Марианна Басина - В садах Лицея. На брегах Невы
Сочинили по этому поводу и «национальную» песню:
Полно, Дельвиг, не мори
Ты людей стихами;
Ждут нас кофе, сухари.
Феб теперь не с нами.
Разрешаю: век ленись;
Попусту хлопочешь,
Спи, любезный, не учись,
Делай, что ты хочешь.
В классах рифмы прибирай;
С чашкой здесь дружися.
С Вилей — Клопштока читай,
С нами — веселися.
Сначала сочинять лицеистам не разрешалось. «У нас, правду сказать, запрещено сочинять, но мы с ним пишем украдкою», — рассказывал Фуссу Илличевский про себя и про Пушкина.
Это длилось недолго.
Однажды, в конце урока словесности, профессор Кошанский сказал: «Теперь, господа, будем пробовать перья: опишите мне, пожалуйста, розу стихами».
«Господа» призадумались. Лишь один только Пушкин вмиг сочинил и подал профессору четверостишие, которое всех восхитило.
Запрет на сочинительство был отменен. В программу Лицея входили упражнения в стихах и в прозе, чтобы будущие государственные деятели научились легко и свободно излагать свои мысли.
H. A. Корсаков — лицеист. Акварель неизвестного художника. 10-е годы XIX века. А. А. Дельвиг — лицеист. Акварель П. Яковлева. 1818 год. М. Л. Яковлев — лицеист. Акварель неизвестного художника. 10-е годы XIX века. В. К. Кюхельбекер. Рисунок Пушкина. 1825 год.Сочиняли и сами, и по заданию. Не обходилось без курьезов. Как-то раз профессор Кошанский предложил описать в стихах восход солнца. Заскрипели перья. Затем читали написанное. Дошла очередь до Павла Мясоедова, который славился в Лицее своей глупостью и спесью. Он встал и прочитал:
— Восход солнца.
Блеснул на западе румяный царь природы…
Это было все, что он написал…
Раздался громовый хохот.
— И это все? — удивился Кошанский.
— Нет, не все, — подхватил Илличевский и, давясь от смеха, выпалил:
И изумленные народы
Не знают, что начать!
Ложиться спать или вставать.
Как выяснилось позднее, и единственную строку своего «сочинения» Мясоедов похитил у поэтессы Буниной. Только у нее эти слова относились к закату солнца, а он, не разобравшись, приспособил их к восходу.
Пушкин не сразу занял первое место среди лицейских поэтов.
Сначала пальму первенства оспаривал Илличевский. Он писал с удивительной легкостью эпиграммы, послания, басни, оды и даже письма в стихах. У него были поклонники и приверженцы. Гладкость, бойкость, умение срифмовать им казались поэзией. «По случаю дня рождения почтенного поэта нашего Алексея Демиановича Илличевского» был написан даже шутливо-восторженный «Хор». Начинался он так:
Хор
Слава, честь лицейских муз,
О, бессмертный Илличевский!
Меж поэтами ты туз!
Все гласят тебе лицейски
Криком радостным: «Виват!
Ты родился — всякий рад!»
Певец
Ты родился, и поэта
Нового увидел мир,
Ты рожден для славы света,
Меж поэтов — богатырь!
Пой, чернильница и перья,
Лавка, губка, мел и стол,
У него как подмастерья,
Мастеров он превзошел!
Прошло немного времени, и Илличевский сам понял, как далеко ему до Пушкина…
Пушкин рассказывал о себе: «Начал я писать с 13-летнего возраста и печатать почти с того же времени». Тринадцать лет Пушкину исполнилось 26 мая (6 июня) 1812 года. Детские свои опыты до Лицея он в счет не брал.
Самые первые лицейские творения Пушкина не сохранились. Известно, что, состязаясь с Илличевским, сочинил он рыцарскую балладу наподобие баллад Жуковского. Написал роман в прозе «Цыган» и вместе с Мишей Яковлевым комедию «Так водится в свете». Писал французские стихи: «Стансы», «Мой портрет».
Вы просите у меня мой портрет,
Но написанный с натуры;
Мой милый, он быстро будет готов,
Хотя и в миниатюре.
Я молодой повеса,
Еще на школьной скамье;
Не глуп, говорю, не стесняясь,
И без жеманного кривлянья…
Мой рост с ростом самых долговязых
Не может равняться;
У меня свежий цвет лица, русые волосы
И кудрявая голова.
Так звучат в переводе на русский язык строфы «Моего портрета».
Это было начало. Затем, с необычайной быстротой преодолев трудности российского стихосложения, Пушкин целиком перешел уже на русские стихи.
Стихи ему давались. Чем дальше, тем явственнее чувствовал он, как послушна ему рифма, как точны сравнения, как легко и естественно удается ему в стихах выражать свои мысли и чувства. «Я — поэт», — думал он с волнением и радостью. Это было совершенно новое, непередаваемое чувство — ощущать себя поэтом, творцом, человеком, способным создавать прекрасное. Он стал серьезнее, меньше шалил.
В те дни — во мгле дубравных сводов
Близ вод, текущих в тишине,
В углах лицейских переходов
Являться муза стала мне.
Моя студенческая келья,
Доселе чуждая веселья,
Вдруг озарилась — муза в ней
Открыла пир своих затей;
Простите, хладные науки!
Простите, игры первых лет!
Я изменился, я поэт,
В душе моей едины звуки
Переливаются, живут,
В размеры сладкие бегут.
Теперь «студенческая келья» — его крохотная комнатка на четвертом этаже — не казалась больше Пушкину такой неприглядной и унылой, как прежде. Ведь с ним была его муза — веселая, резвая, беспечная. Его влекло в поэзии к легкому и веселому. Он писал дружеские послания, эпиграммы, мадригалы, романсы, начинал шутливые поэмы. Он воспевал дружбу, любовь, дружеские пирушки, вино и другие радости жизни. Правда, знал их лишь понаслышке, но, обладая живой фантазией, с легкостью выдавал воображаемое за сущее.
Ему нравились в поэзии простота и искренность. Он терпеть не мог распространенные в тогдашней литературе тяжеловесные, фальшивые, выспренные оды.
Сочиняя стихи на именины Горчакова, предупреждал этого юного честолюбца, чтобы тот не ждал хвалебной оды.
Пускай, не знаясь с Аполлоном,
Поэт, придворный философ,
Вельможе знатному с поклоном
Подносит оду в двести строф;
Но я, любезный Горчаков,
Не просыпаюсь с петухами,
И напыщенными стихами,
Набором громкозвучных слов,
Я петь пустого не умею
Высоко, тонко и хитро,
И в лиру превращать не смею
Мое — гусиное перо!
Нет, нет, любезный князь, не оду
Тебе намерен посвятить…
Пишу своим я складом ныне
Кой-как стихи на именины.
Обитатель 14-го номера старался писать по-своему, своим складом. Он уважал и любил своих литературных учителей — Державина, Жуковского, Батюшкова, но брал у них только то, что ему было нужно. Подражая другим поэтам, он нередко воспевал свою беспечность и лень, но в действительности трудился. В его курчавой голове постоянно шла напряженная работа: теснились темы, рифмы, созвучия будущих стихов.
Сочинял он повсюду. «Не только в часы отдыха от учения в рекреационной зале, на прогулках, но нередко и в классах и даже в церкви ему приходили в голову разные поэтические вымыслы, и тогда лицо его то хмурилось необыкновенно, то прояснялось от улыбки, смотря по роду дум, его занимавших», — вспоминал один из лицеистов.
На первом курсе, в 1813–1814 годах, Пушкин сочинил около трех десятков стихов, среди них — послания поэту Батюшкову и лицеисту Ломоносову, эпиграммы на Кюхельбекера, меланхолические подражания Оссиану и игривые «Рассудок и любовь», «Красавице, которая нюхала табак»; начал поэмы «Монах» и «Бова».
Романс «Казак» он подарил Пущину. Надписал на листке, как заправский поэт: «Любезному Ивану Ивановичу Пущину. От автора». Подобные надписи он видел на книгах в отцовской библиотеке.
Однажды апрельским вечером 1814 года Пушкин сочинил длинное стихотворное послание «К сестре», где рассказал о своей лицейской жизни.
До Лицея Пушкин дружил со старшей сестрой. Затем они расстались. Дядя Василий Львович увез его в Петербург, Ольга осталась в Москве. Два с половиной года они не виделись.
И вдруг в одно воскресное апрельское утро Пушкина вызвал гувернер.
«Ступайте в зал. Вас ждут. К вам приехали».
Пушкин бросился в зал и увидел мать, брата и сестру.
В марте 1814 года Надежда Осиповна, без мужа, приехала в Петербург, чтобы там поселиться. С Надеждой Осиповной приехала ее мать Мария Алексеевна, семнадцатилетняя Ольга и девятилетний Лев.
