Сергей Косарев - История и теория криминалистических методик расследования преступлений
По делу был допрошен вышеупомянутый поп Дмитрий, который показал, что погибший перед смертью рассказал, что его «убили» Нееловы.
После этого великий князь послал в Медынский уезд дьяка Ивана Костицу провести повальный обыск[59] о личности обвиняемых.
Как следовало из результатов повального обыска: ранее Нееловы в грабеже и разбое замешаны не были, но многие из опрошенных слышали, что они убили Степана Пронякина.
После этого великий князь направил мценскому воеводе грамоту, в которой приказал сообщить – в «который месяц и в который день» прибыли на службу Неелов и его сын.
В ответе на великокняжескую грамоту воевода отписал, что оба Нееловых на службе в 1538 г. не появлялись.
На этом следствие было закончено.
Великий князь «обвинил» Марью Неелову и Федьку в убийстве и постановил их «выдать головами до искупа» истцам. Федора и Ждана Нееловых великий князь приказал «присудить в беглые»[60].
Как видно из данного документа, начала состязательного и розыскного процесса здесь причудливо переплетены воедино. Расследование дела начинается с подачи иска истцами, пытки в ходе расследования не применяются, но ход расследования активно направляется государством, показания крепостного человека Федьки, изобличавшего своих господ в совершенном преступлении, судьями явно игнорируются или недооцениваются.
Значительно развил инквизиционную форму процесса Судебник 1550 г. Ивана IV (принявшего в 1547 г. царский титул).
Таким образом, с последовательным усилением Московского царства состязательный порядок при расследовании преступлений заменялся розыскным, который сначала применялся при расследовании наиболее серьезных уголовных дел (о государственных преступлениях, убийствах, разбоях и др.), но с течением времени круг их постепенно расширялся.
Появляются новые особые государственные органы – «обыщики» или «сыщики»; в практику входят уголовные преследования без выдвижения соответствующего обвинения, по доносу. В XV–XVI вв. уголовные дела о наиболее тяжких преступлениях рассматриваются в розыскном порядке, а в XVII в. и по менее значительным делам розыскной порядок становится общим.
Впрочем, «обыщики», присылаемые из Москвы для отыскания и преследования преступников, часто причиняли населению одни убытки, не принося никакой существенной пользы относительно порученного им дела, а порой и сами грабили местных жителей[61].
В XVI в. в период царствования Ивана IV Грозного полицейско-судебные функции стали выполнять учрежденные в 1539 г. губные избы – учреждения, возглавляемые выборными губными старостами, созданные для разыскивания и наказания «лихих» людей. О самих выборах губных старост из числа «лучших» людей составлялись выборные списки за подписями всех избирателей; эти списки представлялись в Разбойный приказ, ведавший разбирательством дел о преступлениях. Выбранных таким образом губных старост запрещалось смещать с занимаемых ими должностей. В грамоте 1550 г. царь Иван IV прямо говорит: «а которые старосты нашу службу служат и от службы их отставити немочно»[62].
Учреждение губных старост значительно укрепило следственное судопроизводство на Руси.
В обязанность губным старостам вменялось раскрывать преступления и разыскивать преступников, не дожидаясь обвинения со стороны потерпевших. Губные старосты должны были объезжать свои округа и расспрашивать местных жителей о том, кто в губе «лихие» люди, к кому приезжают разбойники и тати, кому они продают добытое преступной деятельностью имущество. Те, на кого указывали, что они люди «лихие», задерживались губными старостами и подвергались пыткам.
Таким образом, расследование преступлений, уголовный розыск в России искони, еще со времен губных старост, воевод был проникнут инквизиционным началом[63].
С течением времени компетенция губных старост последовательно расширялась в сторону увеличения подследственности разбираемых ими уголовных дел. Компетенция губных изб закреплялась в губных грамотах, подписываемых царем; их штат состоял из «лучших» людей – губных старост, целовальников и дьяков[64]. Деятельность губных изб направлялась и контролировалась различными отраслевыми приказами, главным образом, Разбойным приказом, учрежденным в 1555 г. Разбойный приказ, существовавший под разными названиями (например, с 1571 г. – Разбойная изба, с 1682 г. – Сыскной приказ) с середины XVI до начала XVIII в., являлся фактически второй инстанцией «разбойных» дел, откуда губные старосты всего Русского государства получали наказы или грамоты для своей деятельности. Причем разбирать дела «ведомых разбойников» губные старосты должны были не по положениям Судебника, а по губным грамотам. В Разбойный приказ губные старосты также доносили о своих занятиях по службе, направляли отчеты о совершенных делах и испрашивали разрешения («указа») в сомнительных случаях. Постепенно Разбойный приказ забирал все больше власти; губным старостам оставалось, в основном, право проводить следственные действия (главным образом, обыски и допросы обвиняемых под пыткой), но сами «пыточные речи» и все подлинное дело они зачастую обязаны были представлять в приказ, а затем приводить его приговоры в исполнение. Подобная практика вела только к волоките, крючкотворству, засилью мелких чиновников (приказных, подьячих). С начала XVII в. по всей территории Русского государства рядом с органами местного самоуправления (губные избы и др.) стали появляться назначаемые царем воеводы, также являвшиеся носителями судебной власти. Уже к 80-м годам XVII в. воеводы вытеснили на всей территории страны выборные местные органы.
Документы, издаваемые приказами, были различными: указы от имени царя, часто содержавшие решения по конкретным делам, суть которых излагалась в «отписке» (докладной записке должностного лица), наказы – инструкции должностным лицам, расспросные и пыточные грамоты и др.
По губным грамотам старостам поручалось лихих людей, разбойников и татей обыскивать, и, доведши на них преступление, наказывать[65].
В этих документах содержались первые зачатки определения методов изобличения преступников, закладывались основы будущих методико-криминалистических рекомендаций.
Правила, изложенные в губных грамотах – наказах, даваемых губным старостам как руководство для исполнения вверяемой им должности, были впоследствии соединены в одно целое – в сборник, сохранившийся до наших дней под названием «Выписка из Уставной книги Разбойного приказа», опубликованный в 1841 г. в Санкт-Петербурге. Таким образом, Уставная[66] книга является первым письменным источником, содержащим начала следственного судопроизводства в России.
Как отмечал профессор Ришельевского лицея В. Линовский, постановления, собранные в этот сборник, не потеряли силы своей и с изданием Соборного Уложения царя Алексея Михайловича в 1649 г., ибо Уложение «не составляет эпохи в истории русского уголовного судопроизводства. Следственная форма судопроизводства осталась, как она и была определена в губных грамотах»[67].
Итак, вот как были изложены первые в нашем Отечестве методические указания по организации расследования ряда преступлений, прилежно записанные в 1555 г. дьяками Василием Щелкаловым и Месоедом Висловым со слов Государя-царя и Великого Князя Иоанна Васильевича IV Грозного.
«На некоторых людей в обыску скажут, что они лихие люди, тати или разбойники, и тех людей, по обыском имати… и приказати беречь тутошним и сторонним людям, с поруками, докуды дело вершится. А тех лихованных людей, по обыском, в разбоях и в татьбах, пытати: и учнут на себя и на товарищев своих говорити, и по их язычным молкам оговорных людей имати… да тех оговорных людей, во многих людех, с языки с очей на очи ставити и роспрашивати. Да будет язык, на очной ставке которого человека опознает и учнет на него говорити тож, что и за очи в роспросе и с пытки на него говорил; а тот оговорной человек учнет бити челом о обыску, и того человека дати за пристава, а про него обыскати болшим повальным обыском, да будет его в обыску назовут лихим человеком, и его по язычной молке и по лихованным обыском пытати, и учнет на себя и на товарищев своих в разбое говорити, и того человека казнити смертью, да и того языка, который на него говорити, казнить же»[68].
«А на которого человека языка два или три с пыток говорят в разбое, и того человека, по язычным молкам, без обыску пытати; да будет с пыток не учнет на себе говорити, и про него обыскати: да будет в обыску его одобрят, и его дати на чисгую поруку, с записью..»[69].
«А на которых людей в разбое язык говорит, а в обыску его назовут половина добрым человеком, а другая половина назовут лихим человеком, и того человека пытати: а не учнет на себя, пытать, в разбое говорити, а того человека дати на чистую поруку»[70].
