Федор Камалов - Здравствуй, Артем!
Обзор книги Федор Камалов - Здравствуй, Артем!
Федор Ахкямович Камалов
Здравствуй, Артем!
Глава первая, о себе
Много ли человек знает про себя? Много ли может написать о себе? «Я, Артем Остролуцкий, учусь в 7 «Е» классе». Все.
Другое дело попробовать рассказать о себе… Можно каждую строчку в биографии вытянуть до Москвы. Допустим, первое слово из биографии: «Родился…» В избушке посреди леса я родился. Отец работал лесником. Ближайший сосед жил в двенадцати километрах от нас на другом кордоне. Его звали Серафимом. Зимой он приходил к нам на лыжах и приносил на спине самовар, а в блестящем самоваре гремела ледяная клюква с промерзших болот. Я доставал ягодки из самовара и делал маме красные бусы.
Серафим подсказал родителям мое имя: «Все орем?», «Все растем?» — Артем.
До семи лет я видел чужих людей несколько раз. Потом родилась горластая Ленка, и мы переехали жить в подмосковный город. И в памяти о той лесной жизни осталось немногое.
Перед нашим домиком лежало плоское озерцо, похожее на блин. Рыбы в озере сроду не водилось. Озеро хранило серую мертвую воду. Но по утрам, когда вставало солнце и просыпался лес, наш домик наполнялся чудо-розовым дрожащим светом и пением птиц.
Однажды отец принес мне с ночного обхода хромого лисенка. Потом выяснилось, что лисенок только притворялся несчастным и вообще оказался большим хитрецом. Первые дни он жил под кроватью и шипел на ноги проходивших мимо. Но вскоре обжился. Бегал по комнате, совал нос в кринки, в кастрюли. Когда мама шлепала его за проказы, лисенок прятался за печку и вздыхал там. Стоило мне его шлепнуть, он хватал меня за штанину и пытался утащить в темный угол, чтобы расправиться.
Вечером он с визгом бросался навстречу отцу, и, когда подбегал я, руки у отца уже были заняты. Я мучился черной ревностью. В пору спелой малины я тайком утащил лисенка за озеро. И все.
Пролились осенние дожди. Потом пришли снега, укрыли землю. И вдруг я стал ждать, что озябший лисенок однажды попросится в наш дом, к теплой печке.
Нет — ни голоса, ни следа у дома. Может, он ушел от обиды в другие леса, к другим людям? А может, совсем ушел от людей.
До сих пор, а мы уже давно живем в городе, я слышу внутри себя некий укоризненный голос: «Эх ты, а еще человек!» «Я же дикого зверя отпустил на волю!», — отвечаю я. А этот «некий голос» все бормочет. «Мне, что ли, надо было уйти?» — говорю сердито. А он снова бубнит… «Да ты кто такой?» — спрашиваю зло. Молчит.
По какому праву этот внутренний голос пристает ко мне, постоянно смущает меня?
Кто он? Что это за голос? Может, совесть?
Чем я взрослее, тем чаще слышу в себе внутренние голоса.
Человек, по-моему, как матрешка, состоит из нескольких человек, мал мала меньше.
Я иногда представляю, что состою из нескольких Артемов.
Если бы вдруг ко мне приехали представители народов Земли и сказали:
— Артем, до сих пор на нашей Земле существуют голод, болезни, убийства, войны, людские страдания. Если ты согласишься, чтобы тебя замучили самыми страшными муками, настанет счастливая эра — люди будут жить, не страдая. Если согласишься на самые страшные муки, Артем!
— Ну, конечно, я согласен! — выпятив грудь, отвечу я.
А второй Артем, поменьше, захнычет:
— Самые страшные муки!.. А почему именно я!.. Почему не сосед или кто-нибудь другой?!
Третий Артем воскликнет:
— Гей-гей! Я стану вечным героем Земли!
Четвертый задумается:
— Неужели нельзя переделать мир по-другому, без страшных мук?!
И, наконец, пятый вымолвит:
— Эх! Зато на несчастную, настрадавшуюся мою планету придет жизнь без зла!
Шестой… молчит. Да живет ли, есть ли он во мне — шестой? Кто он — трус, герой или мудрец? Может, его еще нет, может, он появится позже, с годами?
А потом еще и седьмой?..
Наверное, никто не знает себя до конца, до донышка, до всех тайников.
Самая маленькая матрешка по законам красоты должна быть самой красивой.
Если бы знать, что в глубинах души каждого человека таится прекрасное!..
«Хорошо учись, читай больше книг, воспитывай в себе честность, благородство, смелость!» — часто слышу я наставления взрослых. И в то же время вижу в жизни немало примеров, когда сами взрослые своими поступками сеют в нас сорное. Мне однажды открылось, что воспитывает меня не наставлениями, а своей жизнью — тот, кто сам честен, смел и благороден.
Глава вторая, о друзьях и недругах
Наши матери не устают удивляться:
— Как это вы, такая равная публика, дружите?
Дружим вот с первого класса: Мишка Сивец, мы его зовем Отшельником, Сережка Мельников и я. И не жалуемся на свою дружбу.
Когда мы учились в третьем классе, я увидел из окна дома, как Сережку уводят за собой цыганки. Я подумал, они его околдовали. Ну, может, не околдовали, а как-то приворожили. Белобрысый Сережка развесил уши, идет с ними. Я выскочил из дома, заметался: кинуться за Сережкой — вдруг цыганки и меня заговорят и уведут? В милицию звонить — пока трень-брень, Сережка может оказаться в таких краях, что самая гениальная собака не разыщет.
Тогда я погнался за цыганками на велосипеде с сумасшедшим криком:
— Серы-ый! Ваш дом горит!
Вот цыганки удивились: был Сережка, нет Сережки! Я на велосипеде еле догнал его.
— Где горит?..
— Серый, я про «горит» придумал, чтобы тебя выручить! Они же тебя утащат!
Он посмотрел на меня так, будто я на велосипеде вниз головой сижу.
— Не даст магазин показать людям! — И побежал снова за цыганками.
Сережку можно водить за нос, пока самому не надоест.
— Серый, — говорю ему, — позавчера из Академии наук улетела говорящая сова. Сейчас по ночам вокруг Москвы самолеты с неводами летают. Сову пока не нашли, зато две молодые бабы-яги попались. По-русски ничего не смыслят, на каком-то древнем бабоягском языке лопочут.
— А как же с ними объясняются?
— По азбуке глухонемых.
Вот на такие детали Сережка и ловится, как пескарь: «Вот это да!» К седьмому классу он, правда, научился произносить две недоверчивые фразы: «Ну да-а!» и «Иди ты!», но все равно верил. Иногда мне кажется, что я со своими сомнениями старше Сережки на сто лет. Сережка живет быстрой, летучей жизнью, а я медленной, тяжелой.
По-моему, Отшельник — Мишка Сивец — начал говорить пословицами и даже афоризмами с раннего детства.
Я отношусь к Отшельнику примерно так же, как француз к своей Эйфелевой башне: сам давно не удивляется этому чуду, привык, но ревниво смотрит, чтобы удивлялись другие.
Отшельник, едва научился читать, стал выискивать в книгах умные мысли, высказывания мудрецов. Потом завел толстую тетрадь, которую назвал «Жемчужины».
В начальных классах дружится просто: с кем рядом сидишь, с кем по пути домой, с кем одинакового роста, кто марку дал…
Говорят: «Хороший человек тот, с кем мне хорошо». Мне хорошо со многими. А друзей двое.
— Отшельник, почему мы с тобой дружим?
И я увидел, как чуть не впервые в жизни Отшельник растерялся.
— Как это почему? Люди мы близкие… вот и дружим.
— И все?
— Послушай, Артем, — сказал он, — если ты хочешь услышать от меня формулу дружбы, так я не знаю ее! Я даже не знаю, есть такая формула или нет!..
— Сережка, почему мы дружим?
— Потому что для нас это хорошо, — беззаботно сказал Сережка.
Папин брат иногда разговаривает с маленькой фотографией солдата. И это мне казалось непонятным.
— Это мой лучший фронтовой друг, — сказал папин брат.
— Но ведь вы же рассказывали, что он на фронте… его же нет!
— Это для тебя нет! Для тебя его не было и нет сейчас. Для меня он был, есть и будет, пока я живу!
Зимним вечером на скамейке у нашего дома мы отдыхали после катка. Вокруг скамейки, как секундная стрелка, ходила по утоптанному кругу тихонькая Жанна, Сережкина соседка.
— Мать, наверное, пироги дома печет, а ты здесь нос морозишь, — сказал ей Сережка.
— Не-е, мама на работе, — простуженно ответила Жанна.
— Телевизор включи, как раз шикарные передачи идут.
— А нету у нас.
— Ну просто иди домой! — подосадовал я. — Чего на морозе-то!
— Я ключи потеряла, — трагическим шепотом сообщила она.
Тогда я забежал к себе домой и сказал Ленке:
— У тебя полный дом родных, и все о тебе заботятся! А у Жанны даже отца нет! Она одна на улице! Быстро одевайся!
Ленка человек исполнительный. Прикажи ей: «Четыре дня дружи с Жанной» — добросовестно исполнит приказ. Она увела Жанну к нам в гости.
— У большого человека большое горе, у маленького — маленькое, — стал философствовать Отшельник.
— Ничего себе маленькое — отца нет! — не согласился Сережка.
