Сельма Лагерлёф - Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции
Через несколько дней, когда мальчик доил олениху, девочка подошла к нему и спросила, не надо ли ему помочь. Вызвалась она и развести огонь под котлом, в котором варилась оленина, и принести воды, и сварить сыр. И настало тут для них счастливое время. Погода стояла теплая, добывать еду было легко. Они вместе ходили ставить силки на птиц, удили лососей в горных быстринах и собирали по болотам морошку.
Когда же лето кончилось, они снова спустились вниз с гор и добрались до границы между хвойным лесом и чернолесьем. Там они опять поставили чум. Настала пора убоя оленей, и им пришлось трудиться каждый день с утра до вечера. Но и это время все равно было для них счастливым, а дичи и рыбы они добывали даже больше, чем летом. Когда же выпал снег и озера стали покрываться льдом, мальчик с девочкой перекочевали дальше, вниз по склонам гор — на восток, в густой еловый бор. Они поставили чум и занялись зимним промыслом. Мальчик учил девочку сучить нитки из оленьих жил, выделывать оленьи шкуры и шить из них башмаки и платье, вырезать гребни и разные снасти из оленьих рогов, бегать на лыжах и ездить в лапландских санях-волокушах, запряженных оленями. Когда же миновала самая мрачная пора зимы и солнце стало светить уже почти целый день напролет, мальчик сказал девочке: теперь он может проводить ее на юг, где она найдет людей своего племени.
Но девочка, удивленно взглянув на него, спросила:
— Зачем ты меня гонишь? Ты хочешь остаться один со своими оленями?
— Я думал, что это ты хочешь уйти, — молвил мальчик.
— Я жила жизнью саамского народа почти год, — сказала девочка. — И после того как я так долго кочевала на воле по горам и лесам, я не могу вернуться назад, к моему народу, и задыхаться в тесных горницах. Не гони меня прочь, позволь мне остаться здесь! Вы, саамы, живете лучше нас!
Девочка осталась с мальчиком на всю жизнь и никогда не стремилась назад в речные долины. И если бы ты, Оса, пробыла тут хотя бы месяц, ты никогда не смогла бы расстаться с нами.
Этими словами Аслак — маленький лапландец закончил свой рассказ. В тот же миг отец его, Ула Серка, вынув трубку изо рта, встал. Старик Ула знал шведский куда лучше, чем это могло показаться, и понял рассказ сына. Теперь, после рассказа мальчика, ему вдруг стало ясно, как надо подготовить Йона Ассарссона к тому, что сюда явилась его дочь Оса и разыскивает своего отца.
* * *Ула Серка спустился вниз к озеру Луоссаяуре и прошел довольно далеко по берегу, прежде чем наткнулся на человека, которого искал. Тот сидел на камне и удил рыбу. Рыболов был какой-то вялый и беспомощный с виду, с седыми волосами, сгорбленной спиной и усталым взглядом. То ли он взвалил на себя ношу, которая оказалась ему не под силу, и это сломило его, то ли все терзался какой-то невыносимо тяжелей думой.
— Ну, Йон, видать, тебе улыбнулось рыбацкое счастье, раз уж ты просидел тут всю ночь? — спросил по-саамски сын гор, подойдя ближе.
Рыболов вздрогнул, подскочил и поднял на Улу глаза. Наживки на его крючке не было, и хоть бы одна пойманная рыбешка валялась рядом с ним на берегу! Он поспешно насадил наживку и забросил удочку. Между тем сын гор опустился рядом с ним на траву и сказал:
— Хотел бы я потолковать с тобой кое о чем. Ты ведь знаешь, была у меня дочка, да померла в прошлом году; очень уж не хватает ее в нашем чуме.
— Да, знаю, — отрезал рыболов, и по его лицу пробежала тень, словно ему пришлось не по душе упоминание об умершем ребенке. Он хорошо говорил по-саамски.
— Только нельзя всю жизнь терзаться своим горем! — заметил лапландец.
— Ясно, это не дело!
— Поэтому-то я нынче и надумал взять в приемыши другого ребенка. Разумно ли это, как по-твоему?
— Надо еще знать, что это за ребенок, Ула! — ответил рыболов.
— Ладно, расскажу тебе, Йон, все, что знаю про эту девочку, — молвил Ула. И он рассказал рыболову, как в нынешнем году, в середине лета прибрели пешком в Мальмбергет двое незнакомых детей, мальчик с девочкой. Искали они там своего отца, а так как отец куда-то ушел, они и остались его дожидаться. Но пока они ждали, мальчика убило камнем при взрыве. А девочка пожелала устроить ему богатые похороны. И Ула очень красочно описал, как маленькая неимущая девочка склонила всех людей помочь ей. И как у нее хватило духу пойти говорить с самим управляющим!
— И эту девочку ты хочешь взять к себе в чум, Ула? — спросил рыболов.
— Да, — ответил лапландец. — Когда мы услыхали эту историю, мы не смогли удержаться от слез. И сказали друг другу: такая хорошая сестра станет и хорошей дочерью. И мы возьмем ее в приемыши.
Некоторое время рыболов сидел молча. А потом спросил:
— Она, верно, из твоего племени, эта девочка?
Видно было, что он решил поддержать беседу, только чтобы доставить радость своему другу-лапландцу.
— Нет, она не из саамов.
— Может, она дочь новосела и привыкла к жизни на севере?
— Нет, она из дальних краев. Она родом с юга, — равнодушно ответил Ула, сделав вид, будто это не так уж и важно.
Но рыболов заметно оживился.
— Тогда не думаю, что ты можешь взять ее в приемыши, — сказал он. — Раз она выросла не здесь, навряд ли ей придется по душе жить зимой в чуме.
— В чуме она найдет добрых родителей, хороших братьев и сестер, — упрямо возразил Ула Серка. — Быть одной еще хуже, чем мерзнуть.
Тут рыболов все более и более красноречиво стал отговаривать своего друга брать в чум девочку. Похоже, он не мог примириться с мыслью о том, что дочь родителей-шведов станет приемышем лапландской семьи.
— Ты ведь говорил, будто в Мальмбергете у нее отец?
— Он умер, — резко ответил лапландец.
— Ты это точно знаешь, Ула?
— Тут и толковать нечего, — презрительно произнес лапландец. — Это и так ясно! Разве пришлось бы девочке и ее брату бродяжничать по всей стране одним, если б отец их был жив? Разве нужно было бы двоим детям самим заботиться о себе, если б у них был отец? Разве маленькой девочке пришлось бы самой говорить с управляющим, если б отец ее был жив? Не помри ее отец, осталась бы она хоть на минутку одна? Особенно теперь, когда по всей Стране Саамов только и идет молва о том, какая она замечательная девочка? Сама-то она верит, что отец ее жив, но я-то думаю, что его уж точно нет в живых.
Человек с усталыми глазами повернулся к Уле и спросил:
— Как зовут эту девочку, Ула?
Сын гор задумался.
— Мне не вспомнить. Спрошу ее.
— Спросишь ее? Она что, уже здесь?
— Она наверху, в моем чуме!
— Как так? Ты, Ула, взял ее к себе, не зная, есть ли на то воля ее отца?
— А мне нет дела до ее отца. Если даже он не умер, он, должно быть, из тех, кто и знать не желает свое дитя! Он, верно, обрадуется, когда кто-нибудь другой позаботится о его дочери.
Рыболов, отбросив в сторону удочку, поспешно поднялся. Он словно пробудился к новой жизни.
— А может, отец ее не такой, как все люди, — продолжал сын гор. — Может, его преследуют мрачные думы и он не может работать? Какой это для нее отец?!
Рыболов уже шел вдоль берега.
— Ты куда? — обратился к нему лапландец.
— Пойду взгляну на твою приемную дочку, Ула.
— Вот и ладно, — обрадовался лапландец. — Пойди взгляни! Увидишь, какая у меня будет славная дочка!
Швед так быстро шел вперед, что Ула едва поспевал за ним. Немного погодя лапландец сказал своему спутнику:
— Вспомнил! Девочку, что я хочу взять в приемыши, зовут Оса Йонсдоттер.
Рыболов не проронил в ответ ни слова, он лишь ускорил шаг. Старый же Ула Серка так обрадовался, что ему захотелось громко смеяться. Когда они подошли ближе к стойбищу, к тому месту, откуда виднелись лапландские чумы, Ула произнес еще несколько слов:
— Она-то явилась к племени саамов, чтобы отыскать своего отца, а вовсе не для того, чтобы пойти ко мне в приемыши. Но если она не отыщет его, я охотно возьму ее к себе в дочки.
Рыболов еще быстрее зашагал вперед.
«Так я и знал, он испугался, когда я пригрозил взять его дочь к саамам», — сказал Ула самому себе.
Когда рудокоп из Кируны, который привез Осу-пастушку в стойбище, возвращался обратно, с ним в лодке сидело уже двое. Они сидели рядом, тесно прижавшись друг к другу и доверчиво держась за руки, словно боялись снова разлучиться. То были Йон Ассарссон и его дочка. Оба неузнаваемо изменились за эти несколько часов. Йон Ассарссон выглядел не таким сгорбленным и усталым, как раньше, а взгляд его стал ясным и добрым, словно он наконец получил ответ на то, что его так долго терзало. А взгляд Осы-пастушки не был таким по-взрослому умудренным, как прежде. Она нашла наконец человека, на которого могла опереться, кому могла довериться. Казалось, будто она снова становится ребенком.
XLVI НА ЮГ! НА ЮГ!
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ПУТИ
