Валентин Дитякин - Леонардо да Винчи
Видя, что юноша не расстается с рисунком, Андреа ласково сказал:
— Возьми его себе, Леонардо, возьми, ведь он никому не нужен.
Леонардо обнял старика. Он готов был расцеловать его. Через полчаса
Леонардо был дома.
В ПУТЬ!
ДНАЖДЫ вечером Леонардо сидел за столом, копируя чуть ли не в сотый раз Геркулеса.
Внезапно на улице раздался топот копыт, голос отца и веселые детские крики. Леонардо бросился на улицу.
Сэр Пьеро только что вернулся из Флоренции. С увлечением он рассказывал отцу о новых постройках во Флоренции, роскошных празднествах, устраиваемых Медичи, о новых статуях и картинах, которыми украшались дворцы и церкви.
Ну, как мое поручение? — спросил старый Антонио.
— Все исполнено, батюшка. Недели через две по приезде во Флоренцию, — говорил сэр Пьеро, — отправился я к моему приятелю, известному вам весьма прославленному синьору Андреа дель Верроккио.
— Хорошо, — с удовлетворением сказал Антонио.
Он давно знал Верроккио как крупнейшего мастера всей Италии.
— Беседуем мы с ним о всяких новостях, он спрашивает меня о нашей жизни, об урожае, об охоте. Вынимаю рисунки Леонардо и прошу его прямо и откровенно, по старой дружбе, сказать мне, достигнет ли Леонардо, отдавшись рисованию, каких-либо успехов.
— И что же? — нетерпеливо спросил Антонио.
— Синьор Верроккио долго и внимательно рассматривал рисунки, откладывал один, брал другой, снова возвращался к первому, рассматривал их то поодиночке, то сразу несколько.
— Дальше, дальше что было? Что он сказал? — торопил сына старик.
— Синьор Андреа пришел в такое изумление, что мне трудно передать его слова. Он сказал мне, что надо дать Леонардо возможность посвятить себя этому благородному искусству.
Антонио встал, прошелся по комнате. Он был доволен; он не ошибся в своем любимце. Крупнейший художник Италии, у которого учатся лучшие мастера, «пришел в такое изумление», увидев только первые опыты Леонардо! Что же будет впереди, когда мальчик пройдет хорошую школу...
Он приказал позвать Леонардо. Мальчик быстро вбежал в комнату и остановился удивленный торжественностью, с которой к нему обратился дед.
— Ну, внучек, ты поедешь во Флоренцию и будешь учиться у мессера Андреа дель Верроккио. Так мы решили.
Мальчик был поражен словами деда. Конечно, он мечтал поехать когда-нибудь во Флоренцию учиться, но как, когда это будет, да и будет ли вообще, он не знал и даже боялся думать. И вдруг сам дедушка говорит об этом! На глазах у Леонардо выступили слезы, он крепко прижался к дедушке и от волнения не мог вымолвить ни слова.
— Что ты отправляешь его, батюшка? Да, может быть, он и не хочет ехать во Флоренцию? — с улыбкой сказал сэр Пьеро.
Леонардо и на это ничего не ответил. Старик дрожащей рукой ласково гладил голову внука.
— Будь смелым, честным, всегда правдивым человеком, — говорил он. — Работай много, упорно, терпеливо.
Леонардо чувствовал, как от этих слов его сердце наполнялось какой-то необычайной силой. Казалось, что стены комнаты раздвинулись и перед ним открылся широкий мир, полный звуков, красок, людей. Казалось, что он опять на «своей» горной площадке, но теперь у него действительно за спиной крылья и он может лететь...
* * *
В последний раз за поворотом дороги мелькнули дома Винчи. Тихое маленькое местечко уходило в прошлое. Легкий утренний туман еще закрывал вершину Монте Альбано. Не видно было ни старого одинокого каштана, ни любимой площадки. Не было и орлов. Шумная дорога — запряженные то парой, то четверкой лошадей тяжелые повозки, мулы, навьюченные так, что их едва было видно, скачущие всадники, все более занимала Леонардо. В последний раз взглянул он на любимую гору. Сердце его сжалось.
Но грустить, тосковать не было свойственно его натуре. Жадно, горящими от любопытства глазами он разглядывал людей, лошадей, новые, с каждым поворотом дороги открывавшиеся картины. Его, до сих пор еще не выезжавшего за пределы Винчи, поражало все. Вот едет странствующий торговец. Его почти не видно из-за тюков. Маленький ослик не спеша перебирает крепкими ногами. Он не обращает внимания на грозные окрики седока, на его понукания, на удары. Седок спешит, он хочет пораньше приехать в город, чтобы подороже продать свой товар. Иногда торговец яростно кричит на крестьян, чьи тяжелые, грубые повозки закрывают дорогу. Окрики, жесты, выражение лиц — все, все занимает Леонардо.
А вот по обочине пыльной дороги идет крестьянин. Грубая, вся в заплатах блуза, короткие, до колен, штаны с бахромой книзу. Высокий, худой, с изможденным лицом, он шагает устало. Куда? Что его гонит вдаль от родных мест?
Леонардо видел немало таких крестьян, уходивших в город. Тяжелое раздумье заставляло их головы склоняться вниз, к пыльной дороге. В руке толстая палка, за плечами маленький узелок с куском хлеба и сыра — все имущество бедняка. Он уже не смотрит на поля и виноградники. Хотя его сердце еще здесь, среди этих полей, столь дорогих и привычных, но он не смотрит на них.
Его нагоняет торговец. Желая разминуться со встречной повозкой, он наезжает на путника и сам же кричит громко и сердито:
— Эй, бродяга, куда лезешь не глядя! Разве не видишь, кто едет? Развелось вас, бездельников!..
Крестьянин с недоумением оглянулся, глаза его блеснули, рука на мгновение крепко сжала палку.
Сколько таких сцен видел Леонардо в дни своего переезда во Флоренцию! Видел он, как разряженный, словно петух, в шляпе, украшенной перьями, в бархатном, шитом золотом камзоле, гордо возвышаясь на настоящем арабском коне, скакал какой-то знатный господин. Видел, как тот, не останавливаясь, не сдерживая коня, мчался прямо на людей... Кто не успевал вовремя посторониться, оказывался под копытами. Сердце маленького Леонардо кипело от негодования. Он готов был броситься на этого высокомерного (всадника, но чувствовал твердую руку отца, сидевшего рядом с ним.
К вечеру они въезжали в Эмполи5 — небольшой городок на полпути во Флоренцию. Это был уже настоящий город. Дома, маленькие и большие, улицы, площадь, запруженная людьми. Но более всего привлек внимание Леонардо старинный собор, на портале которого можно было разобрать год начала его сооружения — 1093.
«Почти четыреста лет!» — подумал Леонардо с восхищением.
Особенное впечатление произвели на него высота и размеры собора — таких больших зданий он еще не видел. Высоко в небо вздымались две банши. Тяжелые, массивные двери работы искусных мастеров вели внутрь собора. Перед этим огромным каменным сооружением человек должен был чувствовать себя маленьким, слабым существом. Как видно, строители собора хотели прежде всего поразить посетителя величиной здания, тяжестью его сводов, толщиной стен.
Леонардо поднялся по ступеням широкой лестницы и вошел в собор. Узкие длинные окна едва пропускали дневной свет. Смутно виднелись изображения святых. Где-то вдали, в глубине, монотонно звучали слова священника. Здесь, внутри, еще больше, чем снаружи, Леонардо чувствовал, как давит его эта каменная громада, как гнетут полумрак и тишина...
Леонардо вышел на площадь. Глубоко вздохнув, он посмотрел вокруг. Здесь было лучше: яркое солнце, чистый воздух и множество людей.
* * *
— Вот и Флоренция! — воскликнул сэр Пьеро.
— Где? Где? — нетерпеливо спрашивал Леонардо.
Он вытягивал шею, поднимался на сиденье, рискуя свалиться под копыта лошадей. Он ожидал увидеть нечто грандиозное — башни до небес, стену, толщиной в улицу, ворота, охраняемые сотнями закованных в латы суровых воинов. Ему казалось, что перед ним раскинутся широкие, просторные площади, длинные, прямые, обсаженные деревьями улицы, дома такой изумительной красоты, каких он никогда не видел и не мог себе представить. Улицы, полные веселых, красиво одетых, смеющихся людей.
Но то, что он увидел, было и так и не так.
Длинная, высокая стена, прерывавшаяся многими еще более высокими мощными башнями, окружала город. Посередине города катила волны ре-
Понте Веккио (Старый мост) во Флоренции.
ка Арно, но воды ее были не хрустально-прозрачны, как думал Леонардо, а тяжелые, желтые, грязные.
У городских ворот скопилось несколько десятков повозок: крестьянские с мукой, мясом, овощами, фруктами; огромные, запряженные четверкой купеческие повозки, груженные тюками шерсти. Каждый въезжающий в город должен был уплачивать пошлину. Десятки людей, окружив сборщиков, громко кричали, спорили. Равнодушные, хмурые сборщики грубо срывали прикрывавшие товары полотнища и коротко бросали: «Два флорина», «Четыре флорина»... Снова поднимался крик. Кто-то более предприимчивый совал в карман сборщику монету, и тот, вытянув руку, кричал страже:
