Евгения Бабина - Чудеса в подвале
И не дождавшись ответа, Буш попросил:
— Пить!..
Нафаня спешно включил свет и стал наливать в стакан воду из крана, расположенного в углу палаты. Попутно, взахлеб, он рассказывал Бушу о том, как так получилось, что его положили в изолятор. Нафаня старался выложить все побыстрее, словно опасаясь, что Алексей вот-вот опять провалится в свой бесконечный сон…
— Я съел всю твою кашу, — честно признался Нафаня, заканчивая свою речь.
— Ничего, ничего! — с трудом прошептал Буш, из последних сил борясь с собой, чтобы снова не впасть в забытье.
Понимая, что его товарищ вот-вот снова уснет, Нафаня поспешил задать вопрос, так мучивший его все это время:
— Буш, почему ты все время спишь?
— Я, я…..
Последовала долгая пауза. Нафаня напрягся, ожидая ответа.
— Полагаю, они специально колют мне психотропные лекарства… Хотят, чтобы я молчал… Аминазин называется….
— О чем молчал?
Но Буш опять провалился в сон, так и не попив воды. На вопросы он уже не реагировал…
— Леша! Буш! — пытался растормошить товарища Нафаня.
«Что же он хотел сказать? Почему детдомовское начальство так боится Буша? В довершение ко всему — ужасное видение в окне. Это явно был не сон. Рассказать кому ни будь? А кому? Бушу не успел… Один я! Совсем один…»
Нафаня внимательно разглядел спящего. И без того худой Буш, сейчас при свете люминесцентных лам выглядел еще изможденнее, чем тогда, когда они впервые встретились.
— Эх, жизнь наша жестянка! — вздохнул Нафаня и щелкнул выключателем. Он решил, во что бы то ни стало, попытаться уснуть.
После утреннего медосмотра доктор заявил Нафане:
— Что ж, молодой человек! Ваше здоровье более не вызывает у меня никаких опасений. За сутки, проведенные в боксе, вы посвежели, и выглядите преотлично. Так что не вижу нужды больше держать вас здесь! Вы можете вернуться в свою группу, и вообще к активной жизни. И даже еще успеете ко второму уроку в школу…
Нафаня, понимая, что его передышка от этих ужасных детдомовских порядков закончилась, попытался неуклюже соврать:
— Но у меня еще сильно болит живот!
«Пусть лучше страшные рожи ночью в окне, чем эти хулиганы в нашей группе! — подумал он про себя. — Один Катя чего только стоит! Ждет, наверное, когда я появлюсь, чтобы свои издевательства продолжить».
Но доктора не так-то легко было провести.
— Ничего, ничего. Поболит и перестанет. Угрозы уже нет. А от школы уклоняться… Придумай-ка, что-нибудь получше!
Нафаня во время этого разговора изучал лысого, доброго с виду Павла Антоновича и думал:
«Он явно во всем слушается Нелли, и сделает для нее любую вещь. Но почему? Может быть, он ей тоже родственник? Буш говорил, что они здесь почти все родственники… Хотя лично мне этот доктор пока, вроде бы ничего плохого не сделал. Даже совсем наоборот…»
Врач лично отвел Нафаню к Козлявской.
— Нелли Трофимовна! Пожалуйста, получайте! Этот мальчик теперь абсолютно здоров. В изоляторе ему делать нечего, — Павел Антонович в подтверждении своих слов подтолкнул Нафаню навстречу старшей воспитательнице. — Забирайте в целости и сохранности.
7
Для Нафани начался новый этап жизни в детском доме. Он стал ходить в школу.
Потянулась череда одинаковых, похожих друг на друга дней. Через какое-то время Нафаня понял: скорее всего, также хорошо учиться, как когда-то, в прежние времена, он, пожалуй, уже не сможет… А если и сможет, то только по одному предмету, да и то — географии…
Все в этой школе было не так. Даже относительно спокойные и тихие детдомовцы здесь становились абсолютно не управляемыми. Потому что они чувствовали хоть какое-то небольшое послабление от гнета системы, введенной Козлявской на территории детского дома. Почти на всех уроках стоял невообразимый шум и гвалт. Содом и Гоморра. Никто и не думал учиться. Дети занимались чем угодно. Не спрашивая учителя, и вообще не обращая на него никакого внимания, бурсак в разгар урока мог встать, пройтись по классу, пересесть на другое место. Или, например, вообще, сидеть спиной к доске и играть в морской бой.
Нафане, пока он хоть мало-мальски не привык, все это показалось невероятно диким. От постоянного бедлама, творящегося вокруг, он даже впал в какое-то полусонное состояние.
Нормальные учителя просто боялись и отказывались вести уроки в классах, которые были составлены из воспитанников детского дома. Поэтому все преподаватели бурсакам доставались никудышные. Математику вела добрая старенькая Марь Ивановна, давно уже пенсионерка. Она даже не пыталась чему-то их учить. Зачастую на уроках Марья просто вязала… Терять ей почти нечего. Если ее и выгнали бы с работы, то пенсию уже все равно никто не отберет…
Литературу и русский преподавал глухой Ренат Измаилыч. Тот вообще плохо помнил, как зовут его самого… Ученики же, даже чуть ли не при нем самом, завали литератора «Ренаткой».
Химичка, Юлия Николаевна, молоденькая учительница, для себя решила, что этот год она как-нибудь отстоит, а уж на следующий, точно переведется в другую школу. Химию оно не преподавала, все равно никто не слушал. Юлия Николаевна вслух читала книжки. Не по теме конечно…
По другим предметам учителя тоже были не лучше…
В этом учебном заведении вообще многое было особенным. Например, школьный жаргон. В прежней школе, где учился Нафаня, учительницу химии называли химичкой. А здесь совсем непривычно — химоза. Даже уродские ботинки, в которых он ходил, и над коими не насмехался только ленивый, бурсаки почему-то называли по-английски: «ШУЗЫ». Хотя Нафаня сильно сомневался, что с их способностью учиться, бурсаки знали происхождение этого слова.
Но вот что интересно: судя по оценкам, успеваемость детдомовцев при всем этом была неплохой. Еще бы, оценки учителя просто завышали… Попробуй поставь плохие, будешь потом иметь дело с завучем. А еще хуже с ее подругой Козлявской. Та такую истерику закатит, сам же учитель и останется виноватым — не правильно учил.
Пожалуй, только на уроках географии была железная дисциплина. Географичка Роза Самуиловна сумела навести порядок.
Даже внешний вид этой учительницы был страшен. Нафаня как-то давно читал сказку про древний город мастеров. На обложке этой книги жители были нарисованы в больших изогнутых башмаках, чем-то напоминающие по форме кабачки. Если такой перевернутый вниз башмак приставить к лицу человека вместо носа, то можно представить, как выглядит географичка. У нее был не нос, а феноменально здоровый шнобель! В довершение к этому, лицо Самуиловны украшали немалые, черные, страшные бородавки… Баба Яга!..
На все уроки она приходила с деревянной указкой. В этой указке, как в волшебной палочке и заключалась вся сила географички. Она лупила ею учеников. Страшно, со всей силы… Так что зачастую указка даже ломалась. Семнадцатый век! Била она не только по ученикам, но и по столам, за которыми они сидели. Для тонкого, чувствительного Нафани, это был просто смертельный номер…
Когда сидишь в тишине и безмятежности, вдруг совершенно неожиданно сзади, или сбоку раздается оглушительный удар — плашмя указкой по гулкой столешнице… Как пушечный выстрел. Тут со страха заикаться начнешь! Географичка во время урока ходила по классу, и нужно было быть постоянно собранным, настороже, чтобы не пропустить удара. Это Нафане удавалось плохо. Хлопок следовал, как правило, тогда, когда он меньше всего это ожидал…
Но, нужно отдать должное учительнице: самому Нафане указкой еще ни разу не доставалось… Била Роза Самуиловна только за дело.
Не лучше чем с учебой, у Нафани обстояли дела и в отношениях с одноклассниками. Тот тон, который задал в детском доме по отношению к нему этот бандит Катя, автоматически перенесся и сюда, на территорию школы. Еще бы! Учителям было на все наплевать, а верховодили здесь те, кто понаглее, и посильнее. Беззащитный Нафаня, как новенький, и не принадлежащий ни к одной из мальчишеских группировок, представлял удобную мишень для еще большего самоутверждения Кати и ему подобных. А уж такие вещи как несуразные ботинки, только помогали юным негодяям, давая постоянный повод для насмешек.
Вот так вчера, Ларионов, или как его часто называли — Ларион, противный тип, который обычно сидит на задней парте, подошел на перемене к Нафане. Желая повеселить одноклассников, он заявил:
— Тут недалеко турбазу обокрали. Это не твоих рук дело? Там пропала огромная пара лыж!
И кивнув на ботинки Нафани, добавил, озираясь на дружков:
— Твои-то лыжи случайно не оттуда? Такие же большие, широкие! Горные! Ха-ха-ха!
Обидное гоготание, последовавшее со всех сторон, не позволило Нафане промолчать, как это он обычно пытался делать. На этот раз он не сдержался и, кивнув на коричневый пиджак обидчика, ответил:
