Валентин Дитякин - Леонардо да Винчи
Невысокий стройный худощавый человек в богатом бархатном камзоле, с толстой золотой цепью от плеча к плечу шел, широко раскинув руки, навстречу Леонардо да Винчи. Лицо этого человека было некрасиво, как у всех Медичи; его безобразил длинный тонкий нос и резко выступавший вперед подбородок. Глубоко сидящие глаза и тонкие губы говорили о деловитости, хитрости и вместе с тем о подозрительности. Если бы не глаза и улыбка, такая мягкая и доверчивая, он едва ли мог внушить кому-нибудь симпатию. Леонардо смотрел на него с удивлением, соединенным с недоверием.
— Вы меня, конечно, не помните, высокочтимый синьор Винчи, но зато я хорошо помню и знаю вас. Давно это было! Лет двадцать... нет, больше — двадцать пять назад! Помните дворец Медичи во Флоренции? Шумную толпу людей... И среди всей этой толчеи и сутолоки высокий красивый человек... Он стоит у колонны, гордый, независимый, и спокойно взирает на весь этот базар славы и денег... Конечно, вам было не до меня, вы не могли заметить в этой толпе подростка... А он смотрел на вас с таким интересом... Больше мне не пришлось видеть вас, а как я хотел этого, как стремился к этому! И вот теперь, благодарение господу богу и моему любезному братцу, я могу наконец-то принять вас у себя так, как должно принимать величайшего художника и ученого наших дней!
Он сделал несколько шагов назад и низко, поклонился Леонардо.
Легким взмахом небольшой, в драгоценных кольцах руки он обвел высокую, просторную, искусно отделанную замысловатой росписью комнату. Тяжелые кресла, тонко инкрустированные столики, широкие, удобные восточные диваны, мягкие ковры украшали комнату, говорили о тишине, покое и беспечности.
Через широкие окна были видны старый парк, усыпанные морским песком аллеи, фонтаны, беседка.
— Прошу вас, дорогой мой учитель — разрешите мне называть вас так, — располагать всем этим как своим, быть здесь как в своем собственном доме...
— Благодарю вас, синьор Джулиано! — ответил не на шутку растроганный всей этой, правда, несколько напыщенной любезностью Леонардо. — Но я, право, не знаю, чему обязан всем этим, таким душевным, таким приятным мне после всего, что я пережил, гостеприимством! Я...
— Довольно, довольно, дорогой учитель! — Человек в бархатном камзоле энергично замахал руками. — Довольно того, что вы — Леонардо да Винчи, гордость и слава Италии!.. Но что же это я все говорю и говорю, а не соображаю, что вы проделали далекий и трудный путь и, разумеется, устали! — спохватился Джулиано Медичи. — Садитесь, дорогой учитель!
Они сели. Леонардо — у окна, Джулиано — против него. Маленький человек смотрел на Леонардо с таким любопытством и таким нескрываемым интересом, что Леонардо стало даже не по себе.
Этот человек назвал себя Джулиано Медичи. Такая же подпись стояла в конце письма, которое он получил в один из самых тяжелых моментов своей жизни, когда он буквально не знал, куда ему деваться, письма, любезно приглашавшего его в Рим.
Леонардо редко вспоминал о Медичи, а особенно о Лоренцо Великолепном, и то только тогда, когда жизнь повертывалась к нему спиной... И вот теперь опять Медичи...
— Мне было тогда пятнадцать лет, а брату уже двадцать три или все двадцать пять. Он был веселый человек в полном смысле этого слова: кутила, весельчак, игрок, одним словом, жил вовсю. Признаться, я даже немножко завидовал ему, — говорил, весело улыбаясь, Джулиано. — Ну, пока флорентийцы терпели нас, все было хорошо. А потом наступили другие времена. Пришлось убраться из Флоренции и подумать, чем заняться. Я уехал в Урбино и поселился при дворе герцога. Занимался математикой, механикой, увлекался живописью. Вот здесь я еще больше узнал о вас. Сначала о ваших картинах, а потом о ваших ученых трудах. И хотя, скажу откровенно, я не всегда понимал ваши картины, но я всегда видел в них руку гения, величайшего мастера наших дней...
Джулиано посмотрел прямо в лицо Леонардо, словно хотел увидеть в нем черты вечности. Он рассматривал это уже носившее на себе приметы приближавшейся старости, похудевшее лицо и говорил:
— А брат стал служителем церкви, кардиналом. Кутила и весельчак — и вдруг служитель церкви... Красная кардинальская мантия, мессы, псалмы, церкви... А что же было делать ему? Торговать и давать деньги в рост, как отец и дед? Не всякий на это способен, и не у всякого дело пойдет. А вот быть кардиналом может всякий, только бы нашлись покровители... Так и случилось.
Джулиано громко засмеялся. Смеялся он так весело и заразительно, что и Леонардо последовал его примеру.
— Вы знаете, что сказал мой братец, когда узнал о том, что его избрали папой? Я, знаете, человек верующий, и меня его слова немножко покоробили. — Он наклонился вперед и понизил голос: — Брат сказал: «Будем же наслаждаться папством, которое даровал нам господь!» Каково, а? Хорошо? — И Джулиано снова залился громким смехом. — Ну, вот и наслаждается! Вы, мой дорогой учитель, человек свободомыслящий, поэтому ничто вас удивить не может. Ну, а я, человек простой, выросший к тому же в провинции, был несколько... как бы это сказать... шокирован такими словами. Правда, недолго. Когда я по приглашению брата приехал сюда, я такое здесь увидел, что... — Он развел руками и умолк.
Вот теперь Леонардо мог связать воедино то, что слышал: в 1512 году Медичи снова, при помощи испанских войск, вернулись во Флоренцию; через год, после смерти папы Юлия II, новым папой был избран Джованни Медичи, принявший имя Льва X.
— И вот мы теперь в Риме, дорогой учитель! Новый папа хотя и не так уж много понимает в искусстве, но, во-первых, он продолжатель дела папы Юлия и папы Николая, которые — заслуженно или нет, это нас не касается — прославились как покровители искусства и наук, а во-вторых, он — Медичи, а это тоже обязывает. Одним словом, когда я ему сказал, что хочу пригласить вас в Рим, он выразил удовлетворение. Здесь вам будет хорошо, синьор Винчи. Здесь вскоре соберутся все, кем славна наша страна. Здесь Рафаэль, Браманте, скоро приезжает Микеланджело — три великих гения нашей страны... что я говорю — страны, мира! Какое счастье, какая радость для всех истинных знатоков и ценителей искусства!
Леонардо слушал словоохотливого хозяина и только иногда кивал головой. Он очень устал от длинной и тяжелой дороги и сейчас хотел только одного — хорошенько отдохнуть. Наконец это заметил и Джулиано. Пожелав своему дорогому гостю всего лучшего и еще раз заверив его, что весь дворец к его услугам, он ушел.
Леонардо встал с кресла и подошел к окну.
Перед ним проходили события последних месяцев.
Он вспомнил то несчастное утро, когда звонкая певучая труба горниста созвала на площадь Кастелло французские войска и длинный обоз покинул город. А потом день за днем через город начали проходить войска, направлявшиеся на восток.
Началась война. Воинственный папа Юлий II, выдавая себя за «спасителя страны», наконец-то сколотил большую коалицию итальянских государств и выступил в поход против французов. К нему присоединился сын Лодовико Моро, Массимилиано, который надеялся при помощи швейцарских солдат, данных ему германским императором, вернуть себе отцовский престол. Французы были разбиты, и Массимилиано вступил в Милан.
Леонардо знал Массимилиано, когда тот был еще мальчиком и великий художник разрисовывал для него букварь. Казалось, он мог бы, не опасаясь ничего, продолжать спокойно жить в Милане. Но случилось иначе.
Как вчера Леонардо помнит темный дождливый вечер, когда к нему пришел закутанный с головой в черный плащ его друг Делла Toppe. Он был бледен, и его некрасивое лицо от волнения стало еще безобразнее. Голос его дрожал, слова путались. Он пугливо озирался по сторонам.
— Что с вами, дорогой друг? — испугавшись не на шутку, спросил Леонардо.
Делла Toppe приложил палец к губам и вопросительно посмотрел на дверь в мастерскую.
— Можете говорить спокойно: там никого нет.
— Прошу вас, не теряйте времени... Уезжайте! Сейчас же уезжайте! — Голос гостя звучал глухо и прерывисто. Он прислушивался к каждому звуку, доносившемуся извне.
Где-то близко грохнул выстрел из мушкета, раздался звон оружия и крики.
— Они вас убьют! Спешите!
— Кто?
— Швейцарцы!
— Почему?
— Они убивают всех, кто служил у французов! Одного этого достаточно... К тому же у вас есть и другие враги... — Делла Toppe запнулся.
— Но Массимилиано...
— Что Массимилиано? Что он может сделать? Ведь он сам является игрушкой в руках швейцарцев... Этой разнузданной солдатчины.
— Как же так... — пытался еще возразить Леонардо.
Но Делла Toppe не слушал его и продолжал твердить:
— Скорей! Скорей! Берите только самое необходимое!..
Ночной гость ушел. Леонардо еще долго сидел в раздумье.
Снова в путь! Куда? Будет ли когда-нибудь покой, такой нужный, такой желанный именно теперь, когда он наконец-то, как ему казалось, мог приступить к приведению в порядок записей, к подытоживанию всего продуманного и пережитого...
