Сергей Семенов - Отчего Парашка не выучилась грамоте?
Обзор книги Сергей Семенов - Отчего Парашка не выучилась грамоте?
Сергей Терентьевич Семенов
Отчего Парашка не выучилась грамоте?
В осенний Иванов день рано утром по подоконью каждой избы прошел староста и, постукивая палкою в наличники, зычно выкрикивал:
– - Эй, хозяева! ведите ребят в училище записывать, коли будете учить, -- из волости приказ пришел.
Училище только открывалось в селе Ящерине, верстах в двух от Моховки. До этого школа была много дальше, и в ней мало кто мог учиться. Теперь открывалась возможность ходить в школу всем. Деревня заволновалась. Ребятишки начали перебегать из избы в избу и спрашивать друг у друга, пойдет ли он в училище. В деревне, имеющей около сорока дворов, набралось таких охотников душ пятнадцать. После обеда все они собрались гурьбой и пошли в Ящерино.
Моховка когда-то принадлежала помещику, знатному барину.
При выпуске на волю крестьянам дали не всю землю, которой они владели, а часть, причем лучшие куски отошли к имению, а у крестьян остались, что похуже. Размежевали землю так, что к самым усадьбам Моховки подходили барские покосы, а их клин протянулся на две версты и врезался в господский лес.
Моховцам приходилось снимать в имении и подходившую к усадьбе землю и прогон. Плату за это принимали только работой, за что изредка угощали вином, и такие отношения между экономией и крестьянами должны были установиться навсегда.
Жилось моховцам трудно. Поля их выпахивались, и хлеб родился с каждым годом хуже. Заработков поблизости не было, и они жили в постоянной нужде. Первая забота была запастись хлебом, потом обувью и одеждой да заплатить подати. Дальше и не знали, что желать, так как и эти желания никогда не исполнялись. Лет десять тому назад старый помещик умер, и имение перешло к молодому. Новый помещик решил хозяйствовать по-своему, завел другой севооборот; в одном поле не хватило нескольких десятин, -- приходилось снимать землю у моховцев. Моховцы сдали землю на двенадцать лет, потребовав хорошую цену и все деньги сразу. Их условие приняли с тем, чтобы они прежнего обычая обработки не отменяли. Денег пришлось на каждую душу рублей по пятнадцать. Это было так неожиданно, что многие не знали, что с ними делать. Один хозяин "шестидушник", которому пришлось около ста рублей, устроил пир для всей семьи. Он купил быка, зарезал его, набрал вина, напоил пьяными и своих соседей и, завернувшись в шкуру быка, велел возить себя на салазках по деревне. Деньги прошли у многих совершенно бесследно, а у других остались следы, но такие, каких лучше бы не оставалось.
Одинаковы были мужики, одинаковы и бабы; ни у кого не было ни трезвого взгляда, ни правильного понятия. Все были грубы и суеверны. Сердились на попа, если он попадался навстречу, на пастуха при заболевании скотины. Никто не понимал, что нужно кого-нибудь любить или уважать, почему часто из-за яйца или полена дров поднималась ссора, из-за резкого слова при встрече не кланялись целый месяц, из-за пустяка были способны заводить судбище.
Пятнадцать душ, отпущенные в школу, были большим количеством, и можно было быть уверенным, что около половины их с наступлением зимы перестанут ходить. Все это были мальчики, девочки не было ни одной.
В деревне думали, что девочкам грамота не нужна.
II
Ребятишки по дороге в Ящерино вели себя очень смирно. Между ними не было обычной шумливости. Одни робели, другие трусили, в каждом сквозила тревога и охватывало опасение: а ну-ка что-нибудь…
В училище их встретила учительница, молодая девушка, небольшая, стройная, с черной косой, со смуглою кожей на лице, сквозь которую густою полосой пробивался яркий румянец. Она сразу расположила к себе будущих учеников, каждому сказала что-нибудь приветливое, была очень добра и ласкова, и ребятишки пошли в обратный путь веселыми, бойкими. В душонке каждого поднялись новые чувства, расположение к незнакомому человеку, и каждому из них думалось, что он не только будет учиться, но и стараться изо всех сил.
Когда ребятишки пришли из школы и вышли на улицу, то у них только и разговору было о том, как и что у кого учительница спросила, что кому сказала.
На шумевшую ватагу ребятишек натолкнулась артель девчонок. Они ходили в болото за клюквой и, услышав, как ребятишки в проулке между двух дворов о чем-то с жаром разговаривают, подбежали к ним и стали прислушиваться. Из горячих восклицаний и отдельных слов они не поняли, о чем разговаривают. Только две девочки, Парашка Еремкина, белокурая, с густою косой и большими голубыми глазами, да Анютка Степанова, рыженькая, весноватая, заинтересовались рассказами ребят.
– - Про что это вы говорите? -- спросила Парашка одного мальчишку.
– - Как учиться записывались, говорим!
– - И какая, девки, учительница-то хорошая! Вот хорошая, вот хорошая, страсть!.. -- воскликнул другой мальчик и даже зажмурился и крутнул головой.
У девчонок загорелись глаза, и Парашка опять спросила:
– - Когда она вам велела приходить-то?
– - Послезавтра!
Девочки задумчивые отошли от ребят. Слух, что в новой школе будет учительница, притом такая хорошая, произвел на них сильное впечатление.
Парашка, вздохнув, проговорила:
– - Какие ребята счастливые!
– - А что?
– - Да вот учиться их отдадут. Что бы нас отдавали…
– - А нам на что учиться?..
Вопрос был действительно довольно трудный, и Парашка не смогла его разрешить.
– - Все-таки… -- сказала она и глубоко вздохнула.
III
Мать Парашки звали Ненилой, а отца Григорьем. Им обоим было за тридцать. Ненила смолоду была красивая, высокая, складная; но, проживши одиннадцать лет замужем, она потеряла всю свою красоту. На правильном овале ее лица щеки поблекли и впали, нос выдался, подбородок сделался хрящеватым. Попортился и стан, исчезла талья, опала грудь.
Все это было от нужды, от плохого питания и беспрестанной серой и грязной работы, однообразно тянувшейся изо дня в день. Она топила печку, обшивала и обмывала мужа с девочкой, ходила за овцами, за теленком. Летом она должна была поспевать в поле, зимой, когда муж уходил на сторону, возить воду, носить корм, дрова. Ей нельзя было захворать или отойти куда-нибудь от дома хоть на день. Поэтому она в гости ездила редко, поповскую службу слушала в годовые праздники, когда попы приходили к ним в деревню с молебном.
Кроме беспрерывной работы, Ненила поневоле делила и заботы с мужем. У них было много забот. При разделе им досталось кое-что: и постройка, и скотина, и сбруя. Им хотелось все это исправить; но при тех доходах, какие давала им земля, нечем было развернуться. Первое время после раздела Григорий брал паспорт и уходил в город. Приискивая какую-нибудь работу, кормился и зарабатывал денег. Деньги были небольшие, но он покрывал ими все платежи и покупал жене с девочкой какую-нибудь обновку. Но одну зиму ему не задалось. Он жил извозчиком у мучника. Его послали с возом муки в пекарню. Он свез. Но в книжке было поставлено на два мешка меньше. Хозяин велел приказчикам разузнать дело. В пекарне говорили, что он привез только восемь мешков, в лабазе божились, что отпустили десять. Хозяин положил вычесть с Григория двадцать рублей; а так как он был этим недоволен, то ему предложили обратиться к мировому судье, но при этом пригрозили, что его будут преследовать за растрату.
С этого раза на него пошли все беды. Обыкновенно Григорий по приходе домой платил подать, отдавал долги, которые жена задолжала за зиму; но в этот раз ему нечем было расплатиться, и все тягости повисли у него на шее. Старосту у них на этот год только выбрали. Это был самостоятельный, грубый, самолюбивый мужик; у него в губернском городе жило три сына, занимавшихся разносной торговлей. Зарабатывали они много, помогали отцу хорошо. Отец кичился своим достоинством и искренне презирал бедноту. В это лето на покосе староста упрекнул Григория за то, что он не заведет себе хорошей косы. Григория взорвало, и он проговорил:
– - Можно тебе, дядя Илья, на сыновней шее-то ездить, а ты бы один развернулся, -- вот мы тогда бы и поглядели.
– - Кто, я-то?.. -- закричал староста. -- Да я куда хошь… Неужель я по-вашему? Господи!..
И он начал выставлять свои достоинства. Он долго перечислял их, но Григорий упрямо проговорил:
– - Калина говорила, что с медом хороша, а мед-то говорит, что и без нее скусен.
Старосту это глубоко обидело, и он сказал сам себе:
"Ну, погоди ж, я тебе припомню…"
Припомнил он тем, что когда осенью Григорий пришел к нему за отпуском для получения паспорта из волости, староста ему отпуска не дал и потребовал уплаты всех бывших на нем недоимок. Григорий пошел с жалобой на это к земскому. Земский поручил разобрать дело волостному старшине, а старшина, разумеется, нашел требование старосты законным.
Нужно было заплатить недоимку или сидеть дома. Платить было нечем, пришлось оставаться дома. На Григория еще больше наросло недоимок и мелких долгов, совсем связавших его по рукам и, по ногам.
