Дмитрий Емец - Пришельцы из холодильника
Осмотр инопланетного звездолета уже подходил к концу, но мы все еще не видели ни одного из его прежних обитателей. Возможно, за миллион лет тела их давно обратились в прах, но при одной мысли, что они где-то рядом, под нашими ногами, становилось жутко.
Мы уже хотели возвращаться, как вдруг Пельмень, на несколько шагов отделившийся от группы, осветил что-то прожектором, и у него вырвался пораженный возглас. Репка, вообразившая, что на несчастненького переростка напали, круто повернула в ту сторону дула своих бластеров, едва не задев одним из стволов меня по носу.
Скрестившиеся в одной точке лучи наших прожекторов выхватили из мрака две стоящие рядом ледяные статуи. Это были высокие прозрачные фигуры с круглыми, лишенными черт лицами. В первое мгновение мне почудилось, что это скульптуры, и лишь потом я осознал, что вижу инопланетян, захваченных мгновенным холодом и навеки застывших. Я считаю, что у меня крепкие нервы, однако в этих безликих статуях было нечто такое, от чего мне стало не по себе. Во всяком случае, я никогда не смеялся над Пельменем из-за того, что он завопил, когда они внезапно выплыли из темноты под его прожектором.
– Надо перенести их на «Кашалот». Для земной науки это будут неоценимые сведения, – деловито сказал Коробок.
Кроме программы звездного первопроходчика, в нашего робота еще была заложена расширенная программа по космобиологии, которую ему ни разу в жизни не пришлось задействовать, и теперь ему, разумеется, не терпелось наверстать упущенное. Со всеми возможными предосторожностями он подхватил ледяные статуи и понес их к шлюзовому люку. Гусеничный механизм Коробка чуть слышно лязгал, а из динамика старого робота доносилось едва ли не мурлыканье.
– Вы понимаете, что это означает? За всю историю космонавигации это первый обнаруженный инопланетный корабль и первые обнаруженные инопланетяне! Первые в истории! – восклицал он.
Все уже вышли наружу, один я на минуту задержался и зачем-то осветил прожектором пол у себя под ногами. На полу среди обломков неизвестных приборов лежала небольшая разноцветная пирамидка, состоящая из широких пластин, нанизанных на стержень. Чем-то эта пирамидка напоминала детскую игрушку, разве что была более яркой и сложно устроенной. Я нагнулся, поднял пирамидку и побежал догонять остальных.
2
– Ну что, явился не запылился? В картишки перекинемся? – приветствовала меня думалка, когда, вернувшись на «Кашалот», я заглянул в свой отсек.
Пока меня не было, хитрая машина была занята тем, что, выдвинув от усердия объектив, метила рубашки карт, подготавливая себе беспроигрышную колоду. Когда я вошел, она незаметно спрятала карандаш.
– Опять будешь мухлевать? – спросил я.
– Можно подумать, не ты меня программировал. Сами запрограммируют, а потом губы кривят и дуются... – проворчала думалка и стала рассказывать анекдоты. Но так как анекдоты в нее программировал тоже я, то ничего нового сообщить мне она так и не смогла.
– Отстань! Сама себя надувай! – сказал я.
Я сел на кровать и стал крутить в руках принесенную с собой пирамидку. Через некоторое время я обнаружил, что все ее пластины проворачиваются по окружности, образуя при этом разнообразные цветовые сочетания.
Я все еще считал, что это игрушка, как вдруг, повернув еще три пластины, случайно добился того, что у меня собралось девять одинаковых цветов в ряд и только последний цвет был не желтым, а ярко-зеленым. Внезапно из основания пирамидки ударил широкий яркий луч и передо мной появилось несколько движущихся фигур, похожих на наши голограммы. В первую секунду я испугался, но потом сообразил, что пирамидка представляет собой нечто вроде видеопроектора.
Инопланетяне напоминали дельфинов: у них были такие же большие головы с широкими зубастыми ртами. От середины широких плавников отходили длинные гибкие щупальца, должно быть, служившие амфибиям конечностями. Рядом с двумя взрослыми инопланетянами находился третий, поменьше, забавлявшийся с небольшим пыхтящим существом, похожим на красный шар с закругленными иглами. Неторопливо шевеля плавниками, голограммы словно плавали по нашему отсеку. Теперь мне стало понятно, почему звездолет пришельцев не был внутри разделен на каюты и имел округлую форму – плавающим амфибиям так было удобнее.
Что же произошло с жидкой средой, в которой перемещались амфибии и которая заполняла их корабль? Испарилась ли она за миллион лет либо вытекла еще при аварии, после чего борта затянулись, – это пока оставалось неясным.
Другим поразительным свойством инопланетян была их удивительная цветовая яркость. Они не могли остановиться на одном каком-либо цвете и ежесекундно меняли окраску. За все время, что я рассматривал голограммы, цвета ни разу не повторились: амфибиям, казалось, знакомы были не несколько десятков или сотен красок, как нам, людям, а многие тысячи или даже десятки тысяч. Их яркие плавники и чешуя внезапно вспыхивали самыми яркими тонами. Я не всегда успевал даже уловить их оттенки, так стремительно они менялись и перетекали один в другой.
Неожиданно у меня блеснула догадка, показавшаяся мне такой верной, что я до сих пор горжусь, что она пришла в голову именно мне.
А ЧТО, ЕСЛИ ИНОПЛАНЕТЯНЕ ОБЩАЛИСЬ МЕЖДУ СОБОЙ ЦВЕТАМИ, ПЕРЕДАВАЯ С ИХ ПОМОЩЬЮ СВОИ МЫСЛИ, ЧУВСТВА И НАСТРОЕНИЯ? Ведь едва ли в жидкой среде у них могли развиться голосовые связки, зато, должно быть, обострились зрение и осязание.
Я продолжал экспериментировать, смещая на пирамидке пластины. Голограммы менялись, некоторых из инопланетян я уже узнавал по форме плавников, размеру или способности выпускать большие пузыри газа. Судя по изображениям, на корабле было около двадцати членов экипажа, из них трое детей.
Настораживало меня другое: ни одна из дельфинообразных амфибий не была даже отдаленно похожа на те узкоплечие полупрозрачные фигуры, которые мы перенесли на свой звездолет. В тех узкоплечих фигурах было что-то похоронно-тусклое и унылое, амфибии же так и плескали яркими красками, лучились озорством и весельем.
Пельмень, сидевший со шлемом объемного видения на голове и игравший в космические бои, стащил шлем и повернулся ко мне, желая сказать что-то язвительное, но, заметив моих голографических амфибий, от неожиданности свалился со стула. При этом он неуклюже прокатился по полу и оказался с моей стороны черты.
– Ага, заступ! Теперь ты мой раб, Пельмень! – заявил я.
– Угу! Размечтался! – буркнул брат, не сводя взгляда с плавающих по отсеку амфибий. – Где ты взял эти голограммы? Сам сконструировал, что ли?
Решив, что придраться к нему я смогу и позднее, я показал ему пирамиду и поделился своими наблюдениями за инопланетянами. Пельмень слушал внимательно и лишь недоверчиво хмыкнул, когда я стал рассказывать об общении языком красок.
– Это вряд ли. Под водой видимость неважная, и общаться цветами можно только на близком расстоянии. Скорее всего, они общались с помощью ультразвука или, может, телепатии, кто их знает?
Я стал было с ним спорить, но спорить с Пельменем бесполезно: он всегда слишком уверен в собственной правоте, чтобы прислушиваться к чужому мнению. Забавляясь, брат включил «охоту», и теперь мамонты и саблезубые тигры разгуливали по отсеку вперемежку с инопланетными амфибиями. Случалось, голограммы проходили друг сквозь друга, не замечая этого и как ни в чем не бывало продолжая свою призрачную прогулку. Просто какое-то царство теней.
– Интересно, что Коробок сейчас делает со своими свежеморожеными пришельцами? – спросил вдруг Пельмень и вызвал на стену отсека проекцию мастерской.
Оказалось, что Коробок уже закончил монтаж оборудования и, поместив ледяные статуи в прозрачный саркофаг, занимался теперь их биологическим сканированием. Со стороны это выглядело мрачновато. Множество инструментов и деталей роботов, разложенных по полкам, занимали все стены отсека, а зеленый луч биосканера, скользящий по прозрачным телам безликих пришельцев, сближал нашу мастерскую с лабораторией средневекового алхимика-чернокнижника, занятого оживлением гомункулуса. Это сходство еще больше усиливалось связкой механических рук и ног, свисающих с монтировочного блока в левом углу мастерской.
– Слушай, Митрофан, а у кого снимки той спирали, которая похожа на письмена? Той, которую мы видели на корабле пришельцев? – поинтересовался Пельмень.
– А тебе зачем? – начал было я, но, неожиданно сообразив, что в вопросе нет никакой подковырки, решил быть вежливым: – Снимки у отца, а у меня есть видеозапись.
– Дай мне эту запись! – попросил Пельмень.
– С какой стати?
– Я хочу обработать ее через программу дешифрования. Вдруг сработает? Интересно узнать, чего они там понаписали.
– Ладно, держи!
Я вытащил из шкафа свой скафандр, в который была встроена видеокамера, и, достав из нее видеодиск, протянул его Пельменю. Тот торопливо сунул его в процессорный блок, вывел изображение на монитор и укрупнил его. Теперь спираль видна была еще отчетливее, чем на инопланетном корабле. Мне показалось, что ее левый нижний край имеет незаконченный вид.
