Вера Корсунская - Подвиг жизни шевалье де Ламарка
Мир, живой, многообразный, блещущий красками, вечно новый и сияющий явился их изумленным очам… Значит, древним авторам далеко не все было известно! Между тем, время приносило великие географические открытия: Америки, морского пути в Индию, островов в морях и океанах.
Редкий корабль не привозил в числе своих грузов растений из вновь открытых стран, о которых ни одного слова не говорилось в научных произведениях классиков древности. Значит, они их не знали!
Значит, неодинаково соткан растительный ковер, одевающий землю. Надо изучать его; и жажда собирать новые растения породила настоящих охотников. На кораблях и шлюпах они бороздили моря, поднимались на вершины гор, погибали от зноя и жажды в пустынях, углублялись в девственные леса с риском быть растерзанными хищными зверями.
Один XVI век внес такие огромные изменения в растительный мир Европы, каких не произошло в предыдущие и последующие столетия, вместе взятые.
В Европу ввозят картофель, подсолнечник, помидоры, табак и маис, шоколад и кофе. Китай присылает свои апельсины, и пришельцы быстро расселяются в европейском Средиземноморье.
С Цейлона везут камфарный лавр, гвоздичное и коричное деревья, мускатные орехи с Моллукских островов. Америка удивляет своими ананасами и не меньше того агавами, кактусами; Восточная Африка — баобабом.
Желание сохранить привозимые растения и размножить их привело к созданию первых ботанических садов. Они возникли в итальянских городах Падуе, Пизе и Болонье, а потом в Германии, Голландии и Франции, обычно при университетах.
Сначала это были «аптекарские сады», «аптекарские огороды» и сады для культуры декоративных растений, постепенно приобретая характер научных учреждений.
В XVII веке при них начинают строить небольшие крытые застекленные, иногда холодные, в других случаях обогреваемые, помещения для южных пришельцев и цитрусовых — оранжереи.
Число открытых растений все возрастало и возрастало. Ученые придумывали им названия и часто брали для этого свои собственные имена и имена своих друзей. Но, чтобы разобраться в названиях растений, а это становилось все труднее и труднее, располагали их в алфавитном порядке, как слова в словаре.
Такой словарь растений оказался практически неудобным, потому что все время надо было добавлять названия вновь открытых растений.
Но одно и то же растение открывали тридцать — сорок ученых, и каждый называл его по-своему; о каком же именно шла речь, подчас и нельзя было установить.
Хуже всего было то, что люди не умели коротко, но понятно описать растение и так же ясно назвать его.
Наш обыкновенный, всем известный шиповник называли: «Роза лесная, обыкновенная, с цветком душистым, розовым».
Да это еще сравнительно краткое и выразительное название: в нем только шесть слов, а бывали из одиннадцати. Один североамериканский злак назвали даже двадцатью пятью словами.
Дело в том, что в название включали описание признаков растения. При этом описывали сбивчиво, в неодинаковых выражениях. Определения растений получались неуклюжими.
Вот как описывает известный ботаник XVII века Иероним Бок два очень распространенных у нас растения — полевой вьюнок и белый крупноцветный вьюнок.
«Повсюду в нашей стране растут два обыкновенных вьющихся растения с белыми цветами в виде колокольчиков или бубенчиков. Большее из них охотнее живет у заборов, ползет через них, скручивается и вьется. Меньшее сходно с большим цветами и листьями, корнем и круглым стеблем, но в нем все тоньше и меньше. Некоторые цветы на нем совершенно белые, некоторые — телесного цвета с красными полосками. Эти растения встречаются на сухих лугах и в садах. Они вредны тем, что, вползая и обвивая, заглушают другие садовые растения. И их трудно полоть».
Читатель согласится, что по такому описанию очень трудно и даже невозможно разыскать в природе растения. Многие ученые-ботаники начинают понимать, что пора им навести порядок в своем ботаническом хозяйстве.
«В этом громадном множестве растений недостает того, в чем более всего нуждается всякая другая беспорядочная толпа: если это множество не будет разделено на отряды подобно армии, — писал в конце XVI века Андрей Цезальпин, выражая мысли ботаников, уставших от хаоса в фактах, — то все в нем будет в беспорядке и волнении». Он же еще более ясно определяет состояние ботанической науки: «И это действительно бывает теперь при изучении растений, потому что ум обременяется беспорядочным накоплением предметов, и вследствие этого происходят бесконечные сшибки и ожесточенные споры».
Безграничная путаница в громоздких названиях приводила к тому, что ботаник, пожелав определить не известное ему растение, тщетно бился над вопросом, к какому из описаний это растение больше подходит.
Ученые переставали понимать друг друга: у них не было общего ботанического языка. В этом всеобщем смешении и хаосе человеку трудно было найти свою дорогу.
Нужно было расположить растения в таком порядке, чтобы любое из них можно было легко и быстро найти в книге, заранее зная, где следует искать; чтобы можно было путем сравнения неизвестного вида с описанием всех сходных видов установить, действительно это новый вид или уже известный в науке.
С древнейших времен ученые пытались это сделать. Например, Феофраст делил растительный мир на деревья, кустарники и травы, и это деление продержалось до XVI века.
Ученые пытаются распределить растения на группы, а внутри их выделить более мелкие группы и назвать растения двойным именем: одно имя относится к более крупной группе, а второе — к более мелкой, внутри ее выделенной.
Значит, они предлагают назвать растения родовым и видовым именем? Ведь теперь так и называют: лютик едкий, лютик ползучий, где «лютик» — название рода, а «едкий» и «ползучий» — видовые названия.
Да, швейцарский ботаник Каспар Баугин еще в 1623 году в своем сочинении «Мир растений» большинство их называет двойным именем. В 1696 году эту попытку повторяет в Лейпциге Август Ривинус.
Оба они находят удобным так обозначать растения, но ни тот, ни другой не могут предложить точного и краткого языка для описания растений, потому что не было точных знаний о строении организмов и умения отличить важные и постоянные признаки от второстепенных и изменчивых.
Все классификации получались случайными и произвольными. Одни ученые классифицируют растения по плодам и семенам, другие за основу берут венчик цветка, третьи — и венчик, и плоды, и семена.
Науке не хватало не только названий — терминов — для растений, но и для частей растений.
А без соответствующей терминологии никакая наука не может успешно развиваться. Общепринятый термин обозначает строго определенное научное понятие о каком-либо факте, явлении. Одно слово «термин» нередко заменяет длинное предложение или даже несколько. Термин сокращает речь, делает ее более емкой. Термин — международное достояние.
Каждая наука, в том числе ботаника, выработала свой язык.
Когда школьник на каникулах, резвясь, или увлеченный желанием собрать гербарий, срывает тысячелистник и говорит: «У него соцветие сложный зонтик», — ему и в голову не приходит, что термин «зонтик» ведет свое начало от XVI века.
Уже тогда был введен ряд терминов, настолько удачных, что они сохранились до сих пор.
Ботанике нужен был язык точный, краткий.
Нужна была система распределения растений не только большими группами, но обязательно и до мелких: этого требовало огромное число и все возрастающее число известных науке растений.
Ариаднина нить
У древних греков была легенда о Минотавре, чудовище с телом человека и головой быка, обитавшем в пещерах острова Крита. Чтобы умилостивить его, ему отдавали в жертву красивейших юношей и девушек. И не было от него никакого спасенья: пещеры имели такие запутанные ходы, что никто не смог бы из них выбраться, если бы даже и нашелся кто-либо, способный убить людоеда. Тогда явился афинский царь, юный Тезей, решившийся вступить с Минотавром в единоборство. Ему на помощь пришла дочь критского царя, Ариадна. Она дала герою клубок ниток. Разматывая его и тем отмечая свой путь, Тезей прошел лабиринтом, настиг и победил в бою Минотавра, при помощи нити Ариадны нашел дорогу назад и вернулся невредимым. Много, много веков с тех пор люди называют Ариадниной нитью то, что помогает разобраться в запутанном вопросе.
Ботанике тоже потребовалась своя Ариаднина нить.
«Система — это Ариаднина нить ботаники, без нее дело превращается в хаос», — так определил шведский ученый Карл Линней назревшую в ботанике потребность привести свое хозяйство в порядок.
И он предложил систему более совершенную, чем все существовавшие до него.
