Юрий Вронский - Злой город
Обзор книги Юрий Вронский - Злой город
Предисловие
Татаро-монгольское нашествие 1237–1240 годов в истории Руси было страшным событием, память о котором в сознании русского народа неизгладима. Она живёт в былинах, песнях, поговорках, не говоря уже о летописях и памятниках литературы. Одно из самых значительных и передовых государств Европы было словно смерчем опустошено бесчисленными полчищами кочевников, вышедших из степей Монголии; это были сотни тысяч вооружённых всадников, за которыми двигался гигантский лагерь шатров на колёсах. Полный гордости за свою «светлоукрашенную Русскую землю», народ видел её погибель. Опустошение пронеслось над территорией от Волги до Дуная.
Первой жертвой завоевателей пала в 1237 году Рязанская земля[1]. Тщетно рязанский князь просил помощи у своего соседа владимиро-суздальского Великого князя Юрия Всеволодовича. Тому не было дела до несчастья «чужой земли», хотя через короткое время оно неотвратимо пришло и к нему. В феврале 1238 года Владимир был разгромлен, а князь Юрий сложил свою голову на берегу реки Сити.
Русь в ту пору была разобщена, раздроблена на отдельные княжества, каждое из которых представляло собой самостоятельное государство. Ослабление Руси и его причины давно уже видели передовые русские люди. Ещё за полстолетия до татаро-монгольского нашествия автор замечательного «Слова о полку Игореве», с болью и тревогой следивший за судьбами Русской земли, призывал князей оставить ссоры и всем вместе стоять за Русскую землю, Тревогой и призывом полны страницы русских летописей.
Русские люди умирали, но не сдавались. В поэтичном образе Евпраксии, княгини небольшого удельного Зарайского княжества, входившего в состав Рязанской земли, автор «Повести о разорении Рязани Батыем» передал это с необыкновенной остротой. Евпраксия бросилась с терема и разбилась (по-древнерусски «заразилась», откуда по легенде и происходит название Зарайска), только бы не быть рабыней завоевателей. Но это был пассивный протест. Народ умирал, борясь с врагом до последнего. Именно простой народ — крестьяне и ремесленники противостояли войскам монгольского хана Батыя[2]. И русский богатырь Евпатий Коловрат был одним из них, был олицетворением силы народа. Он один был подобен целой крепости, поразить его враги могли только осадными стенобитными орудиями. Хан Батый без боя не взял ни одного города, но особо «злым» для него оказался небольшой городок Козельск, многие дни сопротивлявшийся несметной силе.
И не болота, леса и морозы, а именно эта сила народного сопротивления изнурила татаро-монгольские войска, которые уже не в силах были двигаться далее на север и оставили неразорённой обширную Новгородскую землю. Враги вынуждены были повернуть на восток и только через два года, в конце 1240 года, новым походом пришли на Русь, опустошив на этот раз Киевскую землю.
Русь заслонила собой Европу, спасла её культуру и цивилизацию. Имея в своём тылу такой «злой» и непокорный народ, будучи обессилен его сопротивлением, Батый не мог двигаться в глубь Европы.
На Русь легло двухсотлетнее татаро-монгольское иго, сковавшее всю жизнь страны, отбросившее её назад, но не сломившее русский народ. Многие годы народ вынашивает мысль об освобождении. Вспыхивают восстания против поработителей в Ростовской земле в 1262 году, в Твери в 1327 году.
Но все эти разрозненные выступления против татаро-монгольского ига не могли привести к успеху. Победу можно было одержать только сплочёнными усилиями всех русских земель.
Борьбу за освобождение Руси возглавила Москва. Москва терпеливо скапливала силы, неуклонно собирала вокруг себя русские земли. В 1380 году русские одержали победу на поле Куликовом. Подвиг потомков Евпатия Коловрата был не напрасен. Куликовская битва, хотя и не принесла окончательного уничтожения татаро-монгольского ига (оно пало лишь через столетие — в 1480 году), показала, что и татаро-монголов можно победить.
Усилия русского народа принесли победу. Талант, государственный ум и прозорливость князей при всём своём значении не могли определить судьбы России. Народ переживал национальный подъём и духовное возрождение. Русские люди строили города и монастыри, осваивали новые земли. Расцветали литература и искусство. Важнейшими центрами культурной жизни были монастыри. В них велось летописание. Летописцы донесли до нас страшную картину разорения и двухвекового ига и народной борьбы с ним. Летописцы не были, как это некоторые представляют себе, беспристрастными и сторонними свидетелями происходивших событий. Они жили одними чувствами со своим народом, в каких бы тихих кельях отдалённых монастырей они ни находились. Одним из основателей монастырей в XIV веке был Сергий Радонежский. С его именем тесно связана подготовка Куликовской битвы, вдохновителем которой он был. Его ближайшие ученики Ослябя и Пересвет мужественно сражались на поле Куликовом. Русский живописец того времени Андрей Рублёв гениально выразил дух народного возрождения. Всё его творчество наполняет мысль о единстве, любви и жертвенности, столь близкая людям славной эпохи объединения Руси и самоотверженной борьбы за её национальную свободу.
Татаро-монгольское нашествие оставило страшный след в истории Руси и задержало её развитие, но не сломило дух русского народа. Захватчики, сами того не подозревая, способствовали объединению Руси, сплочению всех её сил воедино. И когда настал час, народ, который мог показаться навсегда задавленным и погубленным, проявил высочайший героизм и навсегда сбросил ненавистное иго.
А. Рогов
Я живу в угрюмой, тесной келье,
Из окошка узкого я вижу
Небо и верхушки тёмных ёлок.
Над окошком носятся, щебечут
Ласточки с рассвета до заката,
Дразнят вольной волей, жизнью прежней
И обратно в мир зовут вернуться.
Я люблю не меньше, чем другие,
Ласковое солнце, песни ветра,
Только недосуг мне наслаждаться —
Дни мои в молитвах и трудах
В монастырской тишине проходят.
Очинив гусиное перо,
Я кладу перед собой пергамент
И пишу о том, что видел сам
И что слышал от людей надёжных.
Я пишу, чтоб вы, потомки, знали
О делах неслыханных, ужасных —
О нашествии орды татарской.
Чтоб вы знали, что не робость наша
Обрекла на муки Русь святую —
Честно, до последнего мы бились,
И немногим довелось живыми
Выйти из побоищ этих страшных.
Чтоб вы знали, что пришла к нам гибель
Из-за княжьих распрей бесконечных.
Испокон веков они, как волки,
Грызлись меж собою, разоряли
Города и сёла друг у друга,
Смердов убивали друг у друга,
Злобу вымещали на невинных.
Не умели жить они в согласье —
Смерть их помирила, неразумных.
Русь объята на юго-востоке
Небывалым, жестоким пожаром.
Из степей на Рязанскую землю
Повалила орда кочевая
Страшной огненной саранчой.
Исчислять татарскую силу,
Что ковшами вычерпывать Волгу.
Воздвигать для пришельцев преграду,
Что плотину строить для ветра.
Ни обычаем, ни обличьем
Эти люди на нас не похожи:
Низкорослы и смуглокожи,
А мечи их не прямы, а кривы,
А слова их коварны и лживы —
Обещаньям их верить нельзя.
Зажигают село или город,
Тут и греются возле пожара,
Как мы греемся возле костра,
А потом на пожарище этом
На уголье конину пекут.
Всё сжигают они по дороге,
Что с собою им взять не под силу
Всё живое они убивают,
Что с собою не могут угнать;
И дымящейся чёрной пустыней
После них остаётся земля.
Но до града Владимира[3] ветер
Не донёс ещё запаха гари.
Князь Георгий[4] пирует с дружиной
Возвратясь с удачной охоты.
Нынче тур[5] им попался огромный —
Мало стало таких великанов.
А рогов столь длинных не видел
Даже самый старый боярин.
На исходе ноябрь промозглый,
Но уютно в гриднице[6] княжьей.
На столе жаркое дымится —
Тут зверина, говядина, птица.
Ходит чаша по кругу, как солнце,
И весельем гостей одаряет,
Мёд им в голову ударяет
И развязывает языки.
Похваляются друг перед другом:
Тот медведя убил кулаком,
Этот вышел на тура с ножом,
Третий пуще народ удивил —
Воробья на лету подстрелил.
Вдруг какой-то неведомый воин
В княжью гридницу быстро вошёл,
Поклонился, перекрестился
И сказал Великому князю:
— От рязанского князя с поклоном
Прискакал я к тебе во Владимир.
Он велел мне сказать, что татары
К нам в Рязанскую землю явились,
И просил, чтоб ты вышел на помощь
Или выслал войско хотя бы.
И ещё умолял он не медлить —
Ведь врагов подождать не заставишь!
Усмехнулся Георгий: — Не медлить?..
Ишь ты, быстрый какой!.. А скажи-ка,
Вы Чернигов[7] на помощь не звали?
— Звали, — тихо ответил гонец.
— Ну, и что же черниговский князь,
Он небось поспешил к вам на помощь?
— Нет, — ответил гонец ещё тише
И умолк, потупясь угрюмо.
Князь опять усмехнулся: — Не медлить!..
Ну, а если я вовсе не выйду,
Сам не выйду и войско не вышлю?
— Плохо, князь: все потонем в крови!
Как покончат татары с Рязанью,
Сразу двинут к тебе во Владимир,
Ту же самую чашу ты выпьешь!
Князь сурово сказал: — Возвращайся!
И рязанским князьям передай:
Может, помнят они, что когда-то
Разоряли окраины наши
И что я наказал их примерно —
Так пускай же теперь басурмане
Их накажут за те же бесчинства!
Обо мне же печёшься напрасно —
Коль татары в отчину нашу
Сунут нос, проучу их жестоко,
Как и вас, бывало, учил,
Только звать на помощь не буду!
Вот ушёл рязанский гонец,
Князь велел гуслярам-запевалам
Запевать весёлые песни,
Чтобы снова радость, как пламя,
В княжьей гриднице заполыхала.
Но весёлые старые песни
Уж не так-то и веселы будто…
Не пылает пламенем радость —
Всем другое мерещится пламя.
Даже мёд уж не сладок, как прежде,
Словно этот рязанский посланец
Отравил его горечью слов.
Князь, дружина и гусляры
Пили, ели, пели, плясали —
Всё старались веселье вернуть,
Но оно с той поры во Владимир
Никогда уже не возвращалось.
Ростовскому епископу Кириллу
Случилось с Бела озера весною
К себе в Ростов Великий возвращаться.
Ни талый дух, ни солнце, ни ручьи
Не веселили старца, как бывало:
Скорбел он крепко о народе русском
И небеса молил о милосердье.
Рязань и все другие города
Земли Рязанской сжёг Батый проклятый.
Владимир пал, все жители погибли,
Великая княгиня, и невестки,
И внуки — все сгорели на полатях
В соборной церкви. Сыновья убиты.
И вся земля Владимирская впусте
Лежит, как и Рязанская земля.
А сам Великий князь ещё, быть может,
Не знает о судьбе своей столицы —
Отправился он войско собирать.
Повсюду кровь… А что-то будет дальше?
Насытился ли хищник этой кровью?..
Так размышлял Кирилл, когда увидел,
Что возле речки Сити снег подталый
Усеян густо мёртвыми телами.
И жители поведали ему,
Что бился здесь с татарами недавно
Великий князь Владимирский Георгий
С дружиною отважною своей
И что из русских ни один не спасся.
И отыскал епископ тело князя —
Недвижные глаза глядели в небо
И в них стояла талая вода.
И залился слезами добрый старец,
И вспомнился ему осенний пир,
Пророчество гонца о смертной чаше
И княжеские гордые слова…
