Эрик Ниланд - Слуги света, воины тьмы
— Как холодно, — прошептала Фиона.
Даллас внимательно осмотрела обрывок нитки. Ее взгляд стал печальным.
— Потому что ты скоро умрешь, — сказала она.
42
Последний день жизни
Как только Фиона сжала в пальцах нитку, она поняла: что-то плохо.
Сначала девочка боялась, что сосредоточится так, как ее учил дядя Аарон, и случайно порежется ниткой. Но Даллас учила ее другой концентрации мыслей и чувств. По большому счету это даже нельзя было назвать сосредоточением. Похоже на то, как если бы ты прижался лицом к запотевшему стеклу и пытался разглядеть, что там, снаружи.
Ее нитка провисла и начала морщиться прямо на глазах.
Фионе показалось, что между кончиками ее пальцев льется теплая жидкость, а потом эта жидкость затвердела и остыла.
Кровь. Ее кровь.
Кровь, которой скоро суждено пролиться.
— Прости, — прошептала Даллас так тихо, что ее услышала только Фиона. — День. Может быть, немного дольше. Так говорит нить.
Фиона подняла голову. Все ошеломленно смотрели на нее.
— Я не понимаю. День — до чего?
Но она понимала. Нить ясно показала, сколько мгновений ей осталось прожить. Они были точно отмерены, а потом прерывались.
— Прежде случалось, что нити ошибались, — проговорила Даллас, обернулась и посмотрела на бабушку. — Раз или два по крайней мере.
Фиона стала рассматривать нитку. Нитка как нитка, ничего особенного. Никакой крови на ней не было. Никаких мрачных предзнаменований. Но во рту у нее остался привкус пепла. Фиона бросила нитку, и та свернулась спиралькой на полу.
Один день? Может быть, немного дольше? Это почти ничто. Именно теперь, когда все могло измениться — новая семья, Роберт… все, о чем Фиона раньше только мечтала.
Как они могли позволить такому случиться? Бабушка и Си беспомощно смотрели на нее. Им было все равно. Они могли сделать хоть что-нибудь, чтобы помешать этому, хотя бы попытаться.
А Даллас? Лучше бы им никогда не встречаться! Только одно могло сейчас утешить ее.
Фиона опрометью бросилась в свою комнату, хлопнула дверью и заперла ее на замок.
Она бросила на кровать сумку, заглянула в нее и вытащила из коробки пригоршню конфет. Семь или восемь — из горького и молочного шоколада, с карамелью, лимоном, ванилью и лесным орехом.
Она так жадно жевала конфеты, что чуть не поперхнулась.
Ее сердце забилось часто-часто, кровь хлынула по сосудам, словно приливная волна, но паника и злость не притупились.
Фиона в отчаянии стукнула кулаком по крышке письменного стола, упала на кровать и замерла.
Она что — хотела провести свой последний день именно так? Злиться на весь свет и обжираться конфетами?
Фиона услышала стук. Но стучали не в ее дверь, а в дверь квартиры. Послышались шаги в коридоре, потом в гостиной зазвучали новые голоса.
Через пару секунд кто-то тихо постучал в дверь Фионы.
— Фиона, — прошептал Элиот. — Это я. Как ты там?
Фантастически глупый вопрос, но Фиона понимала, что брат за нее переживает.
Она попыталась ответить, но горло у нее пересохло от конфет.
— Роберт пришел, — сказал Элиот. — Сенат назначил нам новое испытание.
Если нить судьбы не врала, если ей осталось жить день-два, она эти дни не упустит. Может быть, уцелеет, а может быть — нет, но она должна помочь брату остаться в живых.
Но сначала надо было кое-что сделать.
Фиона отперла дверь, прошла по коридору, через гостиную, не глядя ни на кого, даже на Роберта, и решительным шагом отправилась в кухню.
Она вытащила из-под рубашки коробку в форме сердечка… коробку конфет, которая все еще была полна. Самый замечательный подарок, какой она когда-либо получала.
Затем открыла крышку мусоропровода, но замерла. Она не в силах была пошевелить рукой.
Как можно выбросить конфеты? Ведь ей от них становилось так хорошо.
Но ощущения от конфет не были подлинными. Если ей осталось жить всего один день, она проживет его, оставаясь самой собой, без поддержки сахара и эндорфинов шоколада. Ей хотелось быть Фионой Пост, какой бы она ни была на самом деле — стеснительной и неловкой, испуганной, но — самой собой.
Усилием воли Фиона заставила себя поднести коробку к отверстию мусоропровода.
Потом разжала пальцы.
И проводила взглядом атласное сердечко, исчезающее в темноте.
Часть пятая
Второе героическое испытание
43
Смертельное испытание
Раньше Элиот никогда не видел, чтобы у них в столовой собралось столько людей — даже в тот раз, когда прорвало водопроводные трубы и затопило первый этаж.
У стола стоял Роберт. По обе стороны от него — бабушка и тетя Даллас. Вид у Роберта был испуганный, но решительный — словно сообщая Фионе и Элиоту об испытании, которое могло стоить им жизни, он всего-навсего выполнял свою повседневную работу.
Фиона вышла из кухни. Она была бледна, по щекам текли слезы.
Элиоту хотелось сказать ей, что все будет хорошо, что он не верит предсказаниям тети Даллас и она в них тоже не должна верить. Что они справятся с испытанием, как справились с Соухком.
Но прежде чем Элиот успел что-то сказать, Роберт кашлянул.
— Извините, что сообщаю о начале испытания в последний момент. Так пожелал Сенат.
— Мне не следует при этом присутствовать. — Даллас подошла к Фионе, взяла ее за руки и поцеловала их. — Благословляю тебя, детка.
Затем повернулась к Элиоту и отвела его в сторону.
— Тебя я тоже благословляю, рожденный благородным. — И поцеловала его в лоб.
У него возникло ощущение, словно его заклеймили. Перед разами у него заплясали цветные пятна, как в калейдоскопе. Элиот хотел вскрикнуть, но сумел только испуганно ахнуть.
Тетя Даллас отстранилась, и странные ощущения пропали. Она подошла к бабушке и обняла ее. Бабушка тоже обняла Даллас, и это поразило Элиота не меньше, чем поцелуй тети.
Затем Даллас шагнула к двери, но около Роберта задержалась.
— Меня здесь не было, — шепнула она ему. — Даже луне об этом не говори, если спросит.
Это было сказано легко, с юмором, но все же в словах Даллас прозвучала угроза.
Роберт сглотнул подступивший к горлу ком.
— Хорошо, мэм.
Фиона напряглась и прищурилась, услышав их разговор. Элиот никогда не видел, чтобы она на кого-то смотрела так пристально.
Даллас вышла, закрыла дверь, и солнце словно исчезло вместе с ней.
Си включила люстру. Гостиная озарилась тусклым электрическим светом.
Роберт посмотрел на бабушку. Та кивнула ему — дескать, продолжай.
— Сенат желает, чтобы на этот раз была пролита чья-то кровь. Мистер Миме назвал это l'essai de la mort.
— Это означает: «смертельное испытание», — шепнула Фиона брату.
— Мы просто перехитрим их, как в прошлый раз, — буркнул Элиот, переступив с ноги на ногу.
— Может быть, так легко не получится, — ответил Роберт. — Неподалеку от национального парка Маунт-Диабло есть городок заброшенных аттракционов. Какой-то чокнутый малый похитил маленькую девочку и в полночь убьет ее, если вы ее не спасете.
Элиот схватился за край стола.
— О чем ты говоришь? Какое отношение к нам имеет какая-то маленькая девочка? При чем тут она?
Фиона встала рядом с братом и устремила на Роберта все тот же пристальный взгляд.
— Это правда?
Роберт попятился назад и поднял руки вверх.
— Все правда. Все по-настоящему для этой малышки. И для вас.
— Сенат не впервые впутывает в свои дела невинных людей, — кивнула бабушка.
Элиот понимал, что Сенат поступает с ними, как с пешками на шахматной доске, которыми можно пожертвовать. Но как можно рисковать жизнью ни в чем не повинных людей, не имеющих никакого отношения к семейству? У него по спине побежали мурашки.
В прихожей пробили старинные часы.
— До полуночи — шесть часов, — пробормотал Элиот.
— Давайте позвоним в полицию, — предложила Фиона. — Ни одно испытание не стоит того, чтобы кого-то убивать. Может быть, испытание как раз в том и состоит: мы должны поступить правильно.
Си погладила ее руку.
— Этика семейства, голубка моя, сильно отличается от того, что мы с тобой считаем «правильным» и «неправильным».
Но как же так? Всю жизнь бабушка и Си учили Фиону и Элиота отличать хорошее от дурного. Неужели эти уроки теперь ничего не значат?
— Звонок в полицию не поможет, — сказал Роберт. — Даже если копы найдут похитителя до полуночи, у этого психа есть радиосканеры. Он узнает, что копы приближаются. Прикончит ребенка и смоется, и ему не успеют помешать.
Это казалось ужасным. Во время первого испытания на карту были поставлены жизни Фионы и Элиота. Но на этот раз… Сенат рисковал жизнью маленькой девочки. Несправедливо!
