Олег Никонов - Политика Российской Империи на Среднем Востоке во второй половине XIX в.
Прежде всего, было решено восстановить экономические позиции в северо-иранских провинциях и по возможности расширить российское присутствие за пределы «сферы русского влияния». Это стало возможным в связи с очередными попытками шахского правительства модернизировать хозяйство. В отличие от «николаевского» периода, когда императорские власти намеренно отказывались от участия в развитии туземного производства (тяжелая индустрия), теперь участие специалистов из России в организации фабричного производства стало поощряться. Был в определенной степени использован опыт британской дипломатии.
В 1856 г. иранский Поверенный в делах в Санкт-Петербурге Мохаммед хан нанял в Звенигороде, Москве и Смоленской губернии 8 человек мастеровых для строящейся в Тегеране казенной фабрики. Кроме того, в России было закуплено бумагопрядильное оборудование[60]. Два года спустя в Иран выехали специалисты чугунного литья (А. Молодкин и С. Андреев), медного производства (С. Молодцов и Ф. Степанов), сахароварения (В. Савицкий) и писчебумажного дела (А. Тучкин). Шелкомотальное производство должна была налаживать бригада из 9 мастеров и подмастерьев из Москвы и Финляндии во главе с М. Николаевым[61]. Во всех контрактах, заключенных русскими мастерами с иранским правительством, отмечалось обязательство не только познакомить местных предпринимателей с европейскими современными технологиями и наладить производство по данным отраслям, но и подготовить за 2–3 года национальных специалистов.
Другим направлением экономической политики стала организация прочной транспортной инфраструктуры на Каспийском море. Основы для ее расширения возникли в 1857 г., когда были объединены два пароходных общества: «Русалка» и «Меркурий». Новое предприятие под названием «Кавказ и Меркурий» приступило к перевозкам пассажиров и грузов. В 1861 г. учредитель пароходства Н. А. Новосельский чтобы интенсифицировать товароперевозки с побережья Каспия в Россию и Европу через Астрахань ввел страхование грузов в пути, а также предложил организовать специальные рейсы для богомольцев, совершающих хадж. Путь пролегал от Астрабада, Мешедессера и Энзели через Астрахань по Волге до Царицына, далее по железной дороге до реки Дон, а оттуда водным путем через Таганрог, Азовское, Черное, Мраморное море в Александрию[62]. В том же году для перевозок пассажиров и грузов по Волге от Астрахани до Твери было учреждено пароходное общество «Самолет». В надежде привлечь иранских купцов для отправки грузов на Нижегородскую ярмарку на пароходах имелись особые кухни, а на некоторых особые каюты для «магометан». Объявления о начале судоходства были распространены в Астрабаде в сентябре 1861 г.[63]. Затем аналогичные предложения поступили как от пароходных товариществ («Польза», «Соединенное общество пароходства», и др.), так и отдельных судовладельцев. Суда типа пароход-шхуна «Русь Православная», «Гельма» и т. п. имели то преимущество, что могли швартоваться в Энзелийском заливе и обслуживать Энзели, Ленкорань, Астару[64]. Мелея год от года, Энзелийский залив становился все более непригоден для кораблей с большой осадкой. В целом путь от иранских берегов по Каспийскому морю и Волге с заходом в Казань, Саратов, Пермь, Рыбинск, Нижний Новгород, Тверь обслуживало к 1862 г. 228 пароходов, паровых буксиров и шхун. Как явствует из реестра Астраханского адмиралтейства, только судно «Два брата» принадлежало не российским предпринимателям, а английскому гражданину Тэту[65]. В 1871 г., воспользовавшись желанием шаха пройти по водам залива на паровом судне, наконец удалось договориться с губернатором Гиляна Муин уль-Везаре об углублении фарватера, и пропуске русских судов на внутренний рейд Энзели[66].
Помимо астраханского пути, дипломаты предложили реанимировать транзит через Закавказский край. Открытый в 1852 г. по специальному разрешению императора, этот транзит не стал альтернативой пути по турецким землям и окончательно зачах к окончанию Крымской войны. Инициатива его возрождения принадлежала консулу в Гиляне И. Зиновьеву. Он убедил местных купцов отправить свои товары пароходами общества «Кавказ и Меркурий» не через Астрахань, а через Энзели на Баку и далее на Тифлис и Поти. В качестве аргумента в пользу кавказского транзита консул приводил следующие факты: невозможности зайти кораблям на внутренний рейд Энзелийского залива; сложности с использованием сразу двух видов транспортных средств (пароходы и железная дорога), а также блокирование льдами зимой астраханского фарватера[67].
Поддержал идею кавказского транзита Наместник на Кавказе, предоставив обществу «Кавказ и Меркурий» монополию на организацию таких перевозок сроком на 3 года[68]. Первая партия товара, состоящая из 3 тыс. пудов шелка, ушла по Закавказскому маршруту осенью 1860 г. Швейцарец Диннер, ведущий операции с шелком, отмечал предпочтительность данного маршрута, который мог стать альтернативой пути Тавриз – Эрзерум при условии снижения цен на транспортировку[69]. Развивая эту идею, посол Российской империи Гире сумел убедить азербайджанских руководителей Наиб уль-Везаре и Сердар Кули организовать строительство шоссе от Тавриза до пограничной Джульфы[70]. Юридическим обоснованием нового маршрута стали правила транзита, утвержденные в 1864 г., и дополненные в январе 1865 г. «Правила» дозволяли беспошлинный транзит европейских и колониальных товаров из Европы в Иран, хранение в течение года товаров на складах в Российских портах, провоз по территории Закавказского края запрещенных к ввозу в него товаров (прежде всего порох), а также определяли основные маршруты транзита. Таких маршрутов было три. Первый – из Поти и Сухуми на Кутаиси, далее по реке Риони до Гори, а потом через Тифлис – Ереван – Нахичевань в Джульфу. Второй – из Поти и Сухуми через Кутаиси – Ахалцых – Ахалкалаки – Александрополь – Ереван – Нахичевань в Джульфу. Третий – из Поти и Сухуми через Кутаиси – Тифлис – Елисаветполь – Шемаху в Баку, откуда морем в Иран[71].
Следующим направлением экономической политики стала реструктуризация, имевшихся на шахской территории торговых структур. В частности было проведено следствие по делу приказчика Е. Д. Макинцева, представлявшего тегеранское отделение Московской торговой конторы. Стремясь расширить влияние Дома на экономическую ситуацию в стране, Макинцев в 1854 г. заключил контракт с исфаханским жителем мирзой Гургином Арутюновым (мирза Крикор) на поставку ему материалов для строительства заводов по изготовлению оливкового масла. Накануне подписания соглашения с русским торговым домом мирза Крикор обратился на имя шаха с предложением организовать такие заводы в трех поселениях провинции Гилян: Менджиле, Рустем-Абазе и Рудбаре. Коммерсант брался наладить производство за собственный счет и по истечении 5-летнего срока передать заводы в казну. Доходы в течение этого периода, освобожденные от налогообложения, поступали в карман предпринимателя. Губернатора провинции Ису хана обязали обеспечить бесперебойную поставку сырья[72]. Макинцев рассчитывал, обеспечив предпринимателя всеми необходимыми инструментами, материалами и кредитами, монопольно контролировать оливковый рынок Гиляна. В течение двух лет на имя Крикора Макинцев перевел 6490 туманов[73], что впоследствии вылилось в безнадежные долги Торгового дома и его банкротство.
К сожалению, к концу 50-х – началу 60-х гг. XIX в. российские дипломаты еще не были готовы до конца отстаивать государственные интересы без оглядки на правила «дипломатического политеса». По устоявшейся порочной практике возложили всю вину на отечественного коммерсанта, который попытался с помощью миссии и консульства вернуть выданные ранее иранскому предпринимателю авансы. В частности управляющий делами посольства в Тегеране А. Е. Лаговский осенью 1857 г. отмечал: «Пользуясь полным покровительством, как императорской Миссии, так и консулов наших в Персии, а, вследствие сего, и возможным содействием персидских властей, агенты означенного дома вели, однако, свои дела столь небрежно, что потеряли всякое доверие к себе со стороны торгового сословия в Персии»[74].
Раздражение дипломатов деятельностью коммерческих структур Российской империи в Иране объяснимо. Во-первых, дипломатам нередко приходилось решать вопросы, искусственно раздутые до состояния открытого конфликта. В качестве примера здесь уместно упомянуть, так называемое «дело консула Черняева». В апреле 1861 г. в миссию пришла анонимная жалоба, в которой Черняев обвинялся во взяточничестве, недоступности и т. п. Было проведено следствие, в ходе которого выяснилось, что инспирировал «дело» некто Калуст Вартанов, лично обиженный на политику дипломата, причем не иранец, а подданный России. Консул Н. А. Аничков, который проводил расследование, по этому поводу на имя Е. П. Ковалевского писал: «Горе наше в том, что русские подданные очень избалованы в Персии и хотят обусловливать наше покровительство «национальностью», а мы хотим обусловливать его справедливостью и параграфами трактата. Между тем пограничная черта, проведенная в 1828 г. по мусульманским провинциям, не сделала, к сожалению, честными тех, которые остались на нашей стороне, и которые теперь наводняют Тавриз и Тегеран»[75]. С этим утверждением соглашался и Лаговский, подтверждая, что занимаются ростовщичеством и «небрежно» ведут дела «преимущественно жители Закавказского края»[76].
