Александра Ус - Василинка из Царской Ветки
Обзор книги Александра Ус - Василинка из Царской Ветки
Александра Павловна Ус
Василинка из Царской Ветки
Внучке Юлии
посвящаю
АвторСеребряный рубль
Василинка ходит сама не своя. Мама совершенно не обращает на нее внимания. Пообещала пришить руку кукле и все никак не возьмется, все у нее времени нет. Василинка берет сама иголку и возится с рукой куклы, из которой сыпятся опилки. А была такая красавица с фарфоровой головкой — просто загляденье. Сейчас нос поцарапанный, голубая краска на одном глазу совсем облупилась. Но все равно Василинка любит свою Машку, выставляет рядом с ней целый ряд бутылочек, стаканчиков и жестянок, в которых летом пироги из песка пекла, а сама все хлопочет с рукой, жалко висящей на тонкой ниточке.
— Твоя Машка инвалид! — хохочет Сонька. — Ей германец на войне руку оторвал, и Машка стала калекой!
Кукла печально глядит на свою хозяйку выцветшими глазами, а Сонька-задира, показав язык, хватает Василинкино пальтишко и, хлопнув дверями, выскакивает во двор. Василинка едва не плачет, так ей жалко Машку, а заодно и саму себя.
В доме все перевернуто вверх ногами. Целую неделю гостит тетя Женя, папина сестра из Тифлиса, с тремя детьми: Соней — одногодкой Василинки, тощим долговязым Володькой и маленьким Васей. Они непохожи на других детей. Лица темные, будто вымазанные в коричневую краску, носы длинные. Блестят белые зубы, огнем горят быстрые черные глаза, а у Сони еще болтается на ленте большая серебряная медаль с дырочкой посредине. И принесло же их из того Тифлиса в легких жакетиках.
— Ах, я не думала, ах, я не знала, — причитала тетя, — что у вас так холодно. — Словно Василинка в том повинна. Теперь Сонька носит новое пальтишко Василинки, перешитое из маминого жакета, а сама Василинка бегает в старой курточке.
Еще задолго до приезда гостей мама хлопотала в доме, скребла, мыла, убирала, ничего вкусного не готовила.
— Вот приедет тетя, тогда и попразднуем!
А где ты попразднуешь, когда пост этот тянется целый век! Василинка и забыла уже, какой вкус у молока и мяса. Только и слышишь: «Скоромного есть нельзя». А почему нельзя, Василинка не знает. Только слышит, как мать выговаривает отцу: «Сходи, Змитро, к исповеди, не бери грех на душу». Отец отмахивается: «А я не брал никакого греха на душу, незачем и в церковь идти».
— Что ты говоришь, Змитро! — не отступается мать. — Ты же первую неделю только постился, а во вторую уже не вытерпел, поел в поездке наваристого бульона.
Василинка знала, что мама и сама не выдержала, когда маленького Митьку грудью кормила: молочка в чай подливала.
— Вот и признавайся тебе после этого, — упрекнул сам себя отец. — Я ведь никого не обидел, не обругал, чужого не взял! Ну, ладно, схожу, лишь бы в доме покой был!
В тот злосчастный день отец с утра пошел к исповеди. Через несколько минут мать спохватилась: он же не взял денег, чтобы постричься у парикмахера! Разве можно идти к батюшке с такими лохмами. Она положила в носовой платок серебряный рубль, завязала узелком и протянула Василинке:
— Беги, доченька, догони отца и отдай ему деньги.
Слез как не бывало. Василинка выскочила из хаты и помчалась, точно вихрь, посреди улицы. Отец уже далеко отошел от дома.
Василинка побежала еще быстрей, размахивая платочком. Так было вроде легче бежать. Вот она уже совсем близко, рукой подать.
— Папа! — крикнула Василинка. — Мама передала рубль, сказала, что ты…
Но что это? В платочке ничего нет. Василинка ощупала все-все уголки серебряный рубль исчез, словно его и не было. У Василинки пересохло в горле, язык не слушался, она не могла вымолвить ни слова. Девочка стояла молча, глядя себе под ноги.
— Ну ничего, доченька, не плачь! Чего в жизни не бывает! Беги домой, я скоро приду!
Легко сказать — беги домой! Василинка еле переставляла ноги и не отрываясь глядела на землю, искала серебряный рубль. И куда он запропастился? Нигде не видно. Сказать маме или промолчать? Василинка знала, что мама по головке не погладит. «Не скажу», — наконец решает Василинка.
Но скрыть свою растерянность она не умеет. Мама всегда догадывается, если что-то случилось.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Как это ничего? У тебя же на лице все написано!
— Я… я потеряла рубль…
— Потеряла? Такие деньги потеряла? Вот возьму ремень да огрею по спине, тогда будешь знать, как деньги беречь.
Ремня Василинка боялась. Она задрожала и заплакала.
Но мама неожиданно смягчилась:
— Марш в угол! — приказала она.
Василинка терпеливо стоит в углу. Совершенно онемели ноги. Кажется, если бы разрешила мама сесть на пол, она бы целый день не вставала. Ах, скорей бы вернулся папа! Как на беду, он где-то задержался. А тут еще эта ненавистная Сонька дразнится и показывает язык:
— Разиня! Рубль потеряла!
Василинка переступает с ноги на ногу, тихонько шмыгает носом и показывает Соньке кулак. Наконец возвращается отец. Вместе с ним дядя Самсонов из депо. Увидев Самсонова, мать молча вздыхает: все ясно! Снова отец просидел у этого безбожника, никак не наговорятся!
Самсонов подмигивает Василинке и достает из кармана конфету, но Василинка уткнулась носом в стенку: стыдно перед дядей Самсоновым.
— Амнистия! — хохочет Самсонов. — Амнистия, выпускайте арестантов! — прощается и уходит.
— Ну, ладно, мать, хватит, отпусти ты Василинку, — добродушно говорит отец. — Она ж не нарочно.
А маме и самой жалко свою доченьку. Она делает вид, что не замечает, как отец подходит к Василинке, берет ее за руку и выводит из угла. Отец опускается на табуретку, садит себе на одно колено Василинку, достает из кармашка жилетки большие серебряные часы «Павел Буре», нажимает на головку. Выстрелив, отскакивает верхняя крышка, а за ней потоньше — другая. Отец показывает Василинке, как перевести стрелку на ту или иную циферку. Василинка увлекается и, уютно примостившись на папином колене, вскоре забывает о неприятном происшествии.
А назавтра с Василинкой вновь приключилась беда. И все из-за гостей. Сонька так саданула кулаком в бок, что искры из глаз посыпались. Ну, разумеется, Василинка не дала себя в обиду, хотя мама строго наказывала, чтобы она была с гостями вежливой и обходительной. Но от боли Василинка забыла обо всем и, размахнувшись, влепила Соньке пощечину.
Сурово глянув, мать сказала:
— Вот что, доченька, все мы пойдем фотографироваться на память, а ты останешься и будешь сидеть дома одна…
Василинка еще никогда одна не оставалась. И то ли оттого, что ей стало очень страшно, а может, оттого, что она не будет фотографироваться, непрошеные слезы так и брызнули из глаз. Должно быть, эти слезы смягчили мамино сердце. Когда все оделись, она сказала:
— Ладно уж, собирайся и ты с нами…
Шли долго-долго. И занесло того фотографа аж за самую Двину! Особенно немели ноги у Василинки, когда мимо них, цокая копытами, пролетала, словно вихрь, пролетка. Но кто тебя в нее посадит? Только богатые катаются на фаэтоне…
Младшего брата Митьку отец почти всю дорогу нес на руках, а Василинка крепко держалась за руку Тони, старшей сестры, и все больше отставала от Соньки. Она и там, у фотографа, не стала с ней рядом, но Сонька все равно протиснулась поближе к Василинке, да еще нарочно наступила ей на ногу.
Мама и тетя оделись понаряднее. Особенно привлекательно выглядела мама с высоко взбитыми волосами. Такую прическу она делала лишь по большим праздникам. Отец одел праздничную тройку с серебряной цепочкой от «Павла Буре» на жилетке. Тоня с распущенными волосами, с большим белым бантом на голове. А Василинка стояла вконец расстроенная из-за этой Соньки. Да и на ее стриженой голове не завяжешь никакого банта.
Все были настороженные, не такие, как всегда, словно ждали чего-то необычного. Один Митька, в темном пиджачке с белым вязаным воротничком и в новенькой, специально купленной по такому случаю фуражечке с блестящим козырьком, не обращал никакого внимания на все это торжество и вертелся как белка.
Наконец фотограф рассадил всех должным образом и сказал:
— Смотри внимательно, Митя, вот отсюда, — он дотронулся до круглого объектива, — сейчас птичка вылетит.
О, это было уже интересно не только Мите!
И тут сам фотограф скрылся под черным покрывалом. Все, затаив дыхание, ждали, когда же наконец вылетит птичка, а фотограф-волшебник высунул из-под своего укрытия руку и закрыл то место, откуда так и не успела выпорхнуть птичка.
Назавтра гости поехали домой, в свой Тифлис. Когда садились в вагон, Сонька-задира что-то положила Василинке в руку. «Прощай, Василинка! — весело крикнула она, сверкнув черными глазами и белыми, как чеснок, зубами. — До свидания!»
Как только поезд скрылся за поворотом, Василинка разжала кулак. На ладони лежала монета с дырочкой посредине… Тот самый серебряный рубль, который болтался на шее у Соньки.
