Якоб Гримм - Сказки зарубежных писателей
Долго еще они спорили и уговаривали друг друга. В конце концов визирь прямо заявил, что лучше навсегда останется аистом, чем женится на сове.
Что было делать калифу? В другое время он приказал бы казнить непокорного визиря, но сейчас об этом было бесполезно говорить.
Он набрался мужества и, подойдя к сове, сказал:
– Прекрасная принцесса, я принимаю твое условие.
Сова была вне себя от радости.
– Теперь я могу открыть вам, что волшебники соберутся сегодня. Вы пришли как раз вовремя! Идемте за мной, я покажу вам дорогу.
И она повела их по темным переходам и полуразрушенным лестницам.
Вдруг навстречу им вырвался откуда-то яркий луч света.
Сова подвела их к пролому в стене и сказала:
– Стойте здесь. Но смотрите будьте осторожны: если вас увидят – все пропало.
Калиф и визирь осторожно заглянули через пролом. Они увидели огромный зал, в котором было светло как днем от тысяч горевших светильников.
Посредине стоял круглый стол, а за столом сидели восемь колдунов. В одном из них калиф и визирь сразу узнали того торговца, который подсунул им волшебный порошок.
– Ну сегодня мне есть чем похвастать! – говорил он, посмеиваясь. – На этот раз я провел самого калифа и его визиря. Клянусь аллахом, которым они клянутся, им никогда не вспомнить слова, которое может снять с них колдовские чары!
– А что же это за слово? – спросил один колдун.
– Слово очень трудное, его никто не может запомнить и никто не должен знать. Но вам я открою его – слово это: «Мутабор».
V
Аисты чуть не заплясали от радости, когда услышали заветное слово. Со всех ног – а ведь ноги у них были предлинные – они бросились бежать, так что бедная сова едва поспевала за ними на своих коротеньких ножках.
Выбравшись наверх, калиф с почтительным поклоном сказал ей:
– О мудрейшая сова, о добрейшая принцесса, тебе обязаны мы своим спасением. Позволь же мне в знак благодарности просить твоей руки.
Потом калиф и визирь поспешно повернулись к востоку и трижды поклонились солнцу, выходившему из-за гор.
– Мутабор! – воскликнули они в один голос.
И тотчас перья упали с них, клювы исчезли, и они стали такими, какими были всегда. От радости калиф даже забыл, что он хотел казнить визиря за непослушание. Повелитель и слуга бросились друг другу в объятия, они плакали и смеялись, дергали друг друга за бороды и ощупывали свои халаты, чтобы убедиться в том, что все это не сон.
Наконец они вспомнили про сову и обернулись.
И что же! Не сову с круглыми глазами и крючковатым носом увидели они, а красавицу принцессу.
Можете себе представить, как обрадовался калиф!
Если бы он был аистом, он, наверно, пошел бы сейчас плясать и выкидывать разные коленца, совсем так, как аистиха Щелкунья, виновница всех бед, которые свалились на его голову. Но теперь он был уже не аистом, а калифом, поэтому он приложил руку к сердцу и сказал:
– Все к лучшему! Если бы меня не постигло великое несчастье, я не узнал бы теперь величайшего счастья!
И вот, все трое, они отправились в Багдад. И хотя крыльев у них теперь не было, они летели как на крыльях.
Увидев калифа Хасида живым и невредимым, жители Багдада выбегали на улицу, чтобы приветствовать своего владыку.
Правда, и при Хасиде им жилось не очень сладко, но, с тех пор как во дворце поселился злой колдун, им стало еще хуже.
Хасид приказал тотчас схватить калифа-самозванца и его отца – колдуна Кашнура.
Старому колдуну отрубили голову, а его сына Мизру калиф заставил понюхать черного порошка, и тот превратился в аиста. Калиф посадил его в большую клетку и выставил клетку в сад.
Конечно, Мизра мог бы снова сделаться человеком – стоило ему только поклониться три раза на восток и сказать: «Мутабор». Уж конечно, он хорошо помнил это слово, потому что ему было не до смеха.
Но Мизра даже не пытался вернуть себе человеческий вид. Он рассудил – и, пожалуй, рассудил правильно, – что если уж сидишь в клетке, то лучше быть птицей.
Так кончилось это приключение.
Калиф Хасид еще долго и счастливо жил со своей красавицей женой.
По-прежнему каждый день, в час послеобеденного отдыха, к нему приходил великий визирь, и калиф всегда охотно с ним беседовал.
Они часто вспоминали минувшие дни, когда они были аистами, и калиф пресмешно изображал, как расхаживал визирь на длинных птичьих ногах, весь обросший перьями, с большущим клювом. Калиф становился на кончики пальцев, неуклюже переступал с ноги на ногу, взмахивал руками, словно он тонул, и изо всех сил вытягивал шею. А потом поворачивался лицом к востоку и, низко кланяясь, приговаривал:
– Муртурбур! Бурмуртур! Турбурмур!
Жена калифа и его дети смеялись до слез над этим представлением. Да и сам визирь не мог удержаться от смеха. Он, конечно, не смел передразнивать своего повелителя, но, если калиф очень уж над ним потешался, визирь заводил разговор о том, как два аиста уговаривали друг друга жениться на страшной сове. Тут калиф сердито хмурил брови, и визирь сразу замолкал. Так не будем же больше вспоминать об этом и мы.
Маленький Мук
В городе Никее, на моей родине, жил человек, которого звали Маленький Мук. Хотя я был тогда мальчиком, я очень хорошо его помню, тем более что мой отец как-то задал мне из-за него здоровую трепку. В то время Маленький Мук был уже стариком, но рост имел крошечный. Вид у него был довольно смешной: на маленьком тощем тельце торчала огромная голова, гораздо больше, чем у других людей. Маленький Мук жил в большом старом доме совсем один. Даже обед он себе сам стряпал. Каждый полдень над его домом появлялся густой дым; не будь этого, соседи не знали бы, жив карлик или умер. Маленький Мук выходил на улицу только раз в месяц – каждое первое число. Но по вечерам люди часто видели, как Маленький Мук гуляет по плоской крыше своего дома. Снизу казалось, будто одна огромная голова движется взад и вперед по крыше.
Я и мои товарищи были злые мальчишки и любили дразнить прохожих. Когда Маленький Мук выходил из дому, для нас был настоящий праздник. В этот день мы толпой собирались перед его домом и ждали, пока он выйдет. Вот осторожно раскрывалась дверь. Из нее высовывалась большая голова в огромной чалме. За головой следовало все тело в старом, полинялом халате и просторных шароварах. У широкого пояса болтался кинжал, такой длинный, что трудно было сказать – кинжал ли прицеплен к Муку, или Мук прицеплен к кинжалу.
Когда Мук наконец выходил на улицу, мы приветствовали его радостными криками и плясали вокруг него, точно шальные. Мук с важностью кивал нам головой и медленно шел по улице, шлепая туфлями. Туфли у него были прямо огромные – таких никто никогда раньше не видал. А мы, мальчишки, бежали за ним и кричали: «Маленький Мук! Маленький Мук!» Мы даже сочинили про него такую песенку:
Крошка Мук, крошка Мук,
Оглянись скорей вокруг.
Оглянись скорей вокруг
И поймай нас, крошка Мук!
Мы часто потешались над бедным карликом, и приходится сознаться, хоть мне и стыдно, что я больше всех обижал его. Я всегда норовил схватить Мука за полу халата, а раз даже нарочно наступил ему на туфлю так, что бедняга упал. Это показалось мне очень смешно, но у меня сразу пропала охота смеяться, когда я увидел, что Маленький Мук, с трудом поднявшись, пошел прямо к дому моего отца. Он долго не выходил оттуда. Я спрятался за дверью и с нетерпением ожидал, что будет дальше.
Наконец дверь открылась, и карлик вышел. Отец проводил его до порога, почтительно поддерживая под руку, и низко поклонился ему на прощание. Я чувствовал себя не очень-то приятно и долго не решался вернуться домой. Наконец голод пересилил мой страх, и я робко проскользнул в дверь, не смея поднять голову.
– Ты, я слышал, обижаешь Маленького Мука, – строго сказал мне отец. – Я расскажу тебе его приключения, и ты, наверно, больше не станешь смеяться над бедным карликом. Но сначала ты получишь то, что тебе полагается.
А полагалась мне за такие дела хорошая порка. Отсчитав шлепков сколько следует, отец сказал:
– Теперь слушай внимательно.
И он рассказал мне историю Маленького Мука.
Отец Мука (на самом деле его звали не Мук, а Мукра) жил в Никее и был человек почтенный, но небогатый. Так же как Мук, он всегда сидел дома и редко выходил на улицу. Он очень не любил Мука за то, что тот был карлик, и ничему не учил его.
– Ты уже давно сносил свои детские башмаки, – говорил он карлику, – а все только шалишь и бездельничаешь.
Как-то раз отец Мука упал на улице и сильно ушибся. После этого он заболел и вскоре умер. Маленький Мук остался один, без гроша. Родственники отца выгнали Мука из дому и сказали:
– Иди по свету, может, и найдешь свое счастье.
Мук выпросил себе только старые штаны и куртку – все, что осталось после отца. Отец у него был высокий и толстый, но карлик, недолго думая, укоротил и куртку и штаны и надел их. Правда, они были слишком широки, но с этим уж карлик ничего не мог поделать. Он обмотал голову вместо чалмы полотенцем, прицепил к поясу кинжал, взял в руку палку и пошел куда глаза глядят.
