Гарри Килворт - Головоломка
— Макс… — начала она.
— Он должен был спросить у меня! — выпалил я.
— Я знаю. Я знаю это, и ты знаешь это, но он… Он все время был немного не в себе с тех пор, как погибла твоя мама. Ты знаешь, что он винит себя в том, что произошло. Возможно, ты каким-то образом напоминаешь ему о ней. Ты ведь очень похож на маму, Макс.
— Это не моя вина, — с горечью сказал я.
— Я знаю, что не твоя. И он тебе не очень хороший отец, по крайней мере сейчас. Надеюсь, что все может измениться, — я все еще на это надеюсь. В один прекрасный день он увидит, как плохо ведет себя по отношению к тебе и пожалеет об этом.
— Но это совсем обычные вещи, — начал возражать я. — Это все так естественно и понятно!
— Нет-нет, вовсе не так. Для некоторых людей, таких, как твой отец, это очень трудно, почти непостижимо. Он делает некоторые вещи, совсем не думая.
Мама погибла в автомобильной аварии в Сирии, когда они оба были на раскопках. За рулем джипа был папа. Никто не знает, что точно случилось, — папа сказал, что он ничего не помнит о том, как произошел несчастный случай, — но машина слетела с дороги и съехала в овраг. Папа сломал обе ноги и получил сотрясение. Мама погибла на месте. Мне тогда было девять. Даже сейчас внутри все переворачивается, когда я вспоминаю об этом. Я тогда оставался с бабушкой и дедушкой, который еще был жив, и они рассказали мне об этом. Они позвали меня в гостиную, и там мы долго плакали все вместе.
— Он должен был спросить насчет Хассана, — запинаясь, повторил я, не зная, что еще сказать. — Это было вовсе нетрудно — спросить.
Бабушка посмотрела на меня:
— А ты бы сказал «да»?
— Сейчас даже не знаю, сказал бы или нет.
— Но тебе нравится Хассан?
— Он нормальный. Но в качестве брата? — Я пожал плечами. — Мне понадобится время, чтобы обдумать все произошедшее. Я имею в виду, что теперь все повернулось так, что я не единственный его сын. Я только один из двух. Мне придется делить отца с другим. Мне как-то трудно это принять. Всегда был только я… А он не сказал, почему он сделал это. А что насчет семьи Хасса? Что они сказали?
— Они согласились.
— Кто бы не согласился? — фыркнул я. — У отца денег куры не клюют.
Все это немножко позже я сказал и папе.
— Полагаю, что-то в этом есть. Ты спрашиваешь, почему я сделал это. Я не могу тебе сказать. Я делаю многие вещи импульсивно. Думаю, я был очень благодарен ему. Хассан проложил мне дорогу к открытию, за которое любой ученый в стране — да и в мире — отдаст правую руку.
Он посмотрел мне в лицо:
— Я подумал и о тебе. Я видел, как хорошо вы ладили в лагере в Кумране. Я подумал, что, когда узнаешь, ты будешь в восторге. Мне показалось, что вы стали хорошими друзьями…
Он вытянул правую руку:
— Теперь… теперь я понимаю, что есть большая разница между тем, чтобы быть друзьями, и тем, чтобы быть братьями. Твоя бабушка объяснила мне все это, и, хочешь верь, хочешь нет, когда мне объясняют, я все очень хорошо понимаю. Проблема только в том, что я не понимаю эти вещи вовремя.
Мои глаза остановились на красном пятне на его рубашке, которое осталось от сандвича с джемом из черной смородины. Оно немного походило на кровь. По какой-то причине мне не хотелось смотреть на него, и я отвернулся. Наверное, мне было стыдно.
— Конечно, ты всегда будешь моим настоящим сыном, и ты прекрасно знаешь об этом, — чопорно сказал отец.
— Папа, думаю, тебе не надо говорить такие вещи. Больше не надо.
В эту минуту вернулся Хассан. Он шел по фруктовом саду, спотыкаясь на растущей пучками траве и выглядел очень подавленным.
— Думаю, я должен вернуться домой, в Иорданию. Из-за меня тут слишком много проблем. Это твой отец, Макс. Это ваш сын, сэр. У вас чудесная семья. Вы были очень добры ко мне, но я должен вернуться домой.
— Все в порядке, Хасс, — сказал я.
— Нет-нет, это сейчас ты поговорил с отцом, а потом у тебя возникнут другие обиды, и мы начнем драться.
— Да, то, что мы будем драться, — это точно! — сказал я. — Братья всегда дерутся друг с другом. Они живут как кошка с собакой. Я знаю. Уж я-то насмотрелся на братьев у нас в школе. Они дерутся хуже, чем закадычные друзья. Мы с тобой будем драться как ненормальные.
Хасс неуверенно улыбнулся мне:
— Так ты хочешь, чтобы я остался?
— Давай поборемся и решим!
Он понял, что я шучу, и ушел улыбаясь.
25 мая, остров Кранту
Очень скучная неделя. У Хасса появилось импетиго на шее и щеках. Желтые сочащиеся болячки. Фу! Надеюсь, я не заражусь от него.
1 июня, остров Кранту
Папа очень злится из-за того, что Портеры отказались покинуть остров, но он ничего не может с этим поделать, поэтому просто не обращает на них внимания.
Нас с Хассом это вовсе не раздражает. Большую часть времени мы проводим в джунглях. Там, по крайней мере, много зелени и спокойно, а иногда даже и прохладно. Конечно, там шумно — джунгли никогда не затихают надолго, — но эти звуки даже успокаивают. Мы слышим их все время. Неприятное жужжание насекомых, напоминающее скрежет пилы, стук птиц-носорогов где-то в кронах деревьев. А из-за леса доносятся крики фрегатов и белобрюхих морских орлов. Для нас эти звуки стали чем-то вроде криков жаворонков, или писка цыплят на заднем дворе, или собачьей брехни по соседству. Через некоторое время их просто перестаешь слышать. Мозг их просто не воспринимает.
На острове нет обезьян. Я даже не знаю почему. Может быть, местные жители забрали их с собой, когда узнали, что остров скоро затонет. Птицы, разумеется, могут улететь. Правда, были еще бородатые свиньи. Полагаю, их судьба не настолько заботила обитателей острова, как судьба обезьян. А еще на острове должны были быть собаки. Там, где живут люди, всегда есть собаки. И крысы. Крыс была целая куча. Папа называл их особым подвидом крыс — «крысой вездесущей». Когда я впервые услышал это слово, я даже посмотрел его значение в словаре, потому что мне казалось, что так должна называться очень злая или мерзкая крыса. Они, конечно же, воровали у нас продукты — в основном сахар и какао-порошок.
— Что мы будем делать, Макс? — спросил Хассан, и в его голосе слышалось желание действовать. — С тем, что наш отец полностью игнорирует мистера Портера? Как бы нам их помирить так, чтобы мы смогли жить одной большой семьей? Я бы очень хотел, чтобы мы все собирались за обедом за большим столом, болтали и смеялись вместе.
— Понятия не имею. Мы ничего не можем сделать, уж поверь мне. Когда папа настраивает себя против кого-то, его очень трудно заставить изменить мнение.
Хасс кивнул:
— Это как в моей стране, когда враждуют две семьи. Тогда есть единственный способ заставить их помириться.
— И какой же?
— Когда приходят чужаки.
— Не понимаю.
Он начал терпеливо объяснять мне.
— Ну случается так, что много лет, а иногда и веков, две семьи находятся в… Как вы называете, когда сосед все время сражается с соседом?
— Вражда?
— Ну да, кровная вражда. Затем появляется кто-то чужой, иногда из другого района, а иногда и из другой страны. Из-за него возникают проблемы, например он захватывает чужую землю или оскорбляет чью-то сестру. Тогда эти две семьи встречаются, закатывают пир и соглашаются объединиться для того, чтобы бороться с чужаком. Изгнать чужого — это для них единственный путь возобновить отношения.
— Но у нас нет никаких чужаков. Сюда никто не приплывет, — возразил я. — Не можем же мы их выдумать?
— Может, пираты приплывут?
Лучик света пробился через густые кроны тропического леса.
— Ну да, — согласился я, поразмыслив об этом. — Морские рейдеры.
Хасс таинственно улыбнулся:
— Мы можем сказать, что видели их.
Я был просто в шоке:
— Ты имеешь в виду соврать? Папе?
— И мистеру Портеру. — Хассан смотрел на меня невинными глазами. — Но это же для благого дела!
У меня закружилась голова, и я почувствовал, что весь вспотел. Не то чтобы я никогда раньше не врал. Покажите мне какого-нибудь ребенка, который говорит, что никогда этого не делал, и я покажу вам самого большого лжеца на свете. Но придумать целую историю? Это несколько отличается от того, чтобы просто сказать «да», когда кто-нибудь спрашивает тебя: «Ты съел все овощи?» Это уже значит сочинить ложь, от начала и до конца, а это уже совсем другое. Если нас поймают — ну, лучше об этом и не думать. Папа, конечно же, во всем обвинит меня. Он всегда так делает, даже когда Хассан виноват.
— Послушай, — сказал я, — если мы попадемся, ты обещаешь сказать, что это была твоя идея?
— Хорошо, — неуверенно ответил Хасс. — А что мы будем говорить?
И когда было решено, кто берет на себя ответственность за эту затею, я был полностью за воплощение этой идеи. Я даже почувствовал нарастающее возбуждение, когда начал придумывать, как все будет.
