рюкзачок и куртку, толчком усадил ее на скамейку под вешалкой, двумя взмахами стянул сапожки.
Правая ступня была мокрая. А левая нога — сырая чуть не до колена. Мак испуганно ухватил ее в ладони, размял, но понял, что это бесполезно. Щипком дернул колготочную материю.
— Вот что, снимай это дело. И повесь вон туда, на батарею. А я устрою горячую воду…
— Ой, Мак… неудобно…
— Хочешь помереть от чахотки? Да не стесняйся: никого дома нет…
То, что не надо стесняться его, Мака, подразумевалось как бы само собой. Они же спаслись от одной беды!
Он сбросил ботинки и, оставляя мокрые следы, убежал в ванную. Сдернул с гвоздя жестяное корытце, грохнул им об эмалевое дно, пустил из крана тугую струю. Вода была вполне горячая, без скидок на морозы. Корытце отозвалось жаром, паром и гудением. Мак положил над ним, поперек ванны, полку от старого стеллажа, получилась скамья. Он сбегал на кухню, принес тюбик горчицы, выдавил в воду желтого червяка, разболтал. Горячо, но терпимо. Так и надо.
— Маша, где ты там? Иди сюда!
— Куда идти? Я заблудилась! Такая квартирища…
Мак выскочил в прихожую. Маша смущенно топталась на коричневых половицах голыми белыми ногами.
— Пошли…
— Ой… — Она слегка заупиралась, видимо машинально.
Мак взял ее за локти, буквально вдвинул в ванную. Рывком усадил на скамью, развернул. Маша снова ойкнула и вздернула ноги. Мак ухватил их за щиколотки, решительно поставил в корытце, жестяное дно гулко прогнулось.
— Ай, Мак! Горячо же!
— Не дрыгайся! Скоро притерпишься…
— Я сварюсь!
— Зато не будет никакой простуды. Это мамино решительное средство…
