Сергей Богданчиков - Происхождение марксистской психологии
«Диалектика и есть не более как наука о всеобщих законах движения и развития природы, человеческого общества и мышления» [137, с. 145].
К.Н. Корнилов, как мы видим, вслед за А.М. Дебориным из этих двух высказываний сделал одно. В итоге получилась формулировка: диалектика – это весьма общий и потому широко действующий и важный закон развития природы, истории и мышления. Дело не в том, насколько такая синтетическая формулировка верна, для нас важно то, что она показывает нам конкретные пути и механизмы процесса усвоения марксизма советской психологией в самом начале ее исторического развития.
Но если содержание принципов диалектического метода К.Н. Корнилов мог взять у В.В. Адоратского или Н.И. Бухарина, то в качестве непосредственного образца увязки этих принципов с данными конкретной науки Корнилов мог использовать статью А.К. Тимирязева «Диалектический метод и современное естествознание».
Статья А.К. Тимирязева первоначально была опубликована в апреле 1923 года (т.е. более чем за полгода до второго съезда по психоневрологии) в журнале «Под знаменем марксизма» [108], а затем в сборнике работ А.К. Тимирязева «Естествознание и диалектический материализм» [109].
Для подтверждения тезиса о наличии такого «канала» проникновения марксизма в психологию приведем слова Тимирязева об элементах диалектики, которые прямо перекликаются с соответствующими местами доклада Корнилова. А.К. Тимирязев пишет:
«Когда приходится говорить о применении диалектического метода в естествознании, часто указывают, что об основной предпосылке диалектического метода, что «все течет, все изменяется», говорить не приходится, т.к. это знает всякий, даже не изучавший вплотную естественных наук» [109, с. 141]. «Что касается второй предпосылки диалектического метода, о том, что все явления стоят в связи друг с другом, то и о ней многие товарищи говорят, что в области естествознания она представляет собой положение до того очевидное, что не стоит на ней останавливать внимание» [109, с. 144]. «Теперь переходим к вопросу о триаде. Это один из спорных вопросов в области естествознания. Известен спор Плеханова с Михайловским» [109, с. 150]. «Теперь перехожу к последней части моего доклада, в которой позволю себе задать несколько вопросов. Это о переходе количества в качество и скачках» [109, с. 154].
Этих цитат, думается, достаточно, чтобы сделать однозначный вывод о подражании К.Н. Корнилова А.К. Тимирязеву.
Итак, работы В.В Адоратского, Н.И. Бухарина, А.М. Деборина и А.К. Тимирязева – таковы источники представлений о диалектическом методе, содержащихся в докладе Корнилова [49] на втором психоневрологическом съезде в январе 1924 г.
Выяснение вопроса об источниках происхождения представлений К.Н. Корнилова о диалектическом методе позволяет нам понять последующую судьбу высказанных Корниловым диалектических идей. В своей трактовке диалектического метода Корнилов опирался не на незыблемые, общепризнанные авторитеты и труды, поскольку таковых не было. Была разноголосица, были самые различные мнения, точки зрения и варианты интерпретации высказываний «классиков». Для того чтобы добраться до истинного понимания сути проблемы, требовались большие интеллектуальные усилия, высокая философская культура, по крайней мере склонность к теоретическому мышлению. Этими качествами, насколько мы понимаем, Корнилов не обладал. Корнилов опирался на представления о марксизме и диалектике на суждения и мнения из вторых или даже из третьих рук. Когда же в последующем теоретическая и идеологическая «мода» изменилась, Корнилова оказалось очень легко упрекать в искажении, извращении, незнании марксизма и т.д. Эти обвинения только усиливаются тем, что Корнилов в статье о диалектическом методе во многих случаях не указывает на источники своих представлений о марксизме. Немаловажно и то, что, опираясь на определенные первоисточники, Корнилов конструировал свое понимание диалектического метода, во многом отходя от исходных текстов, вследствие чего невозможно уловить, где кончается использование Корниловым первоисточников и где начинается его собственная интерпретация.
Знание того, как Корнилов пришел к формулировке четырех принципов диалектического метода, позволяет лучше понять дальнейшую судьбу его диалектических и реактологических идей. Здание оказалось возведено на слишком ненадежном фундаменте, чтобы долго простоять. Весь вопрос, следовательно, заключался в том, как быстро будет развенчано понимание Корниловым диалектического метода и его значения для психологии. Очевидно, такая критика могла идти с двух сторон. С марксистских философских позиций можно было упрекать Корнилова за неправильную (искаженную, неполную и т.п.) исходную трактовку диалектического метода; в научном плане не менее обоснованно можно было критиковать Корнилова за неубедительность использованных примеров, отсутствие реальных результатов предложенной «диалектизации» психологии, ошибочность конечных выводов и т.д., акцентируя, таким образом, все внимание на собственно психологических взглядах Корнилова.
Изучая и оценивая конкретные пути ассимиляции идей марксизма в советской психологии 20-х годов, выясняя, сам ли Корнилов сформулировал четыре принципа диалектического метода или же он их взял в готовом виде, мы лишний раз убеждаемся еще и в том, что дело было не только (и не столько) в Корнилове, его интеллектуальных возможностях, его психологической и философской эрудиции. Уровень развития, распространения и понимания марксизма в СССР в то время, необходимость усвоения марксистских идей десятками тысяч людей, ранее никак не сталкивавшихся с марксизмом (Корнилова, без сомнения, следует отнести к их числу) – все это неизбежно приводило к упрощению всего марксизма, его огрублению и вульгаризации при попытках понять и применить на практике в качестве «революционного учения».
В то же время в докладе К.Н. Корнилова следует видеть не только ошибки и недостатки, его следует оценивать как первый шаг в постановке вопроса о значении диалектического метода – вопроса, который с той поры стал одним из традиционных для советской психологии. Немаловажно и то, что представление о Корнилове-диалектике может быть по многим позициям перенесено в целом на Корнилова-марксиста. В последующих главах у нас еще не раз будет повод убедиться в этом.
§ 4. К вопросу об увольнении Г.И. Челпанова (историография одного факта)8
Факт, он вроде моллюска. Чем больше его вертишь в руках, тем плотнее сжимает он створки… а если попытаешься раскрыть его силой, он погибает: теряет прошлое, лишается будущего… остается только ждать, пока он сам не раскроется изнутри…
Кобо Абэ. Сожженная карта9Относительно увольнения Г.И. Челпанова в 1923 г. с поста директора Психологического института и назначения на его место К.Н. Корнилова в советской историографии психологии за прошедшие десятилетия сложился довольно устойчивый комплекс констатаций и выводов, основанных на определенной эмпирии и принципах ее оценки. Изучение этого комплекса позволяет не только прояснить один из драматических эпизодов в судьбе Челпанова и всей отечественной психологии, но и отчетливо увидеть некоторые характерные особенности нашей традиционной историографии.
В работах советских авторов факту смены руководства Психологического института придается очень большое, можно сказать, историческое значение. А.В. Петровский прямо указывает: «В конце 1923 г.
директором Московского института психологии (в то время именовавшегося Психологическим институтом при Московском государственном университете) вместо Челпанова был назначен Корнилов. Это событие выходило за рамки внутриуниверситетской жизни и знаменовало начало новой эпохи в истории не только Московского психологического института, но и всей психологии» [82, с. 59]. Если же подходить более конкретно, то перед нами открывается следующая картина.
В первые годы после революции и в начале 20-х годов «идеалистическая психология, конечно, не собиралась сдаваться без боя» [106, с. 11], и в этой борьбе Челпанов, будучи «главой идеалистического лагеря» [95, с. 66] и официально возглавляя психологический фронт» [107, с. 9], «пытался сопротивляться проникновению марксизма в психологию» [2, с. 48] и «отстаивал идеалистическую психологию» [21, с. 12], которая была «старой» [106, с. 11], «уже отжившей свой век» [95, с. 11], но «прочно укоренившейся в дореволюционное время, всемерно поддерживавшейся царским правительством» [97, с. 13]. Стремясь «приспособить философию марксизма к своим эмпирическим воззрениям» [3, с. 25], Челпанов «извращал марксизм», «искажал приводимые цитаты» [21, с. 33], но «никакая хитроумная тактика борьбы Челпанова не могла остановить начавшийся процесс проникновения марксизма в психологическую науку» [119, с. 122]; «приспособленчество Челпанова никого не обмануло, и его попытки прикрыть идеализм фразами о независимой от философии эмпирической психологии потерпели неудачу» [21, с. 34].
