Борис Мандель - Всемирная литература: Нобелевские лауреаты 1931-1956
Будучи чрезвычайно замкнутым человеком, Лагерквист полностью отделял личную жизнь, практически не впуская в нее журналистов, от профессиональной. В 1918 году он женился на Карен Дагмар Иоганне Серенсон. В 1925 году они развелись, и в том же году писатель женился на Элен Хальберг, вдове шведского художника Йеста Сандельса…
Одно из первых изданий «Сибиллы» П.Лагерквиста в Швеции
Лагерквист умер 11 июля 1974 года от паралича в стокгольмской больнице в возрасте 83 лет. За свою долгую жизнь Пер Лагерквист написал очень много. Произведения его разнообразны по жанрам: он и поэт, он и драматург, он и прозаик – автор изящных миниатюр и больших эпических циклов. Его произведения отличаются мастерством, простотой и отточенностью формы, они отмечены особым насыщенно– лаконическим и наивно-мудрым стилем. Лагерквист не только признанный мастер, оказавший большое литературное влияние (в особенности на поэзию Скандинавии), но и учитель, воспитатель, который, сам, находясь в непрестанных поисках истины, заставляет читателя напряженно думать о самых важных, вечных и актуальнейших проблемах. Пожалуй, трудно назвать другого современного западного писателя, в творчестве которого с такою же силой, как у Пера Лагерквиста, проявилось бы мучительное стремление познать смысл жизни, разрешить средствами искусства и поэтической философии серьезнейшие, кардинальные проблемы человеческого бытия и души – с силой, приводящей на память русскую классическую литературу…
Заместитель директора банка Йенссон открыл дверь роскошного лифта и нежно подтолкнул вперед грациозное создание, пахнущее пудрой и мехами. Опустившись на мягкое сиденье, они тесно прижались друг к другу, и лифт пошел вниз. Маленькая женщина потянулась к Йенссону полуоткрытыми губами, источавшими запах вина, и они поцеловались. Они только что поужинали на открытой террасе отеля, под звездами, и собирались теперь развлечься.
– Как чудесно было наверху, любимый! – прошептала она. – Так поэтично сидеть там с тобой – будто мы парим высоко– высоко, среди звезд. Только там начинаешь понимать, что такое любовь. Ты ведь любишь меня, правда?
Заместитель директора банка ответил поцелуем, еще более долгим, чем первый. Лифт опускался.
– Как хорошо, что ты пришла, моя маленькая, – сказал он. – Я уже места себе не находил.
– Да, но если бы ты знал, какой он несносный! Едва я начала приводить себя в порядок, он сразу же спросил, куда я иду. «Туда, куда считаю нужным», – ответила я. Ведь как-никак я не арестантка! Тогда он сел, и вытаращился на меня, и таращился все время, пока я одевалась – надевала мое новое бежевое платье; как по-твоему, оно мне идет? И вообще, какое больше мне к лицу? Может, все-таки розовое?
– Тебе все к лицу, любимая, – восторженно ответил заместитель директора банка, – но такой ослепительной, как сегодня, я еще не видел тебя никогда.
Благодарно улыбнувшись ему, она расстегнула шубку, и губы их слились в долгом поцелуе. Лифт опускался.
– Потом, когда я была уже совсем готова и собралась уходить, он схватил меня за руку и стиснул ее так, что до сих пор больно, и хоть бы слово сказал! Такой грубый, ты себе представить не можешь! «Ну, до свидания», – говорю я ему. Он, разумеется, на это ни слова. Такой упрямый, что просто сил нет.
– Бедная моя малютка, – сказал заместитель директора банка Йенссон.
– Будто я не имею права немного развлечься! Но знаешь, таких серьезных, как он, нет, наверно, больше на свете. Не умеет он смотреть на вещи просто и естественно, для него все вопрос жизни и смерти. – Бедная крошка, сколько тебе пришлось вынести!
– О, я страдала ужасно, ужасно. Таких страданий не испытал никто. Только встретив тебя, узнала я, что такое любовь.
– Дорогая! – сказал Йенссон, обнимая ее. Лифт опускался.
– Какое блаженство, – заговорила она, опомнившись после его объятий, – сидеть с тобой там, наверху, и смотреть на звезды, и мечтать; о, я никогда этого не забуду. Ведь Арвид такой невозможный, всегда серьезный, в нем нет ни капли поэзии, для него она просто недоступна.
– Могу представить себе, любимая, как это ужасно.
– Правда, ужасно? Нет, – улыбнулась она, протягивая ему руку, – к чему сидеть и говорить о таких вещах? Сейчас мы выйдем и хорошенько повеселимся. Ты ведь любишь меня?
– Еще как! – воскликнул заместитель директора банка и впился в нее долгим поцелуем – так, что у нее перехватило дыхание. Лифт опускался. Йенссон склонился над ней и осыпал ее ласками; она зарделась. – Мы будем любить друг друга сегодня ночью как никогда прежде, да?.. – прошептал он. Она притянула его к себе и закрыла глаза. Лифт опускался.
Он опускался и опускался.
Наконец Йенссон встал, лицо его раскраснелось.
– Но что же такое с лифтом? – удивился он. – Почему он не останавливается? По-моему, мы сидим и болтаем здесь невероятно долго, разве не так?
– Да, милый, пожалуй, ты прав. Ведь время летит так быстро.
– Мы сидим здесь уже бог знает сколько! В чем дело?
Он посмотрел сквозь решетку двери. Кромешная тьма – и ничего больше. А лифт между тем все опускался и опускался с хорошей, ровной скоростью, все глубже и глубже вниз.
– Бог мой, в чем же дело? Мы будто падаем в бездонную яму, и это длится уже целую вечность!
Они пытались разглядеть что-нибудь в этой бездне. Кромешная тьма. Они погружались в нее все глубже и глубже.
– Спускаемся в преисподнюю, – сказал Йенссон.
– Мне страшно, любимый, – прохныкала женщина, повисая на его руке. – Прошу тебя, потяни скорее аварийный тормоз! Йенссон потянул изо всех сил. Не помогло: лифт по-прежнему спешил вниз, в бесконечность.
– Ужас какой-то! – закричала она. – Что нам делать?!
– А какого черта тут сделаешь? – отозвался Йенссон. – Это похоже на бред.
Маленькую женщину охватило отчаяние, она разрыдалась.
– Перестань, дорогая, не плачь, надо отнестись к этому разумно. Все равно тут ничего не поделаешь. Так, а теперь присядем… Ну вот, посидим спокойно, рядышком, и посмотрим, что будет дальше. Должен же он когда-нибудь остановиться, хотя бы перед самим сатаной!
Так они сидели и ждали.
– И подумать только, – сказала женщина, – чтобы такое случилось с нами именно тогда, когда мы собрались развлечься! – Да, черт знает до чего глупо, – согласился Йенссон.
– Ты ведь любишь меня, правда?
– Дорогая малютка! – И Йенссон крепко прижал ее к груди. Лифт опускался.
И, наконец, стал. Яркий свет вокруг слепил глаза. Они были в аду. Черт предупредительно открыл решетчатую дверь лифта и, отвесив глубокий поклон, сказал:
– Добрый вечер!
Одет он был с шиком, только сзади фрак топорщился, будто на ржавом гвозде: очень уж выпирал на волосатом загривке черта верхний позвонок. Испытывая головокружение, Йенссон и женщина кое-как выбрались наружу.
– Где мы, о боже?! – закричали они, цепенея от ужаса при виде этого жуткого существа.
Черт, немного смутившись, объяснил им, куда они попали.
– Но это не так страшно, как принято думать, – поспешил он добавить, – надеюсь, господа даже получат удовольствие. Только на одну ночь, насколько я понимаю?
– Да-да! – торопливо подтвердил обрадованный Йенссон. – Только на одну ночь! Оставаться дольше мы не собираемся, ни в коем случае!
Маленькая женщина, дрожа, вцепилась в его локоть. Желто-зеленый свет был так резок, что почти невозможно было что-либо разглядеть. Дело скверное, решили они. Когда глаза их немного привыкли, они увидели, что стоят на площади, вокруг которой высятся во мраке дома с докрасна раскаленными подъездами; гардины были задернуты, но сквозь щели было видно, что внутри полыхает огонь.
– Господа, кажется, любят друг друга? – осведомился черт.
– Да, бесконечно, – ответила женщина, и ее прекрасные глаза засияли.
– Тогда прошу за мной, – любезно предложил черт. Пройдя несколько шагов, они свернули с площади в темный переулок. У замызганного парадного висел старый, треснувший фонарь. – Сюда, пожалуйста. – Он открыл дверь и деликатно отступил назад, пропуская их.
Они вошли. Их встретила толстая, льстиво улыбающаяся чертовка с большими грудями и катышками фиолетовой пудры в бороде и усах. Она пыхтела, ее глаза, похожие на горошинки перца, смотрели дружелюбно и понимающе, рога на лбу были обвиты прядями волос и перевязаны голубыми шелковыми ленточками.
