Алека Вольских - Мила Рудик и руины Харакса
Мила только теперь поняла, в каком кошмаре Ромка жил весь этот год. И ведь она видела, что с ним происходит что-то неладное. Но разве она могла догадаться, в чем дело?! Многолик вкладывал Ромке в голову мысли о трусости, о боязни оказаться не лучшим, и Ромка принимал их за свои. И, конечно же, сам себя не узнавал! Не понимал, что с ним происходит! Мила ощутила, как в ней закипает гнев. По вине Многолика Ромка чувствовал себя трусом и — теперь Мила в этом не сомневалась — предателем по отношению к ней. По его же вине Мила бросила в лицо своему лучшему другу несправедливые обвинения, затаила обиду на него, считая, что он поступил нечестно, даже не потому, что отказался участвовать в Выборе, а из-за того, что скрыл от нее свое намерение. А Ромка просто не мог ничего сказать ей. Он не привык быть трусом. Не привык бояться чего бы то ни было, и меньше всего — соперничества. Он просто сам не понимал, что с ним происходит. Гордость не позволяла Ромке поделиться с Милой не оставлявшими его мыслями, которые, без сомнения, у него самого вызывали отвращение. И наверняка, он был уверен, что справится со своими неожиданными, нелепыми страхами. Но в итоге не смог…
— Твой друг сопротивлялся до последнего, — подтвердил мысли Милы Многолик. — Мне пришлось сильно постараться, чтобы в последний момент он сделал то, что от него требовалось, — отказался от участия в Соревнованиях. Думаю, он до сих пор не понимает, что за наваждение на него нашло.
— Зачем? — сквозь зубы процедила Мила, яростно буравя взглядом бледное лицо Многолика. — Зачем вы так с ним? Он же теперь… — Мила содрогнулась, она почувствовала острый укол боли за Ромку. — Он же теперь себя… трусом считает. Зачем это нужно было?
Многолик посмотрел на нее спокойно и невозмутимо.
— Я же сказал: мне нужно было встретиться с тобой здесь. Именно здесь — в руинах Харакса. Выбрать должны были тебя. Все остальное было готово. С помощью все тех же сил, которые я испытал на твоем друге, я добился того, чтобы третье испытание состоялось здесь, в руинах, где я прячусь уже… — Губы Многолика одарили Милу подобием улыбки: — Да-да, с тех самых пор, как сила Белого Единорога изгнала меня из Долины Забвения.
— Это больше не Долина Забвения, — резко возразила Мила, желая задеть его. — Теперь это Долина Белого Единорога.
Он с едким сарказмом ответил:
— Ну, разумеется. После того, как ты чуть не пожертвовала своей жизнью ради жизни друга… Он должен был вернуться. А мне пришлось уйти. Это было несложно. И я знал, куда отправлюсь. Я готовился к этому давно. Много лет меня влекло это место. Но раньше казалось, что мне не хватает знаний о руинах Харакса, а потому риск был слишком велик. Однако на тот момент, когда сила Белого Единорога изгнала меня из Долины, мне уже нечем было рисковать. Я наполовину лишился тела, когда чуть не сгорел в своем родовом замке. Мои магические силы были истощены после того, как я целый год охотился за тобой, используя свою тень. Я слишком долго обходился без нее. Человек, оставшись без тени, вскоре умирает. Маг может жить без нее долго, но силы по капле уходят из него… Я слишком ослаб, и мне нечем было рисковать. Поэтому я отправился сюда.
Он окинул взглядом черный каменный город. В его взгляде промелькнула благодарность и еще какое-то выражение — что-то зловещее.
— И руины Харакса приняли меня, — тихо сказал он. — Приняли — и одарили.
Мила сглотнула подкативший к горлу комок — когда Многолик говорил так тихо, это было страшно, намного страшнее, чем если бы он кричал.
— Понятно, почему… почему Ромка должен был отказаться, — Мила с недоумением покачала головой. — Но ведь выбрать вместо него могли не меня, а кого-нибудь другого. Вы же не знали…
— О, нет! Знал. Разумеется, знал. — Его взгляд опять стал по-отечески мягким. — Ты забыла, Мила. Я был вашим учителем. И, смею тебя уверить, я неплохо изучил своих учеников. К тому же я позволю себе напомнить о моем даре, врожденном даре: я вижу людей насквозь, вижу, что они представляют собой. Вспомни девушку с розой, на которую ты так хотела быть похожа.
Это напоминание заставило Милу вздрогнуть. Это было так давно… Когда она еще доверяла ему… Когда смотрела на него восхищенными глазами… Мила зло тряхнула головой: к черту эти воспоминания! Он сам развеял все ее иллюзии на его счет. И произошло это так давно, что не стоит и вспоминать.
— У меня не было сомнений, что в случае самоустранения твоего друга выбор падет на тебя, — продолжал Многолик. — Так и случилось, верно?
Мила не ответила. В его словах все еще было слишком много непонятного для нее.
— Вы сказали… Как вы могли добиться, чтобы последнее испытание состоялось здесь? — нахмурившись, удивленно качнула головой она.
Он улыбнулся краем рта; два паука в тумане его глаз с удвоенной скоростью принялись плести свои паутины.
— Я испытал свои силы не только на твоем друге. Куда более могущественные умы подчинились мне. Теперь мне даже не нужно было использовать в качестве проводника человека, как в случае с близнецом Поллукса Лучезарного. Мои силы настолько возросли, что достаточно призвать маленького безобидного паука и привязать к нему свою тень. После чего он отправится туда, куда мне нужно, найдет любого, кто мне нужен, станет моими глазами и моим голосом. Маленький безобидный паук станет проводником моей силы, всего моего могущества. — На лице Многолика возникла слабая снисходительная улыбка. — А ведь его можно даже не заметить. Многие ли люди обращают внимание на притаившихся в темных углах пауков?
— Тогда зачем вообще было устраивать эту встречу? — тихо пробормотала Мила, начиная смутно догадываться о том, насколько возросли силы Многолика и как много людей там, за руинами Харакса, уже теперь находится под его влиянием. Что он там говорил о всемогуществе? — Не проще ли было внушить кому-то, кто находился рядом со мной, отобрать у меня Метку и принести ее вам?
— Неужели ты забыла, что твоя Метка охраняет тебя? — удивленно приподнял брови Многолик и тут ясе озадаченно нахмурил лоб. — Я не уверен, но… Возможно, тебя она защищает не от любой магической атаки, но от смертоносной или, скажем точнее, представляющей опасность для жизни и сознания, защитит наверняка. Насколько я понимаю природу магии, если твоя Метка действует как щит, то этот щит настолько прочен и настолько велик, насколько велики силы его хозяина. Метка оберегает твою жизнь и сознание, потому что это первостепенная задача магического щита. Но так как твои силы невелики, то в щите, созданном Меткой, есть дыры и он не слишком велик, поэтому для тебя неуязвимость, которую дает Метка, не будет абсолютной. Но в сочетании с моими силами этот щит даст мне абсолютную неуязвимость, поскольку мое могущество на данный момент столь велико, что даже мне трудно представить его границы. Однако, сколь бы несовершенна ни была эта защита для тебя, нельзя забывать, что Метка, в любом случае, отражает все атаки, направленные на нее саму. — Он на секунду нахмурил лоб. — Нет, не думаю, что ее возможно отобрать у тебя силой, используя против тебя магию.
— Есть и другие способы, — едва слышно прошептала Мила; в ее воображении вдруг возникла картина — ее прадед стреляет в Асидору и та падает замертво. На груди Асидоры была Метка — эта самая Метка, которую так жаждал заполучить Многолик! — но она не спасла Асидоре жизнь…
Мила не знала, зачем произнесла это вслух. Она вовсе не хотела давать Многолику подсказку, как забрать у нее Метку. Но желание разобраться, что Метка представляет собой, какова природа ее могущества, было слишком велико — даже в эту минуту.
Многолик помедлил с ответом.
— Понимаю, — негромко и протяжно произнес он, глядя на Милу пристальным взглядом своих странных и страшных глаз. — Оружие людей. Оружие Гильдии.
При упоминании о Гильдии Мила резко вскинула на него глаза.
— Видишь ли, Мила, — холодно и угрюмо произнес Многолик; впервые с момента этой их встречи она различила в его интонации отголосок гнева. — Я бы согласился с тем, что для достижения цели подойдут любые средства, если бы не одно «но». Шестнадцать лет назад люди Гильдии хотели убить меня. Нет никаких сомнений, что это была бы пуля или лезвие ножа. Нет ничего унизительнее для мага — умереть от оружия простых смертных. Но об этом унижении я тогда не думал, поскольку не собирался умирать. Унижением было только одно намерение убить меня — именно меня! — таким способом. Мне никогда не нужно было хвалиться своими силами. Я всегда — с самого рождения — знал, что даже среди подобных мне мало тех, кто может сравниться со мной в могуществе. Свои силы я воспринимал как данность, а потому… Намерение застрелить того, кто может остановить пулю на лету и вернуть ее обратно одной лишь силой мысли, — унижение. Намерение зарезать ножом того, кто одним лишь взглядом способен заставить нож раствориться в воздухе, — унижение. Они унизили меня своим намерением. Магия сильнее оружия простых смертных — и я доказал это, когда не позволил им воплотить в жизнь их планы на мой счет. И если теперь — или когда бы то ни было в будущем — для достижения своей цели я возьмусь за оружие простых смертных, это будет означать, что все мое магическое могущество потерпело поражение, что как маг я сдался и проиграл. А этого я допустить не могу.
