Валерий Астапов - Тревога и тревожность. Хрестоматия
Конкретизация понятия тревожности в рамках теории десинхронии и теории «черта – состояние» очень существенна для понимания значения этого термина и для преодоления опасностей, связанных с его недифференцированным употреблением, что очень часто практикуется в психологической и психиатрической литературе. Тем не менее далее мы будем говорить о возникновении тревожности, не всегда упоминая об этой дифференциации. Читатель должен это учесть в контексте последующего обзора теорий, которые не следует воспринимать как частные формы теории «глыбы». Эмпирические исследования не должны рассматриваться как обязательно относящиеся к еще не исследованным аспектам тревожности. Сделав эти оговорки, перейдем к рассмотрению гипотез о причинах тревожности.
Современные психологические теории тревожности неизбежно являются теориями научения, т. е. в них предполагается, что мы научаемся испытывать тревожность по отношению к определенным специфическим объектам, ситуациям или людям. У этой идеи долгая предыстория. Первым ее сформулировал Цицерон в книге, откуда мы взяли приведенную выше цитату. Он сказал: «Кто страдает, тот боится, ибо причины, вызывающие страдание, при угрозе их появления вызывают страх». И там же: «Страх вызывается отсутствующими факторами, присутствие которых вызывает страдание.» Эта теория научения близка к теории обусловливания, если рассматривать тревожность/страх (timor/metius) как УР (условная реакция), а боль/страдание (aegritudo) как БУР (безусловная реакция). Наконец, говоря: «Уберите страдание, и страх исчезнет», Цицерон предвосхищает теорию исчезновения тревожности, которая утверждает, что если условный стимул предъявляется без безусловного или типичного ответа на него, то условная реакция исчезнет, а следовательно – если убрать болезненную БУР, то УР (страх/тревожность) тоже исчезнет.
Не следует придавать слишком большое значение подобным трудам, поскольку всегда возникает искушение трактовать их в соответствии с современным знанием. Однако из контекста ясно, что Цицерон (или, скорее, греческие мыслители, чьи идеи он популяризовал) имел в виду теорию научения неврозу. Эта теория имеет определенное сходство с моделью, которую мы обсудим ниже, хотя у Цицерона нет терминов и понятий, связанных с обусловливанием. Что представляет собой теория обусловливания? Здесь важно провести различие между классической или бихевиористской концепцией Уотсона и более поздними необихевиористскими концепциями, которые хотя и основываются на концепции Уотсона, но опираются также на большое количество информации и экспериментальных данных, накопленных много позже того, когда были сформулированы основные положения классической теории обусловливания. Концепция Уотсона (Watson and Rayner, 1920) стала фундаментом для дальнейшего развития бихевиористской концепции, однако она не содержала стройной теоретической системы. Поэтому пришлось конструировать ее, опираясь на краткое описание исследования, проведенного на 11-месячном мальчике Альберте, у которого автор вырабатывал условную боязнь мышей, и на ранние эксперименты по бихевиористской психотерапии ученицы Уотсона Мэри Ковар Джоунс (Mary Covar Jones, 1924а/в). Из данных источников видно, что Уотсон считал невротические расстройства условными эмоциональными реакциями (тревожность), а процесс обусловливания – проходящим по схеме Павлова.
Уотсон не успел разработать свою теорию (если так можно назвать указание на определенное направление, которое служит лишь введением в теорию), из его последователей этим занялись лишь Маурер (Mowrer, 1939; 1940) и Миллер (Miller, 1948; 1951), которые между тем внесли в концепцию учителя существенные изменения. Где у Уотсона речь шла о неврозе, ученики говорят о тревожности. Называя ее «условным страхом», они совместно разработали парадигму обусловливания для объяснения возникновения тревожности, которую Жане (Janet.) u другие французские психиатры (Ellenberger, 1970) считали центральной в невротическом расстройстве. Условный страх имеет отношение к эмоциональному компоненту незаученной реакции на болезненный стимул (например, электрошок), которая, согласно схеме Павлова, может стать условным ответом на прежде нейтральный стимул. Наиболее важным моментом теории Маурера– Миллера было открытие стимулирующей функции тревожности, взгляд на нее как на мотивационное состояние, в отличие, скажем, от слюнных реакций, которые Павлов делал условным ответом на звонок, сочетая его с кормлением. Но дадим слово самому Мауреру:
Так называемый «травмирующий» стимул (идущий от внешнего повреждения организма или сильной органической потребности), действует на организм и вызывает более или менее сильную защитную реакцию (реакцию выживания)…
И далее:
… такой последовательности стимула и ответа обычно предшествуют (или сопровождают ее) первоначально «индифферентные» стимулы, которые, однако, после одного или нескольких близких по времени сочетаний с травматическим сигналом начинают восприниматься как «сигналы опасности», т. е. приобретают способность вызывать реакцию «тревожности». Последняя – доступная или недоступная внешнему наблюдению – имеет две важнейшие характеристики:
– она представляет собой состояние повышенного напряжения (или «внимание») и более или менее специфическую готовность к восприятию угрожающего травмирующего стимула;
– вследствие того, что такое состояние напряжения само по себе дискомфортно, оно является для организма мотивировкой выхода из опасной ситуации, уменьшая тем самым интенсивность напряжения (тревожности), а возможно, и шансы встретить травмирующий стимул.
Проще говоря, тревожность (страх) является условной реакцией на боль, которая обладает очень полезном функцией мотивации и подкрепления поведения, направленного на избежание или предотвращение повторного действия, вызывающего боль (Mowrer, 1939, р. 554–555).
Доллард и Миллер (Dollard and Miller, 1950) в книге, тезисы которой приобрели широкое распространение, попытались объединить теорию Маурера-Миллера и популярные «динамические» взгляды Фрейда. Попытка состояла в переводе идей Фрейда на язык теории научения, в частности, теории Хьюллиан (Hullian). Однако, в конечном счете, эта попытка оказалась бесплодной, поскольку на ее основе не удалось сделать ни одного заслуживающего внимания прогноза относительно поведения животных или человека.
Концепция Уотсона-Маурера-Миллера развивалась по самым разным направлениям как со стороны экспериментаторов, так и со стороны клиницистов. Краткий обзор критических замечаний является существенным для понимания того, какие изменения пришлось внести в эту концепцию, чтобы она стала созвучной современному знанию.
Первый и очень важный упрек заключался в том, что теория Уотсона основывалась на изучении единственного случая, – а именно случая с маленьким Альбертом. Впоследствии экспериментаторы (English, 1929; Bregman, 1934) не смогли повторить результатов, легших в основу концепции. Это наводит на мысль, что явление, о котором шла речь, очень сильно зависит от индивидуальных различий, а теория Уотсона не оставляла для них места. Конечно, автор говорит о том, что «возможно, придется признать, что такая стойкость условных реакций, выработанных в раннем детстве, характерна для конституционно-неполноценных людей» (Watson and Rayrer, 1920, p. 14). Однако эта единственная фраза противоречит настойчивым утверждениям в основных трудах об абсолютном господстве окружающей среды и малом влиянии генетических факторов на поведение человека. Кроме того, понятие «конституционной неполноценности» не имеет ни экспериментальной, ни теоретической основы.
Подобно Фрейду и Скиннеру, Уотсон признает генетику только на словах – ни один из троих серьезно не занимался точным установлением природы генетического компонента или постановкой экспериментов, необходимых для подтверждения гипотезы.
Огромная важность индивидуальных различий в генезисе невроза не вызывает сомнения (Eysenck and Rachman, 1965), но, как мы увидим, безуспешность попыток последователей Уотсона повторить результаты его исследования, вероятно, вызвана другими причинами.
Суть второго критического направления сформулировал Зелигман (Seligman, 1971), отметив, что фобическая тревожность «вызывается относительно непроизвольным и ограниченным набором объектов: боязнью пространства, боязнью определенных животных, страхом перед насекомыми, боязнью высоты, темноты и т. д. Это относительно распространенные, обычные фобии. Крайне редки, если вообще встречаются, боязнь колючей травы, инструментов, электрических розеток» хотя эти предметы могут ассоциироваться с травмой. Набор стимулов, потенциально вызывающих тревожность, представляется не произвольным, а связанным скорее с выживанием человеческого вида в ходе эволюции, чем с такими недавними открытиями и изобретениями, как автомобили, аэропланы и ружья, которые с рациональной точки зрения потенциально должны представлять гораздо больший источник фобических страхов.
