Алека Вольских - Мила Рудик и руины Харакса
— Он… чудовище, — сказала она. — Не так, как Терас Квит… Хуже… Он — настоящее чудовище.
Гурий Безродный молчал.
— Он… тот, кто был вашим другом, и Лукой Многолик, которого знала я, это… Неужели это один и тот же человек?!
Профессор посмотрел на нее усталым, хмурым взглядом.
— Да, Мила, в этом нет никаких сомнений.
— Но… — Миле никак не удавалось уложить это в своем сознании. — Но ведь внешне это два совершенно разных человека! Лицо, волосы… Всё!
Из груди профессора вырвался тяжелый вздох.
— Мила, я думаю, что тебе лучше сесть.
Она покачала головой.
— Я не хочу…
— Не спорь, Мила, — настойчиво сказал профессор. — Тебе нужно время, чтобы прийти в себя. Сейчас ты сядешь, я принесу нам по чашке горячего чая и мы поговорим. Хорошо?
Мила растерянно уставилась на своего учителя, потом кивнула и позволила себя усадить в одно из кресел у камина. Минут через десять он принес чай и сел в соседнее кресло.
— Только что, в моей Мемории, — со вздохом сказал Гурий Безродный, — ты видела истинное лицо человека, которого знала как Лукоя Многолика. А ответ на твой вопрос простой: три года назад, будучи учителем искусства метаморфоз в Думгроте, Лукой выглядел иначе, потому что изменил внешность.
— Как такое возможно, профессор? — спросила Мила, отрывая взгляд от чашки, которую она поставила себе на колени. — Многолик учил нас, что маг может принять облик любого животного, но никогда — человека. То есть… маг не может этого сделать без подручных средств, вроде оборотного зелья. Он говорил неправду?
Гурий Безродный покивал.
— То, чему он вас учил, считается одним из базовых принципов перевоплощений. Любой другой учитель метаморфоз сказал бы вам то же самое — слово в слово. Он говорил то, что принято считать правилом. Но я не знаю, говорил ли он правду.
Мила потрясла головой.
— Не понимаю, — хмурясь, сказала она. — Если то, что он говорил, верно, то почему…
— Потому что в магии любое правило — это всего лишь то, что смогли постичь на данный момент, — ответил профессор.
Мила глубоко вздохнула. Ей казалось, что слова профессора проскальзывают мимо ее сознания, как песок сквозь пальцы.
— Ты просто должна понять, что возможности магии необъятны. У магии нет границ. Невозможно увидеть, где она начинается, а где заканчивается. По сравнению с тобой я знаю о магии очень много, но, к сожалению, знаю далеко не все.
Профессор отставил нетронутый чай на подлокотник кресла, поскольку стол здесь отсутствовал, и, сцепив пальцы в замок, устремил хмурый немигающий взгляд на свои руки.
— Некоторые вещи известны доподлинно, — сказал он, словно рассуждая вслух. — Лукой не насылал на окружающих наваждение. Это не был морок.
— Что такое морок? — вставила Мила.
— Маг не меняет своей внешности. Он использует чары, которые обманывают зрение. Маг остается собой, но люди видят его другим. Это морок. Но мы знаем совершенно точно, что этими чарами Лукой воспользоваться не мог.
— Почему?
— Действие морока ограничено во времени и в пространстве, это создает значительные неудобства, когда изменить внешность нужно на долгий срок, — пояснял профессор. — К тому же есть особые места, в которых морок, как и многие другие чары, не действует. Такие места есть в Троллинбурге и даже в Думгроте, к примеру, личный кабинет Владыки Велемира. Лукой не избегал этих мест. Если бы это был морок, кто-то обязательно увидел бы его истинный облик. Но ничего подобного не случилось. Это значит только одно — его лицо было настоящим.
— Но если тот Многолик, которого я видела сейчас в вашем воспоминании, подлинный, то тогда, три года назад, это было не его лицо, — напомнила Мила.
Гурий Безродный посмотрел на нее как-то странно, словно опасался быть откровенным до конца.
— Также он не использовал оборотное зелье, — продолжал рассуждать профессор. — Он прожил в Троллинбурге около года. Если бы он пользовался оборотным зельем, то все это время где-то рядом с ним должен был находиться человек, чью внешность он принимал. Лукою понадобились бы его волосы, ногти и хотя бы капля крови на одну порцию зелья. Необходимость в этих ингредиентах была бы регулярной, поскольку действие оборотного зелья очень непродолжительно.
Мила почувствовала, как внутри поднимается странное чувство, что-то сродни надежде. Человек, о котором говорил профессор, мог быть ее отцом — ее настоящим отцом. И на какую-то долю секунды она позволила себе поверить… Но Гурий Безродный, словно по ее глазам прочтя, о чем она думает, твердо покачал головой.
— Милиция Троллинбурга перевернула вверх дном все места, где бывал Лукой. Они не нашли даже намека на то, что с ним мог быть какой-то человек. Нет, Мила, Лукой был один, а значит, он не пользовался оборотным зельем.
Во взгляде профессора выразилось сожаление.
— Мне жаль, Мила. Я знаю, о чем ты подумала, но… ничто, совершенно ничто не указывает на такую возможность.
Мила опустила глаза и кивнула. Теперь она знала, что она не дочь Многолика, но это лишь укрепило ее во мнении, что человек, запечатленный на фотографии рядом с ее мамой, — ее настоящий отец. На крохотный промежуток времени она испытала надежду на то, что он, возможно, еще жив. Но следом за надеждой ее постигло разочарование.
Рядом раздался тяжелый вздох Гурия Безродного.
— Есть еще один способ принять облик другого человека, — без всякого выражения сказал профессор. — Но использовать его можно только один раз и на очень короткий промежуток времени. Ясно, что Лукой не прибегал к этому способу.
Гурий Безродный откинулся в кресле и устало прикрыл глаза рукой.
— Если существуют какие-то иные способы перевоплотиться в другого человека, то мне они неизвестны.
Мила задумчиво уставилась в пол.
— Но они существуют, — едва слыша собственный голос, произнесла она.
— Да, — тотчас откликнулся профессор. — По крайней мере, один такой способ должен существовать. Тот, которым воспользовался Лукой.
— Лукой, — вдруг произнесла Мила, озаренная неожиданной мыслью.
Профессор вопросительно на нее посмотрел.
— А почему все называли его «Лукой»? — непонимающе спросила Мила. — Ведь у него было другое имя. Его звали Игнатий Ворант. Я думала, что имя «Лукой Многолик» он придумал себе после того, как сбежал из подвалов Гильдии.
— Скорей всего, так оно и было, — ответил Гурий Безродный. — Мой бывший друг всегда гордился своими редкими способностями к перевоплощению. Не сомневаюсь, что фамилию он придумал именно тогда, когда скрывался от Гильдии. Я предполагаю, в первое время он просто не знал, что с Гильдией уже покончено. Ну а когда ему стало об этом известно, одновременно он должен был узнать, что его считают погибшим, и тогда, по-видимому, он решил ничего не менять — остаться для всех мертвым. Полагаю, что такое положение вещей должно было пойти только на пользу его планам.
— Но в той комнате, — напомнила Мила, — в вашем поместье, все называли его Лукоем. Ведь это было до его побега.
— Этим именем он сам себя всегда называл, — вздохнул Гурий Безродный. — Я не знаю, откуда оно. Для профессоров Думгрота он был Игнатием, но в студенческой среде чаще всего его называли Лукоем. Все считали, что это что-то вроде прозвища. — Профессор хмыкнул и печально улыбнулся. — Знаешь, ведь он был хорош. Хорош, как дьявол.[3] В то время равных ему в магии среди студентов Думгрота фактически не было.
— Но он не любил алхимию, — деревянным голосом напомнила Мила.
— Это правда. Возиться с колбами и ретортами было ниже его достоинства. По той же причине он не слишком уважал зельеварение. Зачем уметь делать то, что за тебя могут сделать другие? А Лукой знал, как добиться от человека того, что ему нужно. И если кто-то не делал чего-то добровольно, то Лукой брал желаемое даже против воли.
— Значит «Лукой» — это было его прозвище? — уточнила Мила.
Профессор качнул головой.
— Многие так считали, — ответил он. — Но я думаю, что в этом имени скрыто нечто большее. Лукой никогда особо не распространялся на эту тему, но у меня есть основания считать, что здесь есть какая-то связь с его родом.
— Родом князей Ворантов? — спросила Мила.
— Именно так. Вокруг фамилии князей Ворантов всегда было слишком много тайн. Думаю, имя Лукоя — одна из них. Но я ничего не знаю наверняка. Я могу только предполагать, основываясь на каких-то обрывочных сведениях. — Гурий Безродный рассеянно покачал головой. — Даже не сведениях, а на своих собственных косвенных наблюдениях.
За окном сгущались сумерки. Комнату освещал теперь только потрескивающий в камине огонь, поэтому Мила и Гурий Безродный сидели в полумраке.
— Профессор, вы сказали, что Владыка искал вас, чтобы вы помогли ему в каком-то важном деле. Это дело… связано с Многоликом?
