Борис Мандель - Всемирная литература. Искусство слова в Средневековье и эпохи Возрождения. Начало Нового времени
Вообще, сейчас у исследователей литературы существует мнение, что, согласно преданиям, Абу Нувас переносил идеалы своей поэзии в жизнь… А жизнь он вел легкомысленную и беспутную – о его любовных и пьяных похождениях, ставших легендарными, рассказывают сказки «Тысячи и одной ночи» и, как уже упоминалось, «специальные» сборники порнографических стихов и анекдотов. Кстати, справедливости ради стоит сказать, что большая часть этих анекдотов представляет собой просто бродячие сюжеты.
На обвинение в грехе пьянства Абу Нувас отвечал достаточно просто:
Если истинный, Аллахов, рай
Покамест и далек,
Нам не рай ли открывает
Солнца винного глоток?
Значит, не только житейское удовольствие, наслаждение от вкуса вина, а нечто большее волнует этого поистине предшественника мистической поэзии суфиев20?
Однако Абу Нувас все же смеется вообще над всеми правилами, не желая сковывать ими ни себя, ни свою поэзию, причем, в своем отрицании доходит достаточно далеко… Порой, он даже просто пародирует Коран…
Но следует иметь в виду и следующее – протест против поэтических правил не означал полного отрицания традиционных жанров. Абу Нувас скорее играл с традициями, а не являлся их разрушителем. Он породил целое литературное направление – насмешки над бедуинскими касыдами21…
А его чудесные охотничьи касыды? Тонкая игра чувств, красота коня и верблюда, охотничьей собаки или гепарда, азарт и сцены гибели животного! Абу Нувас великолепен здесь, изящен, умен, чуток и всегда современен!
С гепардом выхожу на лов, красавцем зрелых лет,
Столь быстрым, что от лап его едва приметен след,
Пасть широка, ему иных не надобно примет,
Его и гибок, и упрям выносливый хребет…
Это издание 1975 года уже стало раритетом
Добавим, что творения, приписываемые Абу Нувасу, были собраны арабскими учеными в «Диван» (сборник), а в Европе они изданы на немецком языке в Вене, в 1855 году.
Резюме: стоит сказать, что Абу Нувас все же не остался в памяти потомков как поэт одной темы – наряду с радостными и светлыми, веселыми и дразнящими стихами у него есть и горькие строки-сетования на свою судьбу, а рядом с кощунственными и непристойными строками будут всегда звучать слова поэта:
Скажу лишь одно в оправданье,
Что мне оправдания нет…
Мир изменился, но стихи Абу Нуваса звучат сегодня на многих языках мира, и красота их ласкает наш слух точно так же, как и слух его современников тысячу двести лет назад…
§ 2. Рудаки
Рудаки
Родоначальник новоперсидской классической поэзии, человек, которого традиция называет «Адамом поэтов», объединивший в своем творчестве доисламские поэтические традиции, иранские народные песенные традиции и все известные нормы арабского стихосложения, Абу Абдаллах Джафар ибн Мухаммад ибн Хаким ибн Абдаррахман, известный нам под поэтическим псевдонимом Рудаки (он родился в маленьком селении Рудак или Пянджрудак, недалеко от Самарканда, что по-персидски означает речка) жил примерно в 860-941 годах. Биография его известна лишь в самых общих чертах, сведения противоречивы и недостоверны…
Одна из чудесных легенд гласит:
«Местом его рождения был Рудак, у Самарканда. Он родился слепым (по другим источникам, Рудаки был ослеплен в зрелом возрасте), но был столь талантлив и восприимчив, что к восьми годам знал наизусть весь Коран и стал чтецом Корана; он принялся складывать стихи, причем такого тонкого содержания, что народ восторженно встречал их. Любовь к нему все возрастала, к тому же Господь одарил его прекрасным голосом и способностью пением очаровывать сердца. Благодаря своему голосу, он сделался певцом и научился игре на барбате (лютне) у Абулабака Бахтияра, который был выдающимся музыкантом. Рудаки стал мастером игры, и слух о нем прошел по всему миру. Эмир Наср, сын Ахмада Саманида, бывший эмиром Хорасана, особенно приблизил его к себе, и он пошел в гору, а богатства его увеличились до высшей степени. Как говорят, у него было двести рабов и четыреста верблюдов, нагруженных его поклажей. После него никто из поэтов не имел такого богатства, и такого счастья не случалось никому (из них). А еще говорят, … что его стихи составляют сто сборников (тетрадей) и ожерелья его касыд наполнены бесподобными наставлениями».
Считается, что он был приближен ко двору саманидского эмира Насра ибн Ахмеда в Бухаре уже вполне сложившимся поэтом. В Хорасане была богатейшая библиотека, сюда стекались ученые, строители, «люди пера». Персидские правители всячески покровительствовали развитию поэзии и щедро поощряли творчество восхвалявших их поэтов.
В течение многих лет Рудаки являлся звездой первой величины на хорасанском поэтическом небосклоне и баловнем Саманидов, получив прозвище «Соловей Хорасана». Из биографических свидетельств известно, что Рудаки был незрячим (источники снова указывают нам, что не от рождения, а ослепленным – это показало проведение анализа его останков) – о причине подобной жестокости история умалчивает.
Итак, вовсе нельзя сказать, что вся жизнь Рудаки прошла в неге и счастье. Поэт, служивший более сорока лет Саманидскому двору, в старости попал в опалу. Он был ослеплен (если не был слепым от рождения) и изгнан из двора. Причина изгнания неизвестна, можно предполагать, что немалую роль в этом сыграло его сочувственное отношение к одному из народных мятежей в Бухаре, связанному с еретическим, так называемым карматским движением, проповедовавшим имущественное равенство.
О последних днях своей жизни сам поэт поведал следующее:
Певцом Хорасана был он, и это время прошло,
Песней весь мир покорил он, и это время прошло.
Но годы весны сменились годами суровой зимы,
Дай посох! Настало время для посоха и сумы.
Рудаки умер в 941 году и был погребен в своем маленьком горном селении, откуда он взял свой псевдоним.
Через тысячу лет его могила была найдена, был построен мавзолей. Маленький горный кишлак в Таджикистане приобрел мировую славу, стал местом паломничества любителей поэзии.
Рудаки у эмира
Как указывают исторические источники, Рудаки написал очень много. Однако из его огромного наследия до нас дошло всего около тысячи бейтов22. И это немногое свидетельствует о гениальности поэта. В его стихах – истинная человечность, удивительным образом пробившаяся сквозь века жестоких социальных потрясений, неповторимая эмоциональная выразительность, чудесная огранка слова, прекраснейшие образы, неожиданные повороты настроения. Строки его извлечены из самых разных средневековых источников, и полностью – только две касыды «Мать вина» и «Старческая».
Широко известна легенда, описанная в книге Низами Арузи Самарканди «Собрание редкостей, или Четыре беседы», о том, как услышав стихотворение Рудаки о Бухаре в жанре достаточно распространенного «городского патриотизма», начинающееся строками …Аромат воды из Мулияна доносится, исполненное в форме песни под аккомпанемент руда, эмир со свитой, находившиеся на выезде, бросив все, поспешил обратно в родной город:
О, Бухара! Возликуй и пребудь в веках!
Эмир к тебе, радуясь, держит путь.
Эмир – кипарис, а Бухара – сад.
Кипарис возвращается в свой сад.
Эмир – месяц, а Бухара – небеса.
Месяц восходит на небеса.
Стихотворения Рудаки могут служить образцом касыды, наиболее распространенном жанре при дворах персидских властителей. Основным предназначением ее было восхваление величия и деяний своих адресатов, господ, правителей…
Современная Бухара
Памятная монета Таджикистана 2008 года, посвященная Рудаки
Касыда «Мать вина» была создана в качестве сопровождения даров эмира Хорасана наместнику в благодарность за военную помощь при подавлении мятежа (вероятно, это был кубок драгоценного вина). Состоит она из вступления и главной, панегирической части. Начинается с описания процесса приготовления вина, представленного как страдания «чада виноградной лозы». Мотивы, подобные этому, восходят к сезонным праздникам – весеннему Наврузу и осеннему Михргану, в ритуалы которых входило почитание сельских божеств, непосредственно связанных с умирающей и воскресающей природой. Во вступительной части и дается картина придворного пиршества.
Главная часть – восхваление многочисленных доблестей адресата, который являет собой образец идеального правителя. Рудаки сравнивает его с историческими и легендарными личностями, включая в перечень персонажей мусульманской священной истории, греческих мудрецов и героев иранского эпоса. Впоследствии подобным «каталогом» мотивов восхваления в полной мере пользовались преемники поэта.
