Эдуард Вартаньян - Путешествие в слово
Почему же рождаются новые слова, почему слова изменяют свои значения, обрастают новыми?
Потому, что в обществе возникают и развиваются новые понятия. А они требуют своего выражения либо через новые слова, либо через переосмысление старых слов.
Но лексика даже самого богатого языка ограничена, тогда как процесс познания человеком окружающей действительности беспределен. Никаких слов недостанет, чтобы дать название каждому явлению, каждой познанной, изобретенной, сработанной человеком вещи. А если все-таки хватит – удержит ли их наша память? Вот почему язык человека обогащается не только количественно – новыми словами, но и качественно – новыми значениями старых слов. Процесс называния новой вещи всегда мотивирован. Мы никогда не назовем существо, напоминающее по виду и повадкам лисицу, носорогом. Но носорогом назвали жука – по украшающему его рогу. Трудности, которые перенесли химики, изучая свойства одного вновь открытого металла, были сравнимы, по их мнению, с испытаниями Тантала. По древнегреческому мифу, фригийский царь Тантал был за свои преступления обречен богами на вечные мучения. Стоя по горло в воде и видя над собой плоды, Тантал не мог ухолить жажду и голод. Вода уходила из-под его губ, а плоды поднимались на недосягаемую высоту. …И металл был назван танталом.
В различных значениях одного слова мы всегда обнаружим или внешнее сходство вещей, или общность их функций, или имеющуюся между ними существенную связь. Первичное основное слово фукс пощло «под копирку» на основе опредвденного.сходства, известных ассоциаций. В самом деле. Лиса – рыжая. И цо цветовому сходству язык образовал переносные значения: рыжая лошадь, рыжий человек, золотая монета. Лиса – и олицетворение хитрости и плутовской лести. Поэтому фукс – это и трактирщик-хитрец и обходительный студент-новичок.
Есть такое, французское по происхождению, слово бюро. Мы им издавна и широко пользуемся. Сейчас это название некоторых учреждений а также коллегиальных органов, возглавляющих деятельность какой-либо организации или учреждения. Первоначально же словом бюро именовалась плотная шерстяная ткань. Затем название перешло на стол, покрытый таким сукном, a net сколько позже и на особой формы письменный стол с ящиками и крышкой. Потом словом бюро стали обозначать помещение с канцелярской мебелью, а вслед за этим и людей, работающих в канцелярских присутственных местах. И только после этого появились те два значения слова бюро, с которых мы начали разговор.
В классической латыни ампула – «небольшой сосуд». Но вот это слово усвоил испанский язык, и ампола (так зазвучало оно у испанцев), помимо своего прямого значения, стало дополнительно обозначать колбу, волдырь, пузырек воздуха (на поверхности воды).
Когда-то на Руси всякого иноземца, не умеющего говорить по-русски, называли немцем (то есть «немым»). Так появились немцы франкские, немцы аглицкие, немцы короля датского (вот откуда «немецкая слобода» в Москве – район, где жили иноземцы). Были даже… «немцы руския» (так в первой половине XVII века раскольники именовали приверженцев ненавистного им патриарха Никона). Позже слово немец закрепилось только за жителями Германии или выходцами из нее.
Почему карманный ножик был назван перочинным? Потому, – что им затачивали и расщепляли орудие письма – перо (преимущественно гусиное). Но вот уже около века как на смену птичьему перу пришло металлическое. Появилась новая вещь, а название за ним сохранилось старое – перо. Следовательно, старое название вещи перешло на новую вещь благодаря сходству выполняемых ими функций. Сохранился и перочинный нож, хотя перья им сейчас никто не чинит.
Из долгого забвения вернулось в нашу активную лексику слово застрельщик. В XVIII веке так называли солдата в передовом рассыпном строю, начинающем перестрелку с неприятелем.
Слово застрельщик в образном употреблении – «тот, кому принадлежит почин в каком-либо деле» – впервые обнаруживается в сочинениях героя Отечественной войны 1812 года Дениса Васильевича Давыдова. В начале нашего века энциклопедические словари констатируют: слово застрельщик вышло из употребления. Возродилось оно в послеоктябрьское время, унаследовав Давыдовскую образность: застрельщик – «тот, кому принадлежит почия в каком-либо деле; зачинатель».
Не так давно довольно широко распространено было слово гвоздик в значении «тонкий каблук женской обуви». Горящее не только то, что охвачено огнем; и человека, со страстью отдающегося делу, называют горящий на работе; горящей – требующей срочной реализации – может быть и путевка в санаторий или дом отдыха. Элементы образности ощутимы в таких переносах, как морж – любитель зимнего плавания и дикарь – отдыхающий без путевки.
Теперь пришла пора заключить, когда и как слово становится многозначным.
Совершенно очевидно, что однозначное сегодня слово сможет завтра обозначить какой-либо новый предмет действительности и заслужить, таким образом, право величаться многозначным.
Несомненно, что явление многозначности слова – это не что иное, как следствие переноса наименования с одного предмета на другой.
Перенос значения происходит главным образом:
1. По признаку сходства (формы, цвета, внутренних свойств и качеств). Отличный тому пример – слово фукс. Здесь каждое из дополнительных значений возникает как бы сопоставляясь и отталкиваясь от основного.
2. По признаку общности функций. Это проиллюстрировано словом перо.
3. По признаку смежности (логической, временной, пространственной). Перенос значения на этой основе подобен цепной реакции: каждое новое значение слова мотивировано предыдущим, из него вытекает, на него опирается, (например, бюро). Варианты переносов по смежности многочисленны.
4. При переходе слова из собственного имени в нарицательное. Такое переосмысление имен, когда географические названия или фамилии людей становятся названиями вещей, – явление очень интересное, и о таких отрядах слов уже рассказано в главе «В честь и по поводу».
Новые значения у слов могут появляться в результате расширения или сужения основного значения.
Так, расширились значения слов ампула и бюро. В магазине канцелярских товаров вы можете купить синие или красные чернила и ни мало не смущаетесь кажущейся нелепостью таких названий. А когда-то чернила были только черные – они изготовлялись из чернильного орешка. Белье получило свое название от сурового белого. белья. Сейчас оно может быть всех цветов радуги. Стрелять прежде означало «пустить стрелу». Ныне стреляют пулями из ружей, снарядами из пушек. Дворник теперь – не только «человек, следящий за чистотой улиц и дворов», но и «приспособление для протирки стекол автомашин». Значения слов расширились.
Сузилось значение таких, к примеру, слов, как отверстие, пиво и квас. Первое во времена Ломоносова значило то же, что сейчас открытие, пиво прежде означало любой хмельной напиток, квас – кислоту, всякий кислый напиток.
ДВОЙНИКИ, НО НЕ БРАТЬЯ,
«В Нью-Йорке создан клуб двойников. Членом клуба может стать лишь тот, кто похож на какого-нибудь знаменитого человека. В клубе уже имеется одиннадцать Эйзенхауэров и семь Черчиллей».
Как видно, эти люди могут быть разного рода-племени, социального положения, достатка, профессии, интересов. Единственный признак, по которому произошло их объе-динение, – формальное сходство.
Этим газетным сообщением я хочу предварить рассказ об омонимах [23] – словах, совпадающих по звучанию, но совершенно не связанных между собой по значению.
Если явление полисемии обусловлено единством слова и соотносительностью смысла, то явление омонимии основано на внешнем звуковом сходстве слов. и внутренней смысловой несовместимости.
«В Нью-Йорке создан клуб двойников». «Везувий зев открыл – дым хлынул клубом».
Эти два совершенно разных по значению слова – «учреждение, объединение лиц» и «масса чего-нибудь движу-щегося, летучего, принявшего форму шара» – стали омонимами после того, как свели знакомство в нашем языке. Если русское слово клуб – отпрыск общеславянского (испокон веков так и звучало, обозначая «нечто круг-лое»), то английское слово клуб, заимствованное нами около двух столетий назад, первоначально произносилось то как «клаб», то как «клоб», «Третьего дня в Английском клобе избрали новых членов» (А. С. Пушкин). Как бы то ни было, звуковое переоформление состоялось. В нашем языке появилась омонимическая пара.
Уж не умышленно ли кто-то вот так взял слово, переиначил его и создал звукового «тезку» уже имеющемуся слову? Категорически: нет. Я не припомню в истории языка случай, чтобы омонимы создавались сознательно:
