Михаил Коршунов - Дом в Черёмушках
Толя нагибается, спрашивает:
— Ну как? Вдавливается?
И Севка тоже нагибается, спрашивает:
— Ну как? Вдавливается?
А Гога ничего ответить не может. Красный, пыхтит. Ногами стенку корябает, чтобы не упасть.
И Севка тоже красный. От смеха, конечно. Даже рыжие точки на носу куда-то подевались. Так ему смешно, и такой он красный.
2У Севки всегда и на всё готов ответ.
Жили мы летом в пионерском лагере — я, Катя и Севка.
На вечерней линейке старшая вожатая говорит:
— Сегодня три человека влезли в окно пионерской комнаты. Двери для них, очевидно, не существуют. Кто были эти трое? Пусть наберутся мужества и сделают шаг вперёд.
Двое набрались мужества и сделали шаг вперёд.
— Кто третий? — спрашивает вожатая и пристально смотрит на Севку.
Мне Севку в строю не видно. Только его коричневые башмаки видны с белыми шнурками.
Сейчас, думаю, Севкины башмаки сдвинутся с места. Он сделает шаг вперёд и признается. Но Севкины башмаки стоят и не сдвигаются с места.
— Всеволод Гусаков! — не выдерживает пионервожатая. — Ведь третьим, кто влез в окно, был ты! Почему не выходишь из строя? Мужества не хватает?
— У меня мужества хватает.
— В чём же дело?
— А я не влез. Я вылез.
3Севка мастер давать клятвы — глаза закроет, наморщится весь, вроде серьёзный стал и совсем не хитрый, и скажет:
— Если я ещё раз съем начинку из твоей или Катиной ватрушки, то в наказание обязуюсь съесть метёлку.
Не верьте! Ни за что не верьте Севкиным клятвам про метёлку.
Метёлка у нас в кухне всегда цела-целёхонька, а вот у меня и у Кати он недавно опять съел — только не творог из ватрушек…
Наварила мама тарелку манной каши с вишнёвым вареньем и цукатами.
Мы все любим такую жидкую манную кашу, потому что она и на кашу не похожа, когда ещё с вареньем перемешана и с цукатами.
Мама сказала:
— Принесите тарелки и поделите кашу.
Я и Катя принесли свои тарелки, хотели поделить кашу, а Севка не пошёл за своей.
Сказал:
— Вовсе даже ни к чему лишние тарелки пачкать, чтобы кашу съесть. Бегай потом на кухню, мой да вытирай.
Это мама завела порядок, что каждый должен сам за собой мыть посуду.
— А как же кашу съесть, чтобы лишние тарелки не пачкать? — спросила Катя.
— Прямо из одной, — предложил Севка. — Все сразу.
— Все сразу — не хочу, — отказалась Катя. — Ты нас объешь!
И я тоже не согласилась: Севка хитрый — мигом объест.
— Ну, не хотите все сразу, давайте по очереди. Я чуточку отмерю и съем. У меня сегодня что-то аппетит плохой.
Катя меня в бок толкает.
— Если чуточку, то пускай ест.
— Хорошо, — сказала я. — Мы согласны. А как ты отмеришь?
— Очень просто. Будете свою кашу держать ложками.
Мне даже интересно сделалось. Севка начертил ложкой на каше коротенькую полоску:
— Здесь и держите, где полоска. Здесь ваша каша кончается, а моя начинается. Видите, у меня каши всего на три глотка.
Я и Катя окунули ложки в кашу, где полоска, и начали держать.
Держим, а Севка ест. Косточки из вишен выплёвывает. Цукаты жуёт. Быстро ест Севка, косточек всё больше и больше становится.
Я смотрю, Севкина каша маленькая была, на три глотка, а он её ест, и она не кончается. Зато наша каша в тарелке прогнулась.
И Катя тоже заметила, что прогнулась.
А Севка не останавливается. Ест. Говорит только, чтобы мы свою кашу крепче держали.
Мы держим, стараемся. А каша совсем прогнулась.
Мы с Катей побросали ложки. Закричали:
— Объел нас! Каши не осталось!
Так оно и было. Вместо каши на дне тарелки лежала тоненькая манная корочка с бугорками: это сквозь корочку торчали последние вишни и цукаты.
…Ребятам нашей квартиры — мне, Кате, Севке, Толе и Гоге — поручено убирать коридор: подметать пол, натирать суконкой, стряхивать пыль с чемоданов, которые сложены на шкафах. Прежде мы коридор убирали друг за другом, по расписанию. Севка предложил убирать сообща.
— Так быстрее.
Катя Севку спросила:
— А сам ты будешь сообща?
— Конечно!
Мы все подумали и согласились.
— Катька, возьми тряпку, — тут же начал распоряжаться Севка, — встань на стул и протри чемоданы. А ты, — повернулся он ко мне, — подметай пол. А мы будем натирать. Эй, команда! Шевелись, поспевай!
И мы шевелились, поспевали.
Катя обмахивала пыль с чемоданов. Я подметала пол той самой метёлкой, которую Севка давным-давно должен был съесть. А Толя, Гога и Севка готовились, чтобы натирать.
— Гога, тащи ковёр! — сказал Севка.
Гога притащил ковёр. Он лежал у входных дверей.
— Я сяду для тяжести, а вы меня будете возить. Полы сразу заблестят.
— Нет, я! — заявил Гога. — Я сяду!
— Тебе нельзя.
— Почему нельзя?
— Ты лёгкая тяжесть. Блеска не получится. Я же знаю.
И Севка уселся на ковёр. А Толя и Гога начали его возить по коридору, натирать полы.
Когда уборку кончили, мы спохватились: во всей затее убирать сообща Севка ничего не делал — кричал, руководил да ездил на ковре, как «тяжёлая тяжесть». Опять всех надул.
С тех пор я, Катя, Толя и Гога — мы объединились. Мы все следим за Севкой, чтобы положить конец его хитростям.
Теперь и вам известно, кто такой Севка Гусаков.
Не связывайтесь с ним, а то наплачетесь.
Мухоморовы шляпы
Титу и Ефиму поручили раскрасить шляпу мухомора. Она была сделана из фанеры, с круглой скамейкой вокруг ножки. Хочешь — от дождя укройся, хочешь — от солнца, а хочешь — просто так сиди под шляпой и болтай ногами.
Тит и Ефим согласились.
Выдали им две кисти и два ведра с краской. В одном ведре красная краска. Это для шляпы мухомора. В другом — белая. Это для точек на шляпе.
Работу надо было начать на следующий день. Первым должен был начать Ефим: ведь у него красная краска. А потом, когда шляпа подсохнет, Тит должен был поставить белые точки.
Но Титу ждать не хотелось. Он, конечно, пожалел, что выбрал не то ведро, но всё равно решил быть первым.
Рано утром, до сигнала горна, он встал, взял ведро и кисть и отправился к шляпе. Влез на неё по лестнице и принялся рисовать белые точки.
Нежаркое утреннее солнце только всходило, сушило росу. Все в лагере спали. Даже из трубы на кухне ещё не курился серый дымок.
Тит, нечёсаный и неумытый, топтался на мухоморе с кистью и ведром.
Когда горнист протрубил подъём и ребята побежали умываться, они увидели гриб мухомор, а на его жёлтой фанерной голове белые точки.
Пришёл к грибу Ефим, поглядел и призадумался: как же теперь красить? Между точками очень неудобно: Тит их густо понаставил.
Попробовал Ефим, помучился. Рассердился и замазал все Титовы точки. Густо замазал. Следа не осталось. Даже вспотел весь.
Идут ребята на обед, а гриб мухомор уже не жёлтый с точками, а просто красный.
Идут обедать и Тит с Ефимом. Один впереди, другой сзади. Сердитые, надутые.
Тит опять не захотел ждать, чтобы шляпа подсохла, и после обеда нарисовал белые точки. От горячего солнца они потекли тоненькими струйками, и сделался мухомор полосатым.
Ребята удивляются. Позвали Ефима.
Ефим рассердился и снова всё закрасил красной краской.
Прибежал Тит и тоже рассердился. И начали они друг перед другом вёдрами и кистями размахивать, выяснять, кто кому в работе мешает.
Оба в белых и красных пятнах и полосках сделались, что их мухомор.
Ребята засмеялись, закричали:
— Мухоморовы шляпы!
Так и пошло: Тит и Ефим — мухоморовы шляпы.
Рисунок с натуры
То, что будет рассказано, — подлинная история. Герой истории — Федот Кукушкин, честолюбивый и заносчивый.
После уроков учительница Нина Ивановна сказала:
— Не выпустить ли нам стенгазету?
— Выпустить! — закричали ребята.
— Задаю на дом рисунок с натуры.
— А что такое с натуры?
— Не спешите, объясню. С натуры — это значит нарисовать то, что перед вами, что вы видите. Возьмите какой-нибудь сюжет из живой природы. Лучшие рисунки поместим в нашей первой стенгазете.
У Федота возник план: он так нарисует живую природу, что рисунок будет самый натуральный и самый большой. Поэтому займёт в стенгазете больше всего места.
2Мама ушла в город. На попечение Федота оставила младшего брата Тоську.
Между Федотом и Тоськой симпатии не существовало, а существовали деловые отношения. Например, мама поручала Федоту покормить Тоську варёной гречихой. Тоська упирался, не хотел есть. Уговоры Федоту быстро наскучивали: ложку — за курчонка, ложку — за телёнка. Он просто зажимал Тоське нос. Тогда Тоська поневоле открывал рот и Федот запихивал в Тоську гречиху.
