Стюарт Хилл - Клич Айсмарка
— По-моему, поют тебе хвалебную песнь, — ответил Тараман. — Прислушайся — и услышишь свое имя среди незнакомых слов.
— Как мило, — презрительно хмыкнула королева, хотя в глубине души была очень тронута этим признанием ее отваги. — Это значит, что они уйдут и оставят нас в покое?
Тар горько усмехнулся.
— Сомневаюсь.
Внезапно пение прекратилось, и по рядам пронесся грохот: солдаты ударили копьями, мечами и топорами по щитам. Звук все нарастал громогласным крещендо, потом резко оборвался, и поле снова затопила тишина. Затем посыпались приказы от офицеров каждого полка, и солдаты разомкнули ряды, образовав коридор. Сквозь него к защитникам Айсмарка двинулась черная масса солдат. Они не несли с собой факелов, их доспехи и форма были чернее ночи. На ходу они разворачивали знамена — тоже совершенно черные, без всяких эмблем или символов. Это был элитный Черный легион под личным командованием Беллорума. Его воинов называли «непобежденные и непобедимые», и никому еще не удавалось устоять против них.
— Начинается, Тараман, — тихо произнесла Фиррина и, резко повысив голос, прокричала: — Готовьтесь принять незваных гостей!
А далеко от поля боя, глубоко-глубоко во мраке разгоралась крошечная искорка разума…
Проросшее зернышко, частичка личности прочно утвердилась у него в голове. И он поднимался ей навстречу, навстречу самому себе, разрастаясь и постепенно занимая все больше места. И вот уже черепная коробка вновь полностью превратилась во вместилище разума, но он продолжал осваивать покинутое пространство — отростки ощущений протянулись по телу, а затем и вовне, уловив запахи, образы, звуки…
Откуда-то возникло имя — Оскан — и подошло ему. Он ухватился за это имя и взял его себе. Имя было ключом к его памяти, и он знал это. Но еще прежде, чем он воспользовался этим ключом, где-то на границе возрожденного разума заворочалась тревожная мысль: «Они здесь!»
«Кто здесь?» — удивился он и понял, что не узнает ответа, если не позволит вернуться своей памяти. И он позволил. Воспоминания хлынули на него как из опрокинутого чана: о детстве, о юности, о матери, о Фиррине, о войне и… о боли! О невыносимой боли!
Он вскрикнул и сел, провел по телу руками, уверенный, что пальцы наткнутся на обожженную плоть, но вместо этого ощутил гладкость нетронутой кожи. Не в силах поверить, он свел пальцы. У него есть руки! Оскан быстро ощупал себя — оказалось, у него снова есть и лицо, и ноги, и все остальное, что забрала дикая боль! Но он ничего не видел! Он ослеп!
Нет, просто вокруг кромешная тьма. Приглядевшись, ему удалось разглядеть далеко справа дверной проем — он был лишь чуть светлее, чем все вокруг. Юноша свесил ноги со своего ложа, и они погрузились во влажную грязь. А когда он встал, от тела отпали какие-то странные трубки и шлепнулись на пол. Он робко сделал первый шаг — ноги надежно держали его. Тогда Оскан упал на колени и воскликнул:
— Богиня! Я исцелился! Я здоров!
Он молча помолился, раскачиваясь и вознося хвалу богине.
А потом откуда-то снова пришли тревожные слова: «Они здесь!»
И тогда он со всей отчетливостью вспомнил о войне и чуть не задохнулся.
— Они здесь! — закричал юноша во весь голос и, вскочив на ноги, бросился к двери.
За ней оказался лестничный колодец, и Оскан поспешил наверх, к свету. Однако так быстро, как он хотел, не получилось, потому что лестница оказалась полуразрушена и ему пришлось едва ли не ползти вперед, нащупывая дорогу. Наконец он, щурясь, выбрался на свет.
Свет исходил от единственного факела, но Оскану он показался слишком ярким. Из глаз хлынули слезы, Ведьмак зажмурился, но со временем смог приоткрыть веки и оглядеться. Помещение было совершенно незнакомое. Похоже на сводчатый подвал, наверное, где-то под крепостью, но где именно — непонятно. На голом полу виднелись чьи-то следы, и Оскан двинулся по ним. Сверху доносились приглушенные голоса. Юноша остановился: нельзя, чтобы его задержали. Словно соглашаясь, голос в голове прокричал: «Они здесь! Они здесь!»
Он быстро принял решение и, как только голоса удалились, проворно взбежал по ступенькам, бесшумно ступая босыми ногами. Теперь он наконец понял, где находится: лестница вывела его в палату лазарета. Осмелев, Оскан через ближайшую дверь выскочил в коридор, оттуда — прямо в озаренную луной ночь. Во внутреннем дворе крепости никого не оказалось: все солдаты гарнизона поднялись на городские стены, наблюдая за ходом сражения.
Мальчик побежал по улицам к южным воротам. По пути он почти никого не встречал, а если кто и видел Оскана, то в темноте принимал его за городского призрака, потревоженного гибельным поворотом событий, таким бледным было его лицо.
Оскан бегом добрался до опущенной решетки, нашел лестницу, ведущую на стену, и взбежал на самый верх. Перед ним раскинулась прекрасная равнина, залитая сиянием полной луны. А на поле бушевала битва. Фиррина, Тараман и остатки их войска пытались выстоять перед напором бесчисленной имперской армии. До слуха Оскана донесся звон доспехов, почему-то неясный и какой-то нереальный, словно все это лишь мерещилось ему.
Солдаты на городской стене кричали и стонали от отчаяния, кто-то даже метал копья в тщетной попытке помочь королеве и ее армии. Врагов было слишком много, у Фиррины не осталось никакой надежды… В отчаянии оглядываясь вокруг, Оскан ощутил, как внутри него растет сила. Небо всколыхнулось и сморщилось, что-то зрело и копилось там, совсем как тогда, когда Оскан спасал Фиррину. Но в этот раз сила была доброй: ее целью было не причинить боль, а лишь привлечь внимание.
И тут взгляд Оскана остановился на огромном колоколе солнцестояния над южной башней.
«Они здесь! Сейчас же скажи Фиррине!» — билась в голове неотвязная мысль.
Юноша бросился вперед, схватился за веревку колокола и дернул изо всех сил. Колокол медленно качнулся, но не зазвучал. Оскан дернул сильнее — и на сей раз язык коснулся колокола. Низкий, спокойный звон разнесся в ночи. Снова навалившись изо всех сил на веревку, Оскан стал вглядываться в то, что происходило за стеной. А тем временем сила, бурлившая в ночном небе, с треском обрушилась вниз, разорвав мрак, — ударила в него. Но никакой боли не было — только ужасающее ощущение могущества, до краев наполнившее его хрупкое тело. Горло, казалось, раздалось, сделалось таким огромным, что еще чуть-чуть — и шея лопнет. Тогда Оскан открыл рот и набрал полные легкие воздуха. «Бом-м! Бом-м!» — продолжал звонить в ночи колокол.
— Они здесь! — заорал Ведьмак, и его слова взлетели ввысь сотней голосов. — Они здесь! Фиррина! Они здесь!
Внизу, на обороне, Фиррина услышала его зов и обернулась к колоколу.
— Оскан? — прошептала она, не веря своим глазам, и во все горло прокричала: — ОСКАН! Смотри, Тараман, это Оскан!
Повелитель снежных барсов посмотрел, куда она указывала.
— Да… да! Но что он кричит?
— Они здесь, Фиррина! Они здесь! — повторял Ведьмак.
— Кто здесь? — все еще не понимал тар.
Колокол гудел в ночи, наполняя каждого солдата необъяснимой надеждой. Все замерло, и эту неподвижность нарушал лишь гулкий звон колокола. А потом, где-то очень далеко, раздался одинокий вой, тонкий и жалобный — ветер донес его, разорвав по пути в клочья. Но для Фиррины это был самый сладкий звук в мире.
— Они здесь! — закричала она. — Союзники здесь!
И тут, словно в ответ, небеса содрогнулись от громогласного многоголосого воя, и все взоры обратились к холмам на западе. Их четкие очертания сияли в лунном свете, и на глазах у измученных защитников через гребни этих холмов на равнину хлынула тьма. У нее не было очертаний, не было лиц, не было конца и края — но были тысячи горящих глаз. И глаза эти принадлежали вервольфам, привидениям и умертвиям Призрачных земель. Во главе армии шел король волчьего народа Гришмак в золотом ошейнике.
— Они здесь, союзники здесь! — навзрыд заплакала Фиррина.
А колокол все звонил, и вдруг на севере утробно запели рога, внося свои ноты в его победную песнь. Защитники обернулись и увидели, как из леса возникло еще одно громадное войско. Во главе его ехали Падубовый и Дубовый короли на могучих рогатых оленях. Фиррина, затаив дыхание, уставилась на правителей Великого леса. Они казались древнее и в то же время крепче самых старых и могучих деревьев. На головах у них были короны из желудей и ягод падуба, доспехи мягко блестели, как только что распустившаяся листва, а в руках они несли тяжелые булавы. За королями маршировали воины — с копьями и мечами, похожими на огромные кривые шипы ежевики.
С ними шли на битву зеленые люди, мужчины и женщины, нагие и свирепые. Изо ртов у этих диких детей леса торчали огромные деревянные клыки, блестящие, будто полированные. Здесь же были и звери — кабаны и олени, медведи и волки, все ответили на призыв своих королей.
