Гарри Килворт - Головоломка
Я научил его играть в волейбол, а он показывал мне пустыню.
В это время папа работал над переводом письмен на козлиных шкурах. Там было множество очень интересных фрагментов, сказал он однажды, заглатывая завтрак, но он хотел бы разгадать этот манускрипт. Он читал их снова и снова, но, по его словам, все время что-то упускал.
— Дело вовсе не в языке, — сказал он. — Я могу перевести все, труднее найти смысл, вложенный в слова. Скрытый смысл. Вот что меня беспокоит.
Любой другой вполне удовольствовался бы тем, что перевел текст с арамейского, но не мой папа. Он хотел докопаться до правды.
Он так много работал, мой папа.
— Давай я покажу тебе пещеру, где нашел урну со свитками, — однажды сказал Хассан.
— А это далеко? — с сомнением спросил я. — У меня и так достаточно проблем с тем, чтобы отскрести карри от всех тарелок.
— Да нет, правда недалеко. Мы сможем добежать за два часа.
— Мой папа провел там два дня.
— Он оставался там, чтобы провести исследования.
— Мы огребем по полной, если не вернемся назад к вечеру.
— Я могу добраться туда и вернуться обратно до наступления ночи, — сказал Хассан. И в этой фразе нельзя было не услышать вызов.
— Ну, тогда и я могу.
Мы оказались достаточно умны, чтобы взять с собой достаточное количество воды. Хассан был пастухом, и он хорошо знал, что делает. Он также взял пращу, а я — рогатку. Я всегда думал, что все эти истории про пастухов и пращи — просто библейские сказания. Но они по-прежнему пользовались ими. Хасс отлично обращался с пращой. Здесь больше не было львов или медведей, зато водились ядовитые змеи. Папа говорил нам не убивать вообще никого, но кто знает, кто мог напасть на нас в диком месте? Из этой пращи Хасс мог попасть в жестянку от кока-колы с двадцати метров. Я ужасно ему завидовал.
Мы трусцой добежали до темных холмов, обрывы и обнажение пород там были как в Петре, городе, построенном из красноватого камня.
Холмы вокруг нас выглядели жутковато. На кручах громоздились огромные крошащиеся камни с зазубренными краями. Пещеры были просто дырами на поверхности скал. Они выглядели так, будто были прокопаны гигантской крысой. Хасс называл эти места «пустым местом», и совершенно справедливо: здесь было уныло, сумрачно и не было никакой жизни. Только ветер гнал с места на место пыль. Тени были такими густыми, черными и холодными, что, казалось, в них можно запросто утонуть. Не знаю, как Хасс спал в этих местах, когда присматривал за стадом. У меня от них мурашки по коже бегали. Папа говорил мне, что это древняя земля для погребений.
— Где же эта пещера? — спросил я, поеживаясь. — Они вовсе не выглядят безопасными.
— Нет-нет, Макс, мы идем в большую пещеру. Вон в том овражке.
Он привел меня на место, где каменистая насыпь уходила под уклон и вела к огромной пещере. Она выглядела лучше, чем те пещеры, которые я видел раньше, но все равно мне не понравилась.
— Там темно, а у нас нет света, — возразил я, останавливаясь у входа. Темнота была не единственной вещью, которая меня беспокоила. Я опасался, что внутри могут быть какие-нибудь опасные животные.
Хасс перевернул большой плоский камень. Под ним оказалась дыра, в которой лежали спички.
— Я оставил их здесь, — сказал он. — Мы должны сделать это… как вы его называете? Горящую палку?
— Ты имеешь в виду факел? — Я с сомнением огляделся вокруг. — Ты уверен, что это сработает?
— Макс, я делал это много, много раз. В одиночку, — немного высокомерно сказал он.
Мое восхищение им просто взлетело до небес.
Я сломал пару веток кустарника, которые Хассан поджег спичкой. Потом мы вошли в пещеру. Внутри было по-настоящему жутко. Тени танцевали на стенах, и это заставляло меня нервничать. Языки пламени поднимались вверх, и в их неровном свете я увидел, что весь потолок пещеры покрыт летучими мышами. Я ничего не имею против летучих мышей, просто мне не нравится, что от них столько грязи. Мои сандалии с трудом отлипали от земли.
А еще в пещере были ползающие по стенам скорпионы. И пауки-верблюды с мохнатыми лапами — огромные, как суповые тарелки. Все эти насекомые еще ничего, когда имеешь с ними дело на открытом воздухе, но мне не нравилось находиться рядом с ними в пещере. У них было некоторое преимущество, если вы понимаете, что я имею в виду. Я продолжал осматриваться по сторонам и в то же время был настороже на тот случай, если кому-то из них придет в голову броситься на меня. Летучие мыши начинали шебуршать, как только я делал резкое движение.
В свете факела я увидел, что Хасс ухмыльнулся, и окинул его взглядом:
— Ну, ты к этому привык, а я — нет.
Когда мы прошли в глубь пещеры, Хасс показал мне, где он нашел урну.
— Она была там, в каменной нише, — сказал он.
Я неожиданно осознал, как крупно ему повезло. Охваченный благоговением, я смотрел на это место.
— Вау, как бы мне хотелось быть на твоем месте!
— Макс, да ты бы сюда никогда один не пошел!
Это была чистая правда.
В пещере остались следы того, что, кроме Хассана, здесь побывали и другие люди. Хасс сказал, что это были всего лишь папа и его сотрудники. Они хотели удостовериться, что в пещере нет других урн в каких-нибудь еще каменных нишах.
— Эти ниши выглядят так, будто они сделаны людьми, — сказал я. — Для чего их использовали?
— Твой отец говорит, что на них клали тела умерших.
Я поежился:
— А где эти тела сейчас?
Хассан пожал плечами:
— Кто-то вытащил их.
Факелы прогорели почти до конца.
— Давай лучше уйдем отсюда, — сказал я.
Мы уже почти вышли из пещеры, когда горящий сучок обжег мне пальцы. Я выронил факел и вскрикнул; крик эхом отразился от стен пещер и перепугал стаю летучих мышей. Факел, догорая, шипел на земле. Хасс шел впереди меня, он завернул за угол, и свет пропал. Я споткнулся и шлепнулся в мышиный помет.
— Хасс! На помощь! — в ужасе закричал я. — Посвети мне!
Я не решался пошевелиться. Как раз, перед тем как я упал, я заметил огромного паука-верблюда. Я упал прямо около него.
Хасс вернулся ко мне;
— Что ты здесь делаешь? Ты весь извозился…
— Знаю, знаю, — проговорил я, оглядываясь в поисках паука. — Просто помоги мне, ладно?
Жуткий паук заполз под выступ у основания стены пещеры. Свет факела Хасса отразился в его глазах, отчего они засверкали. Но там было что-то еще. Мы оба увидели это одновременно, когда Хасс наклонился, чтобы подать мне руку.
Резьба по камню. Сейчас я знаю, что это называется барельеф. На камне было высечено изображение быка. Рога на голове быка торчали как две половинки кольца. Я уцепился за них, чтобы подняться. Часть стены неожиданно сдвинулась. Меня обсыпало пылью и песком. Что-то лежало там. Свернутая шкура.
— Только посмотри на это! — закричал Хассан, хватая ее. — Еще один свиток!
— Это я нашел его! — закричал я, выхватывая свиток у него из руки. — Я!
Когда мы вернулись в лагерь, вначале отец был просто очень доволен нашей находкой, но чуть позже он чуть с ума не сошел от счастья.
— Это ключевой свиток, — объяснил он нам. — Он содержит ключ ко всему коду.
Мы с Хассом были в восторге, что порадовали отца. Но я очень гордился и радовался тому, что смог привлечь к себе его внимание. Но конечно же, это не могло продолжаться долго. Вскоре папа снова замкнулся в своей скорлупе. После того как он выразил восторг, он заперся в трейлере и проводил все время над свитками, так что я даже стал жалеть, что нашел этот свиток.
18 мая, остров Кранту
Мы бежали босиком по горячему белому пляжу к тому месту, где стояла яхта Портеров. Джорджия стояла на палубе и махала нам. Мое сердце билось в груди сильнее, чем волны о коралловый риф. Джорджия! Она была такой красивой. Прекрасной и золотой. Все в ней свет и красота. Я любил ее до смерти. Да мы оба ее любили! И ее благосклонность — самая большая награда в мире.
Яхта Портеров длинная, блестящая и белая. Она двухмачтовая. Грант Портер сказал нам, что она сделана из камбоджийского тика. Кажется, он очень гордится ею. На ней везде эти веревки и всякие другие штуки, которые называются штагами и снастями. Я всегда думал, что снасть — это парус, и это действительно так, но еще снастью называют и веревки. Внизу, или на нижней палубе, как говорила Джорджия, были каюты, просто классные. Только представьте себе, четыре двухъярусные кровати, и еще остается куча свободного места! Душ, туалет, который называется «гальюн», и кухня, которую они называли «камбуз». Еще были какие-то штуки, называемые переборками, но я их так и не видел.
Я помчался по мягкому коралловому песку. Хассан прекрасно понимал, что я делаю. Он сделал рывок и пронесся мимо меня. Мы, как всегда, устроили гонку. Мы начали соревноваться друг с другом. Ничего другого не оставалось. Одному из нас предстояло победить. Джорджия должна была увидеть, кто из нас лучше. Однажды ей придется выбирать.
