Прочь из чёрной дыры - Лукас Ольга

Дом и сад ничуть не изменились с нашего предыдущего визита. И всё тот же раскладной круглый стол ждёт нас в просторной кухне (она же — бабушкина комната, гостиная, что угодно). В доме бабушки и дедушки всего две комнаты: одна занимает весь первый этаж, в ней-то и ждёт нас стол. Вторая, маленькая и тесная, на чердаке. Там спит дедушка.

На этот раз дедушкины сослуживцы оставили нам немного холодца, и торт бабушка испекла, а не купила в сельпо.

За столом ведутся скучные разговоры, но зато можно съесть сколько угодно фаршированных яиц, копчёной колбасы и салата с крабовыми палочками. В бокал мне наливают вишнёвый компот — бабушка сварила специально для нас с отцом, ведь он за рулём. Остальным она разливает шампанское. Дедушка требует чего покрепче, но бабушка грубо обрывает его: «Вчера было покрепче».

В углу, возле кухонной раковины, стоит целая батарея пустых бутылок, и бабушка всякий раз неодобрительно крякает, когда проходит мимо.

В доме холодно, хотя натоплена печь и работает электрообогреватель. По крыше начинает колотить дождь, и отец хмурится: он не любит вести машину в ливень.

Но дождь заканчивается, а вместе с ним заканчивается и праздничный обед. Бабушка приглашает всех прогуляться по саду, хотя в начале октября, да вдобавок после дождя, он выглядит довольно убого. Но родители охотно соглашаются. В доме остаёмся мы с дедушкой. Он поднимается к себе, а я собираюсь посидеть у окна, потупить в телефон.

Да щас там!

Бабушка не выносит, когда люди впустую тратят время — хотя я, например, трачу не её время, а своё собственное. Но как человек более опытный и повидавший жизнь (её любимые слова), она даёт мне совет: «Не хочешь гулять — займись полезным делом, отнеси на помойку мусор».

Бабушкины советы выглядят как приказы, отдаются приказным тоном, и вообще-то это приказы и есть. Я уже и на сад согласна, но эта опция для меня больше не доступна.

Помойка — огромный зловонный короб — находится недалеко от входа в садоводство (но вне зоны действия дворняг сторожа). У нас дома мусор выбрасывают каждый день, и обычно это делает отец, который выходит первым. На даче мусор копится, копится и копится в деревянном сарае, пока дедушка не отвезёт его на помойку на машине. Дедушка мог бы и завтра его отвезти, или послезавтра, когда перестанет праздновать. Так я говорю. На что бабушка отвечает возмущённым кудахтаньем: «Неужели ты не можешь помочь старикам? Ну и воспитала тебя мать!»

Не терплю, когда моей маме высказывают претензии, которые вообще адресованы мне, на что и рассчитывала бабушка.

Я обуваюсь у дверей, а она уже выкатывает из калитки тележку с мусором.

Вот и пригодились мои уродливые плотные штаны! Я иду по улице, везу перед собой тележку с вонючими пакетами и однообразно позвякивающими бутылками. Представляю, что я бывалый мусорщик. Или даже старьёвщик? Живу в начале прошлого века, хожу по улицам старого города и за мелкие монеты покупаю утиль. Вот были времена: к тебе придут, мусор заберут и ещё и приплатят за это. Сейчас всё наоборот. Ли говорит, что скоро нельзя будет просто так выкинуть вредные отходы, нужно будет платить за каждую батарейку, за каждую пластиковую упаковку, чтоб их правильно переработали. Но пока эти времена не наступили. В городе кое-кто ещё заморачивается раздельным сбором, а тут, в дачном посёлке, всё летит в одну кучу.

Пока я иду по нашей улице, мне удаётся отвлечь себя разными историями. Потому что здесь я в безопасности. В окрестных домах нет собак: тот бульдог, что забежал однажды на участок к бабушке с дедушкой, живёт на противоположном конце улицы, и его привозят только на лето. Злобная хаски-буль с разными глазами тоже сейчас в городе, но мимо её забора я и не пойду, сверну раньше. И всё же жаль, что сейчас не зима, а ранняя осень. И люди приезжают на дачу как типа на природу. Хотя какая тут природа: коробки домов стоят в ряд за сетчатыми, деревянными и металлическими заборами. За каждым забором — несколько чахлых плодовых деревьев, парники и грядки. Около дома клумба с поздними цветами. Всё одинаковое, не хуже, чем у других, но и не лучше: выделяться не принято.

Но дачники считают, что ходить с улицы на улицу и рассматривать чужие заборы — это дико интересное и развивающее интеллект занятие. Ладно бы они ходили одни, так нет же, каждый второй тащит с собой собаку. С нашей тихой улицы я сворачиваю на самую главную, где эти любители пялиться на чужие заборы попадутся мне навстречу почти наверняка.

Иду как по минному полю. Слева и справа к главной улице примыкают маленькие улочки типа нашей. И на каждой может таиться опасность.

Меня обгоняет семейство на велосипедах: молодые и спортивные мама и папа и их мелкий сынок в шлеме и налокотниках. Прибавляю шаг. Если там, впереди, затаилась какая-нибудь собака, то она первым делом бросится на этих спортсменов.

Зато мне можно не заниматься экстремальным спортом, чтоб пощекотать нервишки. Мой сегодняшний поход на помойку — самый что ни на есть экстрим.

Когда до цели остаётся метров двести, я замечаю движение на обочине. Как раз там, где мне нужно будет свернуть в тупик, в котором стыдливо прячется помойка.

Замираю. Приглядываюсь. Готовность номер один.

Так и есть — одна из собак сторожа покинула свой пост и лежит на пожухлой траве как раз на моём пути. О, а вот и вторая. Тащит в зубах какую-то дрянь. Видимо, они не брезгуют пищей из мусорки.

К счастью, у меня отличное зрение — как у индейского воина. Я заметила врага, а он меня — ещё нет.

Отступаю с телегой, шаг за шагом, не отрывая взгляда от собак. Они увлечены отбросами — повезло. Разворачиваюсь и иду к дому.

В идеальном мире меня бы похвалили за то, как ловко я избежала опасности, и даже закутали бы в одеяло. Но мы ведь не в идеальном мире живём, все уже в курсе, да?

Я оставляю телегу с мусором возле калитки и иду в дом. Родители и бабушка уже нагулялись и смотрят телевизор.

— Тележку в сарай поставила? — не поворачиваясь ко мне, спрашивает бабушка.

— Она на улице, — говорю я. — Мне не удалось выбросить мусор.

— Опять твои фокусы? — орёт отец.

— Тихо, тихо, — машет рукой бабушка. — Окно открыто, люди услышат.

Мама поспешно прикрывает окно.

— Вот! Позоришь нас перед людьми! — грохочет отец. Хотя своими криками он только себя позорит.

Его вопли поднимают даже деда, вздремнувшего у себя на чердаке. Он медленно спускается по ступенькам, потягивается, жмурится, улыбается. Вряд ли его сморило от бокала шампанского. Бабушка неприязненно принюхивается: она думает о том же, о чём и я. Дедушка прячет на чердаке бутылки, которые тайком привозят ему друзья. Потому что у бабушки строгий учёт алкоголя, она деду по воскресеньям наливает одну рюмочку и прячет бутылку в буфет, который запирается на ключ. Так же поступала и её мама, моя прабабушка. В городской квартире у них тоже есть буфет, который запирается на ключ. Но дед хитрее и всегда найдёт способ обойти все запреты и выпить. «Не люблю я эти буфеты, — говорит он. — У меня к ним с детства неприязнь».

— Что за шум, а драки нет? — спрашивает дед.

Мама отступает в тень, к раковине, и начинает мыть посуду.

— Ну вот, добились своего, старика разбудили, — охает бабушка.

— Меня невозможно разбудить, если я этого не захочу! — весело грохочет дед. — Что стряслось-то у нас?

— Внучка твоя повезла на помойку мусор и вернулась, — ябедничает бабушка. — Не довезла!

— Причина? — строго спрашивает у меня дед.

— Там на дороге собаки, — признаюсь я. И немного привираю: — Они на меня залаяли… то есть зарычали. И преградили дорогу.

— Собаки просто так ни на кого не рычат! — хмурится бабушка. — Видно, ты что-то им сделала. Как-то не так на них посмотрела.

— Да на неё и рычать не надо! — кричит отец. — Увидела издали собачий хвост — и в кусты.

А мама моет посуду и молчит, как всегда.

Дед, как бы между прочим, подходит к буфету и дёргает запертую дверцу. Бабушка легонько бьёт его по рукам.