Илона Волынская - Князь оборотней
— В своем праве шаман — нет оплаты, нет камлания. Только и мы в своем праве: есть оплата — есть камлание. — И Хадамаха толчком ноги пододвинул мешок к Канде. Оскалил крупные желтые клыки. — Камлай давай! Твою младшую жену мы тоже забираем — на законно купленный развод!
— Это… что? — Канда настороженно поглядел на мешок.
Опасливо косясь на Хадамаху, стражник Хуту потянул завязки… Изнутри блеснуло.
— Золото! — выдохнул Хуту. — Настоящее!
— Откуда у них… — начал Канда.
— Так в медвежьем обозе везли, — сказал чистую правду Хадамаха. — А когда разграбили его неизвестные нелюди… и незвери… Мешок спасли… — И ехидно выдал: —…Герои медвежьего народа братья Биату! Спрятали сокровище наше на Буровой у достопочтенного Губ-Кин-тойона.
— А теперь медведи отдают его Канде за долги! — возмущенно прошептала Аякчан. — Вместо того, чтобы прикопать замерзавца в тайге со всеми долгами разом!
— Фу, какое таежное жлобство! — скривился Хакмар. — Если прикопать его вместе с долгами, получается, что за деньги! Долги надо отдать, а потом уже прикапывать — из принципа и за идею!
— А принципы с идеей на ярмарке дороже мешка золота встанут или дешевле? — заинтересовался Донгар.
— Дороже! — буркнул Хакмар.
— Дешевле! — немедленно мотнула волосами Аякчан. — Хакмарчик, а давай поделим, кому чего больше надо: тебе — принципы, мне — золото!
— Выходит, мы теперь все медведям должны? — мрачно буркнула Золотая тигрица. — Что в расчет возьмешь, а, вождь Эгулэ?
— Уж я б с тебя взял — всем племенем бы отрабатывала, и на детей твоих долг перешел, и на внуков, — рыкнул отец. — И с крылатых тоже… Только долги ваши Хадамаха решил отдать и брать с вас не велел.
— Ему должны будем? — не понимая, уточнила Золотая. — А что?
— Вы станете рядом с ним в бою, — глядя перед собой залитыми сплошной чернотой глазами, ответил Донгар. — Будет День, и будет бой. И вы пойдете за великим вожаком, не боясь, и не надеясь, и не оставляя ничего на следующий День… — Голос стих, словно упал к земле ветер.
— Как скажешь, Черный Шаман, — с ужасом косясь на Донгара, рыкнула тигрица.
— Что скажешь, шаман? — тем временем требовательно спросил Хадамаха у Канды.
— Скажу, что… — Канда недобро зыркнул по сторонам.
— Ничего не говори им, отец! И не делай! — рядом с Кандой появилась запыхавшаяся Эльга. — Меня обманули! Он… Я думала, он погиб! — она обличительным жестом указала на Хакмара. — Я… готова была похоронить его своими руками и плакать о нем всю жизнь! А он… со жрицей встречается! — пронзительно, что аж крылатые испуганно распахнули крылья, завопила Эльга.
— Подвел ты девку, мастер! — тихо шепнул отец Хадамахи. — Я только не пойму в чем — что могилку руками копать не пришлось или что ты со жрицей.
— А она жрица! Ей нельзя! Сама в лавке у нас была — ветошью прикидывалась, а теперь в такое платье вырядилась, в такое… — продолжала вопить Эльга.
Золотая довольно улыбнулась.
— Она… — Эльга вдруг застыла с выпученными глазами и вытянутым в направлении Аякчан пальцем. — Зайчик… Она украла моего зайца!
У ног Аякчан, поводя ушками и задорно поблескивая черным глазом, сидел заяц.
— Зайка мой, живой! — И, широко распахнув руки, точно собиралась обнять не зайца, а целого медведя, Эльга кинулась к своему любимцу. — Я так тебя искала! Я все сберегла — и одежки твои, и постельку, и ошейничек…
— Ар-р-гх! — низкий, как из бочки, рык-вой загудел над толпой. Нечто громадное, невообразимое, чудовищное поднималось у ног Аякчан. Разбежавшаяся Эльга влетела в облако серого меха, длинного и пушистого, какого не бывает ни у медведя, ни у волка… Ее руки обхватили толстую, как бревно, жилистую ляжку. Эльга медленно подняла голову. Гигантская заячья морда глядела на нее сверху — длиннющие уши, громадные, как ветки сосен, застили небо. — А-р-р! — заяц оскалил похожие на частокол острые клыки.
— Аа-а-а! — закричала Эльга, глядя на свое отражение в блестящем, как лужа, круглом черном глазу. Повернулась и, не прекращая визжать, ринулась к лесу.
— Ар-р-гх! — рыкнул заяц и заскакал следом за беглянкой, оставляя в мокрой земле вмятины от громадных когтей. Колыхающиеся уши скрылись за кронами деревьев.
— Я же говорила, что он страшный! — бескрылая девочка прижалась к мохнатому боку Брата. Тот рыкнул в ответ и защищающим жестом положил когтистую лапу ей на плечо.
— Что ж вы думали? — многозначительно цокнул языком отец. — Зайцы вот такие милые — и до сих пор их в тайге никто не съел? Зайцы — они до поры белые и пушистые, а если их раздразнить — у-у-у! Зай ца дразнить нельзя — запрет!
Донгар столь же многозначительно покивал.
— Камлать вам, значит? — глядя вслед дочери, тихо и страшно сказал шаман Канда. — Вам — камлать… Что ж! Становитесь!
Свиток 44,
где шаман Канда пытается всех погубить и ему это удается, почти
Хорей, олений шест, с хрустом вонзился в мерзлоту, будто копье в грудь земли. Хадамаха с тревогой поглядел под ноги, точно боясь увидеть там кровь из раны. Верхушка хорея уткнулась в зенит, туда, где карабкающаяся на небеса сонная Хозяйка солнца Хотал-эква встанет в середине Дня, во всей своей силе и могуществе. Загудел бубен, и Канда закружился вокруг шеста:
Младшие братья, старшие братья!
Точите копья и остроги калите —
К нам приходит весна!
Хадамаха почувствовал, как взгляды скрестились на нем. Медведи, и тигры, и крылатые, и жрецы с Буровой глядели на него. Даже Золотая и Белоперая. Даже отец. «Чего я-то?» — хотел закричать он… но лишь кивнул с решимостью, которой на самом деле вовсе не чувствовал. Участники камлания сорвались с места.
Выйдет медведь,
Чтобы мне с ним с копьем в руках бороться, когда он выйдет… —
пел Канда.
Брат заревел и встал на дыбы. Какой-то тигр в человеческом облике закружился перед ним, делая вид, что хочет ударить острием медведя. Брат уворачивался, отступал, приседал, пропуская свистящий наконечник то возле самого бока, то над головой. Толпа заорала, приветствуя танцоров.
Чтобы в сердце девушки
Сильным быть, —
пел Канда.
Счастливо визжа, девчонки ринулись к танцорам и закружились вокруг них в хороводе. Хадамахе даже показалось, что он заметил среди танцующих Калтащ, но тут же потерял ее за вихрем развевающихся кос, длинных лент и пушистых лисьих хвостов, нашитых на танцевальные парки.
Когда солнце весною греет,
На нересте хариусов
Успокоятся разгоряченные сердца,
К нам приходит весна!
— К нам приходит весна! — пел хоровод, и даже пришедшие с Кандой люди притопывали, желая и не смея присоединиться к чужому камланию.
— И-и-и-и-и! — пронзительный, точно комариный, писк затрепетал в воздухе, и крохотные ма-си, духи мольбища, стайками взмывали над хороводом.
— Масенькие какие! — умиленно сказала Аякчан, прислоняясь к плечу Хакмара. Парень помедлил мгновение и неуверенно, будто боясь, что девушка сейчас полыхнет столбом Пламени, обнял ее за плечи. Аякчан удовлетворенно вздохнула.
Ма-си звенящими вихрями ринулись к шесту-хорею. Три шкурки совсем маленьких, еще пятнистых, оленят — с ножками, копытцами и крохотными молодыми рожками — повисли на хорее вниз мордочками. Ритм бубна изменился.
— Крутая гора Байладя! — запел Канда.
— Евэ-э-евэ-э! — подхватил хор.
Крутая гора Байладя, евэ-э-евэ-э,
К небу, евэ-э, ты простираешься, евэ-э-евэ-э,
К воде, евэ-э, ты простираешься.
В землю ты основанием уходишь.
Крутая гора, крутая гора Байладя, евэ-э-евэ-э!
Детвора из тигров, медведей, крылатых уже сновала по вырубке, выставляя туески, завернутые в бересту свертки и раскладывая на шкурах медные украшения. Донгар неожиданно шагнул вперед и крадущимся неслышным шагом, точно темная зловещая тень, скользнул к приношениям.
— Ты куд… — хотел окликнуть его Хадамаха и замолчал. Донгар знает, что делает, да и ему самому надо кой-чего провернуть.
— Гора Байладя, отнеси наши подарки! — закричал Канда и ухнул в бубен. — Владыка Верхних небес, возьми свою долю!
Золотая, отец и Белоперая горстями подхватили украшения и швырнули их в небо. Блестящим дождем медные побрякушки зависли над толпой. На один короткий удар сердца казалось, что сейчас они посыплются обратно на головы… Сияние начищенной меди померкло… Миг! И они исчезли, точно чья-то гигантская рука смахнула их, принимая подношение. Хадамаха вздохнул с облегчением. Зато по лицу Канды промелькнула тень. Но он тут же пошел вокруг хорея, напевая:
— Най-эква, многоязыкая Ут, мать Огня, возьми свою долю!
