Вадим Чирков - Доброе племя индейцев Сиу
Обзор книги Вадим Чирков - Доброе племя индейцев Сиу
Вадим Алексеевич Чирков
Доброе племя индейцев Сиу
Вступление
В нашем дворе шесть высоких домов.
Еще в нем есть трансформаторная будка, доминошный стол и много тополей.
Под тополями стоят скамейки. На одной из них, с высокой фанерной спинкой, в любое время года и почти в любую погоду сидит Кузьмич, бывший чапаевец. На Кузьмиче твердый полувоенный картуз, толстое коричневое пальто, он с палкой.
По поручению пионервожатой ребята расспрашивали Кузьмича про его героическое прошлое и про Чапаева. Но оказалось, что Кузьмич в конные атаки не ходил, из пулемета не строчил, в разведке не бывал, а заведовал в полку складом, даже и не оружия, а вещевым, а Чапаева видел только издали. Чапаев как-то раз проскакал мимо Кузьмича, которого тогда звали Петром.
Не всем же ходить в атаку, должен же хоть кто заведовать у военных складами.
Однажды кто-то написал мелом на двери среднего подъезда:
Жильцы дома № 4:
Игорь — кв. № 30
Владик — кв. № 17
Сема — кв. № 25
Витюня — кв. № 19
Павлик — кв. № 22
Никита — кв. № 18
и т. д.
Это и есть настоящие жильцы дома № 4. Остальные — взрослые. Взрослые целый день на работе, вечерами тоже заняты, а в выходные — одни лежат под машинами, другие возятся в своих квартирах: стирают, готовят обед, натирают полы, белят, красят, ремонтируют…
А некоторые целый день стучат в домино. Одни стучат, другие ждут очереди. Доминошники почему-то одеваются в спортивные костюмы.
Парни тоже ребятам не интересны. У них мотоциклы и гитары, к которым мальчишку не подпустят. Брысь, скажут, малявка! Кто ж тогда настоящие жильцы дома № 4 и других домов?
В нашем дворе восемь собак. Черная и ласковая Цыганка, лохматая дворняжка, которой в молодости, в честь собак, летающих в космос, дали имя «В полет!» (она постарела, и когда к ней подойдешь, не вставая, повозит хвостом по асфальту и проводит тебя глазами); еще есть толстый, одинаково то ли добрый, то ли равнодушный ко всему Шарик, кудлатая Мурка и худой трусливый Цуцик, который всю зиму спит на теплом люке центрального отопления.
Погулять же выводят молодого серого дога с удивительно глупой тяжелой мордой и двух пучеглазых дрожащих собачонок, которые, когда бегут, кажутся многоногими, как инфузории. Шкура молодому догу пока велика — она болтается на нем и собирается складками.
Что еще есть в нашем дворе? Ну, ясно, кошки — но их никто не считал. Асфальтовая площадка, на которой зимой играют в хоккей. Три гаража с разными рисунками мелом на стенах.
Школа через дорогу, магазины в трех шагах…
Через день после того, как я стал жильцом дома № 4, я вынес во двор ручную пилу, молоток, плоскогубцы, гвозди, кусок фанеры и планки — решил сколотить кормушку для птиц.
Разметил на фанере квадрат и стал пилить.
Через несколько минут возле меня стоял мальчишка. Терпел он недолго.
— Дядя, это вы что пилите?
— Фанеру.
— А зачем?
— Выпиливаю квадрат.
— А квадрат зачем?
— Много будешь знать, скоро состаришься.
— Не состарюсь, — обещает мальчишка. — Скажите — зачем?
— Чтобы ты спросил, — отвечаю я.
Мальчишка некоторое время молчит.
— Не, — говорит он. — Это вы шутите.
— Я серьезно. Дай, думаю, стану выпиливать квадрат — может, кто подойдет, спросит, что я делаю. Я отвечу. Так и познакомимся.
— Это вы шутите, — догадывается мальчишка. — А планки тогда зачем?
Тут подошли и второй мальчишка, и третий. Все они внимательно смотрели, как я пилю фанеру, брали в руки то плоскогубцы, то молоток и вслух гадали — что я такое мастерю.
Понемногу завязывался разговор.
Если вы делаете скворечню, можно услышать множество историй про птиц. А когда истории про птиц кончатся, начнутся рассказы про тех, кто птиц любит, кто держит, кто ловит, кто убивает.
Если вы сбиваете ящик для кошки, ясно, вы услышите все про кошек.
И нет ничего легче, чем разговориться о собаках.
Если же вы расскажете что-то сами — в ответ услышите сто историй. Первая будет очень похожа на вашу, вторая — поменьше, третья — еще меньше, а потом пойдут истории самые разные. Конечно, если для этого есть время и подходящая обстановка.
Так я и сделал. Я рассказал… уж не помню сейчас, о чем, — и мне стали рассказывать в ответ.
Пока мы разговаривали, к нам подходили и другие мальчишки. Одни, послушав, оставались, другие, постояв и как-то по-своему оценив обстановку, уходили.
Так у меня во дворе появилось много знакомых.
Где уж теперь мне было вставить свою историю, когда начиналась беседа!
Я слушал. И конечно, каждый второй рассказ был про собаку и про то, как их, собак, обижают. А ведь собаки спасают людей от смерти.
— Вот я читал, — начинал кто-то, но я тут же просил рассказывать не книжное, а свое или то, что слышал своими ушами.
В «своих» историях собаки никого еще от смерти спасти не успели — просто не было случая, — и тогда шли рассказы про все, что угодно.
Иной рассказ был такой маленький, что его можно было поместить в спичечный коробок, как кузнечика. У других не было конца. А тот обрывался на самом интересном месте, и продолжение только следовало… И никто не знал, каким он будет, никто — потому что автором был весь наш двор и многое, многое другое, чего не перечислишь, а главное, не предусмотришь, как не предусмотришь соринки, которая попадет в глаз, победы в хоккее на асфальтовой площадке или настроения, с каким придут родители с работы.
И эти рассказы — тоже нельзя считать законченными: ведь кто знает, что еще приключится завтра и послезавтра с Витюней, Петей, Никитой…
Признание таланта
Не день, не неделя, не месяц, а почти целый год был испорчен одной этой минутой.
Вот как было дело.
Играли в хоккей. Асфальтовую площадку, как и в прошлом году, залили водой из шланга. Мороз был хорош, и через час можно было уже играть.
Против Владьки из дома № 2 (он в седьмом классе) выставили двоих — Костика и Саню, четвероклашек. Против Семы играл Витюня (они оба в пятом).
Вратарем у Владьки был Жора, а у Витюни — Синьор Помидор, сосед Витюни Пашка. У него щеки всегда красные.
Во втором периоде счет стал 6:5 в пользу Витюниной команды. Шестую шайбу Витюня забил после длинного паса от своих ворот. Владька играл за троих и не успел, и Витюня всадил шайбу в ворота, как пулю в мишень. Жора даже не пошевельнулся, когда шайба грохнула за его спиной в дверь железного гаража.
У Витюни как раз начал получаться крутой вираж влево и бросок с виража. Сема круто заворачивать еще не мог, он прямиком вылетал за лед, а Витюня вколачивал шайбу.
Борьба, однако, как сказал бы Николай Озеров, только разгоралась, хотя уже сильно стемнело. Владька после шестой шайбы наорал на своих, а сам выехал в центр с таким лицом, что Костик и Саня сдвинулись поближе друг к дружке и стали проверять клюшки. Витюня договорился насчет длинного паса с Помидором и поехал на правый край, где дожидался шайбы Сема.
Клюшки застучали, минуты три шайбу гоняли по кругу от ворот до ворот, потом Витюня получил наконец длинный пас… Он подхватил шайбу, пошел по правому краю, начал вираж… И тут чей-то ботинок буквально слизнул шайбу из-под его клюшки. Ботинок откинул шайбу Владьке, а Владька, правильно сбив маленького Костика, оказался один на один с вратарем. Бац — и, конечно, гол. Помидор и глазом не моргнул. 6:6…
Только теперь Витюня разогнулся. Шайбу у него перехватил Аркан…
Дальше все было обыкновенно, как и бывает во всех таких случаях.
— Ты чего? — закричал Витюня. — Ты чего шайбу забрал?!
— Ух ты! — удивился Аркан. — Какие мы грозные. Захотел — и забрал. Может, скажешь — не имею права?
— Скажу! Попробуй еще раз… Аркебуза!
— Опять?! — Тут Аркан быстро и больно схватил Витюню за нос. — Да я вас поубиваю всех за это!…
А Витюня, ошалев от боли и ослепнув от слез, вмиг заливших глаза, звезданул что было силы клюшкой по Аркану — и сразу освободился.
Он отскочил, мазнул рукой по глазам и увидел, что Аркан лежит на льду и, схватившись за щиколотку, вопит что есть мочи.
Витюня попятился и вдруг припустил с площадки к своему подъезду, — вслед за ним побежали Костик и Саня.
Возле Аркана суетились Владька и Жора, подходил Помидор. Наверно, у Аркана была сломана нога. Витюня ее сломал.
Витюня захлопнул за собой дверь квартиры и подошел к окну. Чуть-чуть отодвинул занавеску. Аркан, поддерживаемый Владькой и Жорой, скакал на одной ноге к скамейке. Вот он остановился и повернулся к Витюниному окну. Лучше бы Витюне не видеть его! Лицо в темноте белело пятном, но сколько боли и ненависти виделось Витюне в этом пятне! Он отпустил занавеску и присел.
Не выпрямляясь, Витюня добрался до дивана. В комнате было темно. Темно и беспросветно было теперь и в Витюниной жизни.
