Марианна Басина - В садах Лицея. На брегах Невы
Карамзин, посвящая свой труд Александру I, писал: «История принадлежит царю».
«История принадлежит народам», — парировал Никита Муравьев.
«История государства Российского» H. М. Карамзина.Карамзин философствовал: «Но и простой гражданин должен читать историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей как с обыкновенными явлениями во всех веках: утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще и ужаснейшие и государство не разрушалось».
Это место особенно возмутило Муравьева. Что же получается? Если в древности были Нерон и Калигула, значит, терпим и Аракчеев? И выходит, что зверства Ивана Грозного должны примирить с ужасами военных поселений! И Карамзин еще объявляет себя «беспристрастным» историком! Хороша беспристрастность, когда на каждой странице говорится о полезности для России самодержавия, о любви к притеснителям и «заклепам»…
Вскоре по Петербургу пошла эпиграмма:
В его Истории изящность, простота
Доказывают нам, без всякого пристрастия,
Необходимость самовластья
И прелести кнута.
На кого эпиграмма, не спрашивали. И так было ясно, что на Карамзина. Спрашивали другое: кто автор? Пушкин помалкивал, но мнение было единым. Льва узнали по когтям.
Эпиграмма ли послужила причиной разрыва, или прорвалось наружу то, что таил в душе Карамзин, но он дал почувствовать Пушкину, что их дружба кончилась. «Карамзин меня отстранил от себя, глубоко оскорбив и мое честолюбие и сердечную к нему привязанность».
Пушкин всегда вспоминал об этом с горечью и считал, что Карамзин поступил несправедливо, жестоко.
В гостях у «тысячеискусника»
На той же стороне реки Фонтанки, где и дом Муравьевых, но гораздо дальше от Невского, между Семеновским и Обуховским мостами, стоял трехэтажный особняк, построенный в конце XVIII века. В начале прошлого века особняк этот принадлежал директору Публичной библиотеки и президенту Академии художеств Алексею Николаевичу Оленину, достался ему в приданое за женою Елизаветой Марковной, урожденной Полторацкой.
Дом № 101 по набережной Фонтанки, принадлежавший Олениным. Фотография.Фамилия Полторацких появилась в Петербурге в царствование Елизаветы Петровны. Тогда был привезен в столицу молодой украинец, обладающий прекрасным голосом, Марк Федорович Полторацкий. Он сделал карьеру — стал первым директором придворной певческой капеллы, получил дворянство. Елизавета, а затем и Екатерина II к нему благоволили. Одаривали поместьями, тысячами крепостных душ, земельными участками в столице.
У Марка Полторацкого было много детей. Трем дочерям достались в приданое участки на Фонтанке.
Еще с петровских времен на поросших лесом берегах Фонтанки охотно строились вельможи. Здесь возводили они загородные дома. Тогда это было за городом. Полиция обязывала владельцев таких домов вырубать вокруг леса, чтобы лишать укрытия разбойников. От непосильных тягот, от каторжного труда в строящемся Петербурге в этих лесах скрывалось немало беглых «работных людей».
В царствование Екатерины II на расчищенных уже берегах Фонтанки выросло множество пышных зданий — дворцов и особняков. Здесь возвели дворцы князь Юсупов и граф Шереметев; Гаврила Романович Державин купил и заново перестроил для себя отличный особняк. Здесь же на огромном участке, принадлежавшем Полторацкому, появилось три совершенно одинаковых дома. Один из них вскоре стал известен как дом Оленина.
Директора Публичной библиотеки и президента Академии художеств называли «тысячеискусником». Действительно, этот маленький человек с некрасивым умным лицом и оттопыренными ушами обладал всевозможными талантами. Ловкий царедворец, умевший со всеми ладить, преуспевающий сановник, Оленин был в то же время одним из основателей русской археологии, неплохим рисовальщиком, знатоком и любителем искусства. Его дом на Фонтанке украшали картины, статуи, античные слепки, этрусские вазы.
Фонтанка близ Обухова моста. Литография К. Беггрова. 20-е годы XIX века.В этом жилище просвещенного сановника «приятности европейской жизни» вполне совмещались с чертами быта старинного русского барина.
Кроме хозяев и их детей дом населяли приживалки, бедные родственницы, воспитанницы, гувернеры, гувернантки, многочисленная дворня. За изобилие обитателей и их разнородность арзамасец Вигель называл дом Олениных «Ноев ковчег». Для полноты картины следует добавить что в «Ковчеге» жил даже индус, которого Оленин подобрал полузамерзшим где-то на Фонтанке.
A. H. Оленин. Рисунок О. Кипренского. 1813 год.В «Ковчеге» любили гостей, особенно знаменитых. Хозяин-меценат покровительствовал талантам.
Здесь дневали и ночевали Крылов и Гнедич. Оба служили в Публичной библиотеке под начальством Оленина. Крылов, одинокий холостяк, стал как бы здешним домочадцем.
По вечерам у Олениных собирались писатели, художники, артисты. Привозили литературные новости, известия о только что появившихся картинах и спектаклях.
В гостиной у Олениных. Акварель неизвестного художника. 20-е годы XIX века.В отличие от большинства богатых петербургских домов здесь не в чести были карты. Зато процветали игры, особенно шарады, в которых обычно участвовали литературные знаменитости. Пушкин охотно посещал этот дом. Однажды, придя к Олениным, он заметил среди гостей молоденькую незнакомку. Она выделялась не только красотой. Что-то очень привлекательное было во всем ее облике.
От хозяйки дома, добрейшей Елизаветы Марковны, Пушкин узнал, что гостья — ее племянница Анета Керн. Она замужем за бригадным генералом Ермолаем Керном.
Елизавета Марковна посетовала на несправедливость судьбы. Анета почти девочка, а муж ее немолод. К тому же живут они в ужасной глуши, где-то в Лубнах, на Украине, где стоит полк генерала. А ведь такая красавица могла бы блистать при дворе.
Так Пушкин познакомился с Анной Керн.
А. П. Керн. Миниатюра. 20-е годы XIX века.Весь этот вечер он был занят ею, и только ею. А она не замечала его. Имя Пушкина мало что говорило молоденькой провинциалке. В Лубнах его еще не слышали. И Анна Петровна, завороженная созерцанием литературных знаменитостей, скользнула небрежным взглядом по невысокой фигуре курчавого юноши. Всем ее вниманием владел Крылов. Его за какой-то фант заставили читать басню. Читал он удивительно. А потом начались шарады, и Анне Петровне опять было не до Пушкина. Ей досталась роль Клеопатры — египетской царицы, которая умертвила себя, прижав к груди ядовитую змею.
Обаятельная, юная, с корзинкой цветов в руках (предполагалось, что там находится змея — аспид), «Клеопатра» была прелестна. Пушкин не сводил с нее восхищенных глаз. Он во что бы то ни стало решил завладеть ее вниманием.
У Олениных ужинали за маленькими столиками. Прихватив двоюродного брата Анны Петровны, Пушкин сел за столик позади нее и принялся ею восхищаться: «Можно ли быть столь прелестной!» Он завел шутливый разговор про рай и ад и через брата своей соседки задавал ей вопросы.
Он говорил: «Я не прочь попасть в ад. Там, во всяком случае, будет много хорошеньких и можно будет играть в шарады. Спроси у m-me Керн: хотела ли бы она попасть в ад?»
Анна Петровна не хотела.
«Ну, как же ты теперь, Пушкин?» — спросил ее брат.
«Я передумал. Я в ад не хочу, хотя там и будет много хорошеньких».
Тем разговор и кончился. После ужина, когда гости разъезжались и Анна Петровна садилась в карету, она заметила Пушкина. Он стоял на крыльце и смотрел ей вслед…
Весною дом на Фонтанке затихал. С весны до зимы Оленины жили в Приютине — своей мызе под Петербургом.
Есть дача за Невой,
Верст двадцать от столицы,
У Выборгской границы,
Близ Парголы крутой:
Есть дача или мыза,
Приют для добрых душ,
Где добрая Элиза
И с ней почтенный муж,
С открытою душою
И с лаской на устах,
За трапезой простою
На бархатных лугах,
Без дальнего наряда,
В свой маленький приют
Друзей из Петрограда
На праздник сельский ждут…
Поэт, лентяй, счастливец
И тонкий философ,
Мечтает там Крылов
Под тению березы
О басенных зверях
И рвет парнасски розы
В приютинских лесах.
И Гнедич там мечтает
О греческих богах.
Меж тем как замечает
Кипренский лица их
И кистию чудесной,
С беспечностью прелестной,
Вандиков ученик,
В один крылатый миг
Он пишет их портреты….
Но мы забудем шум
И суеты столицы,
Изладим колесницы,
Ударим по коням
И пустимся стрелою
В Приютино с тобою
Согласны? — По рукам!
Так писал Батюшков в послании к Александру Ивановичу Тургеневу, приглашая его вместе отправиться в Приютино.
