Алексей Верховодько - Свет России грядущей. Человек и общество в «русской идее» Ивана Ильина
Большое количество тем, затрагиваемых в работах философов русского зарубежья, различные направления и течения русской религиозной философии, различная постановка вопросов и ответы на них, приводили к известным разногласиям и взаимоотталкиваниям. Тем не менее, эта необыкновенная активность философской мысли тех лет представляет собой необычайную ценность не только как памятник эпохи, но и для наших дней.
Н. Полторацкий подчёркивает: «Значение русской религиозной философии связано и еще с одним моментом. В результате революции 1917 года теперь на русском языке есть только две философии: марксистская философия – диамат и истмат – в Советском Союзе, и русская религиозная философия – в эмиграции. Никакой другой нет.
Представители «чистой» философии – за редкими исключениями, не меняющими общей картины – либо ушли из жизни, либо перешли к религиозной философии»[16]. Исходя из этого, делается вывод, что русская религиозная философия входит в общую мировую историю развития философской мысли, не ограничиваясь рамками русской философии.
Заслуга представителей Русского зарубежья состоит в том, что, будучи вынуждены покинуть Родину, они десятилетиями оберегали свою «русскость», выступая выразителями традиций русской культуры, они – сохраняли её, наблюдали, переживали, размышляли о судьбе России. Этим в той или иной степени наполнены все произведения Н. Бердяева, И. Ильина, Н. Лосского, С. Франка, В. Зеньковского, Г. Флоровского, Г. Федотова и других. Их заслуга ещё и в том, что, поставив своей задачей познакомить в полной мере страны Европы с российской культурой, искусством, литературой, т. е., устанавливая интеллектуальную связь с Западом, закладывая основы западного россиеведения, они пытались чётче и убедительнее сформулировать причины, приведшие Россию к бедственному состоянию, анализировали духовное и нравственное состояние русского народа, предлагали пути и действия для скорейшего восстановления и процветания Родины. В их творчестве русская идея нашла своё развитие и продолжение, они же были первыми, кто предпринял серьёзный анализ кризиса русской идеи.
Так, предложенную Соловьёвым трактовку русской идеи в начале XX века продолжили В. Розанов, Е. Трубецкой, Л. Карсавин, В. Булгаков, Н. Бердяев и другие.
Итогом многолетних разработок в исследованиях русского национального характера, воплотившегося в русской истории, философии, искусстве, православии, стала книга Н. Бердяева «Русская идея». Автора привлекают исследования русского характера, изучение его типов, тема противоречий русской души.
И. А. Ильин, часто полемизируя с Н. Бердяевым и критикуя его, полагал, что основы национального характера строились и должны строиться исключительно на православно-христианской основе. Как и Г. Федотов, он был убеждён, что кризис русской культуры представляет большое бедствие для России, так как затрагивает основы русской духовности. Как пишет М. А. Маслин, «Ильин высказывался против деструктивных методов реализации русской идеи. Его пафос был направлен на защиту конструктивной работы по возрождению религии, просвещения, правопорядка, хозяйства, семьи и быта. Он призывал к такому порядку вещей, при котором «идёт отрезвление и оздоровление: выдыхается ненависть и истощается зависть; в душах пробуждается патриотизм и гражданственность»»[17].
Несколько особняком в нашей схеме развития русской идеи находится евразийство. Это «оригинальное геополитическое течение, возникшее в 1921 г. в среде русской эмиграции, являло собой новое и вместе с тем достаточно традиционное для России течение мысли, объединявшее философию, историю, географию, экономику, психологию и другие отрасли знания. Евразийцы характеризовали себя следующим образом: «Евразийство есть пореволюционное политическое, идеологическое и духовное движение, утверждающее особенности культуры Российско-Евразийского мира»»[18].
«Для евразийцев Россия – это Запад и Восток одновременно, «синтез двух с преобладанием последнего». Европейская цивилизованность и азиатская самобытность – вот наше предназначение. Русским присущи открытость другим культурам, терпимость, стремление понять и принять инакодумающего и инаковерующего. Ужиться с ним. Симбиоз двух культурных регионов, постоянный диалог между ним и в пределах одной страны определил лицо нашей культуры»[19].
Сам термин, обозначавший новое движение, предложен П. Н. Савицким и означал попытку трактовать особенности России расположением ее на двух континентах. С одной из первых идей – критикой европейского этноцентризма, в книге «Европа и человечество» в 1920 году выступил Н. С. Трубецкой. Главными фигурами «евразийства» считаются также Г. В. Флоровский (который позже отошёл от этого направления и в конце 20-х годов в статье «Евразийский соблазн» критиковал политические выводы из евразийства), П. Н. Савицкий, Г. В. Вернадский, П. П. Сувчинский, впоследствии к евразийству присоединился Л. П. Карсавин. «Социальная философия и философия истории его (евразийства) разрабатывались не только профессиональными философами, но и представителями различных отраслей научного знания: историками и экономистами, лингвистами и филологами, этнографами и фольклористами, географами и искусствоведами»[20].
Своими предшественниками евразийцы считали славянофилов, противостоящих западникам в ХIХ веке, но также утверждали, что «восточники и западники появляются в глубине веков. Это – исконные типы в истории России… Среди своих предшественников XIX столетия, помимо славянофилов, евразийцы называли и других – Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, Н. Н. Страхова, Н. Ф. Федорова… Подлинным своим антиподом евразийцы считали широко трактуемое западничество с его ориентациями на чуждые образцы, «слепое европоклонство»[21]; полагали, что возрождение России через возвращение её на тот путь, которым она следовала до 1917 года, приведёт к вмешательству извне, – об этом мечтало и «западничество» XX века – сулит России лишь невзгоды: «для Запада «Россия есть территория, на которой произрастает то-то и то-то, в которой имеются такие-то ископаемые… Для политики интересна главным образом территория, а туземное население – лишь в качестве рабочей силы…Восстановление прежней России «возможно только ценою утраты ее самостоятельности»[22].
В политическом и идейном отношении евразийство оказалось весьма противоречивым феноменом. «С одной стороны, в сочинениях евразийцев поднимались очень важные проблемы единства России и Востока, которые и в конце столетия не только не потеряли своей актуальности, но, напротив, стали – в соответствии с мудрым предсказанием Достоевского – еще более важными для России. И не случайно один из виднейших современных отечественных исследователей той же проблематики Л. Н. Гумилев, в ряде пунктов подчеркивавший свое несогласие с евразийцами, отмечал высокий уровень некоторых исследований, поддерживал общую тенденцию евразийства – его стремление осознать философско-исторические и иные предпосылки и следствия, вытекающие из евразийского геополитического положения России. С другой стороны, евразийство вскоре после своего формирования вступило в полосу идейно-политического кризиса и раскола. От евразийства отошли наиболее глубокие исследователи – Г. В. Флоровский (ставший в те годы священником и выдающимся российским богословом), историк П. М. Бицилли. Свои разногласия с евразийством они выразили публично, обвиняя оставшихся – прежде всего Д. П. Святополк-Мирского, Л. П. Карсавина, П. П. Сувчинского, С. Я. Эфрона (мужа выдающегося поэта М. Цветаевой) в поддержке большевизма и даже в прямом сотрудничестве с советской властью. С евразийцами также резко полемизировали Н. А. Бердяев, Ф. А. Степун, Г. П. Федотов»[23].
С точки зрения проблематики «русской идеи», евразийцы призывали бороться с «европоцентризмом» и «романо-германским шовинизмом», ограждать себя от обмана «общечеловеческой цивилизации». Отмечая как теоретически ценные некоторые идеи евразийцев, Н. А. Бердяев писал: «Евразийцы хотят остаться националистами, замыкающимися от Европы и враждебными Европе. Этим они отрицают вселенское значение православия и мировое призвание России как великого мира Востока-Запада, соединяющего в себе два потока всемирной истории. Евразийцы неверны русской идее, они порывают с лучшими традициями нашей религиозно-национальной мысли»[24]. Критики евразийства (Н. Бердяев, Г. Флоровский, Ф. Степун, Г. Федотов, А. Кизеветтер), не отрицая реальности и глубины поставленных проблем евроазиатского синтеза, в то же время указывали на «просчеты евразийских концепций: создается «натуралистическая теория неизменности культурно-исторический типов»; экономический прогресс тоже подводится под натуралистические, «хозяйственно-географические» толкования; экономику частной собственности, ориентирующуюся на «доброго хозяина», мыслят объединить с «элементарно-патриархальными формами политического устройства»; из-за враждебности западноевропейской модели отвергают ценность демократии, парламентаризма для условий России; провозглашают «апофеоз русско-татарского культурного единения» во время татаро-монгольского ига, что прямо противоречит фактам истории многострадальной России; евразийцы заигрывают с Советской Россией, не видят глубокой внутренней конфликтности «дружбы народов», противоречивости и исторической непрочности основанного на фундаменте большевизма «расцвета и синтеза» национальных культур; евразийцы затушевывают тот факт, что в истории России «евразийский синтез» был элементом имперской, по большей части насильственной политики и что Советское государство в определенном отношении стало ее восприемником, за что, как небезосновательно полагали критики, еще придет суровая историческая расплата»[25].
